арила одна маркиза де Лейва. Остоласа, Каломарде и Вальенте оживленно обсуждали необычайное происшествие. Услышав голос маркизы, я похолодел от страха.
«Ну, теперь тебе несдобровать, Габриэль, – сказал я про себя. – Маркиза раскусила тебя, друг, и твоя песенка спета».
Однако я не отступил и вошел в гостиную, исполненный решимости.
– Так, значит, англичанин может безнаказанно издеваться над всей Испанией, – возмущалась маркиза.
– В посольстве, – вставил свое слово Вальенте, – долго смеялись, когда я рассказал о случившемся, и только рукой махнули: «Шутки лорда Грея».
– Я всегда говорил, – хвастливо произнес Остоласа, – что союз с англичанами будет гибельным для Испании.
– Я принес вести о лорде Грее, – сказал я, внезапно прерывая беседу друзей.
Маркиза смерила меня взглядом с ног до головы, потом, бесцеремонно ткнув в мою сторону своим костылем, надменно спросила:
– А вы… кто вы такой?
– Это сеньор де Арасели, – презрительно и насмешливо ответил за меня Остоласа.
– Как же, узнаю этого кабальеро, – злобно сказала маркиза де Лейва. – Вы по-прежнему на службе у моей племянницы?
– Да, я имею эту честь.
– Вы пришли оттуда? Инес готова вернуться домой? Вам, верно, известно, что кадисский губернатор сам отправится сегодня вечером за нею…
– Впервые слышу, – ответил я, ошеломленный и растерянный.
– Полагаю, что со стороны закона не будет никаких препятствий, не правда ли, сеньор де Каломарде?
– Абсолютно никаких. Девушка вернется в дом к вам, как к главе семьи, все возражения бессильны против закона.
– Возможно, у графини найдется какое-нибудь непредвиденное соображение, – заметил я.
– Все предусмотрено заранее, не правда ли, сеньор Каломарде? И пусть моя племянница поблагодарит меня за то, что я не добиваюсь судебного решения о заключении ее в тюрьму… Но вы так ничего и не сообщили нам о лорде Грее, хоть собирались это сделать. О чем же вы думаете, сеньор де… как вас дальше?
– Де Арасели, – подхватил Остоласа с прежним ехидством.
Я кратко изложил все, что узнал.
– Так надо известить комендатуру морского флота, – всполошилась маркиза. – Живо, бумагу, перо…
Тут в гостиную пожаловало важное лицо, все почтительно приветствовали его. То был губернатор Кадиса дон Хуан Мария Вильявисенсио, достойнейший муж, добрый патриот, человек образованный и обходительный, слегка философ и знаток людей.
– Мы получили кое-какие вести, сеньор Вильявисенсио, – сказала маркиза и изложила все относительно «Девкалиона».
– В этом деле, сеньора, – ответил губернатор, понижая голос, – приходится действовать с осторожностью… Прежде чем заняться лордом Греем, я должен выполнить законное предписание, в силу которого Инесита вернется сегодня вечером домой.
При этих словах у меня сердце разорвалось на части.
– Поспешите, поспешите, мой друг, – сказала маркиза, морщась от ревматических болей. – Боюсь, как бы она тоже не ускользнула от нас. Обитателям этого дома знакомы все тайные лазейки, и здесь разыгрываются сцены, прямо как в театре… Мы-то полагали, что Инеситу похитил лорд Грей, а оказывается, плутовка одна сбежала…
– Что же касается лорда Грея, – сказал Вильявисенсио с некоторым колебанием и неуверенностью, – то против него, думается, мы бессильны… Асунсьонсита вернется к своей матери или туда, куда будет решено ее отправить, но арестовать и наказать милорда…
– Однако…
– Мы же не можем ссориться с посольством, сеньора… Вам известны обстоятельства: щепетильность Уэлсли, наш союз…
– Будь проклят этот союз!
– И это говорит испанка, – воскликнул Вильявисенсио, – как раз в тот день, когда мы получили сообщение о славной битве, о выдающейся победе, одержанной испанцами, англичанами и португальцами на полях Альбуэры![136]
– Еще одна битва! – поморщилась маркиза. – Только и слышно, что о битвах; война, как видно, никогда не кончится.
– Говорят, последняя битва была весьма кровопролитной, – вставил свое слово Каломарде.
– Как и все предыдущие, – с гордостью подхватил Вильявисенсио. – Мы потеряли пять тысяч человек и уничтожили более десяти тысяч французов… Замечательный успех!.. Убиты два французских и два английских генерала, с нашей стороны ранен дон Карлос Эспанья[137] и прославленный Блейк.
– Из всего этого следует, что мы ничего не можем предпринять против Грея, – с неудовольствием заключила маркиза.
– Решительно ничего, сеньора… Будет воздвигнут памятник Георгу Третьему…[138] Английское посольство… Уэлсли… О, битва при Альбуэре еще больше укрепит наши узы с Великобританией.
– Великая победа! – произнес Вальенте. – В Эстремадуре мы воспрянули духом.
– Зато плохи дела на Эбро. Тортоса уже перешла в руки врага…[139]
– Измена, подлинная измена со стороны графа де Алача[140].
– Французы овладели также фортом Сан-Фелипе в ущелье Балагер[141].
– Но Таррагона все еще сопротивляется.
– И будет дальше сопротивляться.
– А что сегодня говорят по поводу Манресы?[142]
– Уже выяснено, что ее подожгли.
– Все это нас сегодня не интересует, – заметила маркиза, прерывая горячий разговор патриотов. – Итак, сеньор Вильявисенсио, если милорд ускользнет…
– Что поделаешь? Никто даже не знает, где он находится.
– Полагаю, вечером его можно будет увидеть, – сказал Вальенте. – Как я слышал, сегодня в десять между лордом Греем и доном Педро дель Конгосто произойдет донкихотская дуэль, люди собираются от души позабавиться.
– Глупости… Итак, сеньора маркиза, Уэлсли обещал мне, что девушка вернется, но лорда Грея придется оставить в покое… У меня есть опыт в подобных делах… Думаю, что в данном случае замешан вовсе не лорд Грей, а другой человек.
– Вы так считаете? А я того мнения, что Инес ушла одна.
– Полагаю, что нет.
– Одна или с лордом Греем. Этот англичанин решил похозяйничать в моем доме.
– Поверьте, сеньора, здесь замешана другая птица, да, другая птица, и я не успокоюсь, пока не узнаю, кто именно… Оба похищения теснейшим образом связаны между собой.
– Что ж, ищите неизвестного соучастника, – сказала маркиза, – чтобы обрушить на него всю силу закона, раз против лорда Грея нельзя ничего предпринять.
– Я надеюсь, сегодня к вечеру мои розыски дадут положительные результаты.
– В самом деле, – сказал Каломарде, – раз нельзя рисковать отношениями с английским посольством, то самое лучшее нанести удар по соучастнику, если таковой найдется, и сказать себе: «Здесь я бью без опаски».
– Таково правосудие в Испании, – заметила маркиза.
– Посмотрим, что мне удастся узнать, – сказал Вильявисенсио. – Так вот, дорогая сеньора, сейчас я отправлюсь с визитом вежливости на улицу Вероники. Думаю, достаточно будет моего распоряжения…
Тут в гостиную вбежал, еле переводя дух, дон Пако.
– Она здесь, здесь! – воскликнул он. – Наконец-то нам удалось найти ее.
– Кого?
– Сеньориту донью Асунсьон… Бедная милая девочка… У лестницы стоит… Не хочет подняться… Бедняжка еле жива!..
Воцарилось гробовое молчание; все глаза устремились на дверь в глубине гостиной, где показалась донья Мария. Без слез, величественно и молча выражала она свою глубокую скорбь. Ее обычно бледное лицо приобрело пергаментный оттенок; морщины бороздами перерезали ее чело, сухие глаза то метали искры гнева, то горестно опускались долу. Но от величавого молчания сеньоры, от желтизны ее лица и внезапно появившихся морщин всеобщее внимание отвлекло другое, необычайное явление – волосы доньи Марии, в которых еще недавно лишь едва пробивалась седина, были сейчас совершенно белыми.
– Она здесь, – повторила донья Мария глухим шепотом.
– Ты откажешься принять ее? – с волнением спросила маркиза, угадывая мысли доньи Марии.
– Нет… пусть войдет, – сказала мать с твердой решимостью. – Я хочу увидеть ту, которая была моей дочерью… Это вы нашли ее? Она была одна?
– Да, сеньора, одна! – ответил, всхлипывая, дон Пако. – И в каком ужасном, жалком виде! Платье на ней разорвано, ее чудесная головка изранена, голос и весь вид говорят о тяжком раскаянии. Она не хочет подняться наверх и лежит без сил, в полном изнеможении на ступеньках лестницы.
– Пусть войдет, – подтвердила маркиза. – Для несчастной начинается искупление грехов. Мария, забудь прежнюю строгость, настало время для снисходительности. Прими свою дочь, и если она умерла для света, то не перестала существовать для тебя.
– Уйдем, не будем лишними свидетелями ее позора, – сказал Вальенте.
– Нет, пусть все останутся на месте.
– Сеньор дон Франсиско, – сказала донья Мария, обращаясь к учителю, – приведите Асунсьон.
Учитель вышел, сотрясая воздух глубокими вздохами. Вскоре до нас донеслись крики Асунсьон:
– Убейте меня, убейте! Я не хочу, чтобы матушка меня видела.
Дон Диего и старый учитель почти на руках внесли несчастную девушку в гостиную. На пороге она упала ниц, пряди волос в беспорядке покрывали ее лицо. Со словами ласки и утешения мы поспешили к ней и подняли ее с пола, но она, не переставая, кричала:
– Убейте меня, убейте! Я не хочу жить.
– Сеньора донья Мария простит вас, – твердили мы.
– Нет, матушка не простит меня. Я навеки погибла.
Как ни крепилась донья Мария, сердце ее дрогнуло перед столь печальным зрелищем. Казалось, чувство материнской любви одержало верх над суровостью, но она тут же справилась с овладевшей ею на миг слабостью и решительно воскликнула:
– Я велела привести ее сюда?! Минутное заблуждение… Я не желаю ее видеть, она мне не дочь. Пусть идет туда, откуда явилась. Моя дочь умерла.