Эвмей появился рядом так же тихо, но Алатай успел заметить его на мгновение раньше. Тот нес в руках два больших сухих полена.
– Дерево, – сказал он, протягивая Алатаю. – Огонь.
– Огонь, – повторил Алатай, приходя в себя. Кивнул, сбрасывая наваждение. – Будет огонь. – Он взял поленья и стал укладывать получше, пристраивать трут, высекать искру.
– Люди, – сказал Эвмей. – Люди, – и махнул куда-то в сторону. Алатай проследил за жестом, но ничего не увидел. – Я смотреть, – сказал Эвмей и показал себе на глаза. – Люди, – повторил он опять, а после провел по голове, будто приглаживал волосы.
И в этот момент Алатай каким-то чутьем понял, будто увидел собственными глазами: там, в тайге люди, Эвмей успел их заметить, и это странные люди, что-то у них с головой – они лысые.
Алатай вскочил на ноги, сердце у него колотилось.
– Где? Где – там? – Эвмей снова показал рукой. – Друг. Я – за ними. Мне нужны эти люди. Ты – здесь. Вот, – он стал совать ему в руки огниво. – Огонь. Грейся. Я – туда.
И он припустил в тайгу что было сил.
Лэмо не оставляют следов, – вспомнились ему слова вестника. Сам он никогда не обращал на это внимания, а сейчас подумал: вдруг и правда не оставляют и что тогда? Как удастся выследить их? Но он бежал, имея только одну заботу в сердце.
Лес был хвойный, плотный. Алатай двигался вдоль ручья, только тут можно было бежать быстро. Вдруг он по звуку догадался, что ручей сейчас оборвется водопадом, и подскочил к обрыву.
Лес лежал внизу тихий, пустой и холодный. Вода, срываясь с камней, наполняла распадок шепотом и гулом. Других же звуков не было. Алатай стоял, усмиряя дыхание и сердце, и оглядывался. Лес был пуст. Куда бежать дальше, он не знал. И вдруг слегка заметное движение, будто шевельнулся на ветру бурый лист, привлекло его – и он увидел уходящих лэмо.
Уже собирались сумерки, и внизу воздух густел. И все же он заметил их – сперва одного, потом второго, третьего, и больше, больше, многое множество фигур, странных, лишь внешне схожих с людьми. Раньше, когда Алатаю приходилось встречать лэмо при свете дня, он никогда не замечал, как мало общего у этих существ с человеком, теперь же дивился, как можно было вообще принимать их за людей. Они двигались как звери или даже как насекомые, как быстрые рыжие муравьи: пригнув голову, наклонившись вперед всем телом, они не шли, а текли, совершенно бесшумно, и даже сухие листья не шуршали у них под ногой.
Сердце у Алатая забилось, как перед боем, как в тех мутных, жутких видениях со множеством врагов, какие насылал Кам во время посвящения. Но это было не видение – десятки лэмо были такой же явью как то, что вода срывалась из-под ног и устремлялась в урочище. Тут тихонько пищухой свистнул его ээ в камнях, и Алатай приник к земле, притаился. Лэмо, на миг оглянувшись, двинулись дальше той же жуткой волной.
Они шли вдоль кряжа и поднимались с другой его стороны, где Алатай не мог их видеть. Убедившись, что все движутся в одном направлении, он начал так же тихо и осторожно, стараясь не мелькнуть над камнями, пригнувшись, как зверь, отходить туда же. Его ээ катился впереди, то мелькая между камней, то исчезая, и это ободряло. Мысль о чужеземце вспыхнула, но потухла – не помощник он, хоть и кажется взрослым воином, да и не объяснишь ему ничего. Нет, сам, сам выследишь, иди за ними, как пес по следу. А если далеко, а если несколько дней? Те, пустое! Сколько ни потребуется, лишь бы выследить их.
Он успел заметить лэмо всего за несколько шагов и замер в камнях, боясь шевельнуться. Все так же стремительно и беззвучно как тени они выходили из-под обрыва и шли в тайгу. Не сбив дыхания, не сбавив шага, они словно вырастали под-под земли с нижней тропы – и текли дальше. И тут, как бы ни было темно, Алатай заметил, как странны лэмо: почти все были не в буром рванье, слегка прикрывающем тело, а в обычной одежде, в шубах и шапках, но без зверьков рода и доли, без знаков и духов, отличающих человека, – безликие, украденные, снятые с мертвецов были на них шапки. Снятые с мертвецов – сверкнуло у Алатая в голове, будто бы кто-то шепнул, на миг показалось даже – ээ, его безмолвный ээ шепнул. Но нет, дух был рядом и как всегда молчал, только глядел так, словно соглашался с тем, что упало в голову Алатаю.
И тут он увидел лодку. Большую, охотничью, легкую, обшитую кожей, прекрасную лодку, которая не подведет на бурной реке, – ее внесли на гору пятеро лэмо, и Алатай ясно видел, что она полна скарбом, одеждой, посудой, вещами. Это все, что люди дают с собой любимым своим мертвецам. Мертвецам, из которых лэмо делают куклы. Куклу, которую отправляют в счастливый мир. С конями и одеждой, с утварью, оружием, едой, со всем, что ценил и любил человек в мире этом, – чтобы ни в чем не нуждался он в мире том… Вот где это оказывается после. Мерзкие твари, не люди, не духи, обворовывают мертвецов. А что же тогда их счастливый мир? Есть ли он тогда – тот счастливый мир?..
Алатай даже зажмурил глаза, так больно поразила его догадка. Обида за свой обманутый люд и злость охватили его. По тропе больше никто не поднимался. Последние лэмо с лодкой уже скрылись в вечернем лесу. Поднявшись из-за камней, Алатай пустился следом.
Но бежать пришлось недолго – уже скоро он снова притаился в кустах, потому что нагнал их. Перед ним была гора, огромные камни выкатились из склона, словно гора отрыгнула их. Лэмо ловко двигались среди них, пробираясь к провалу выше по склону, и скрывались, исчезали там. Алатай не видел провала, он уже смутно различал и фигуры самих лэмо, но точно знал, что скрывает в себе эта гора – старые, очень старые рудокопные лазы. Кузнецы говорили, что отсюда брали руду люди, жившие задолго до прихода люда Золотой реки. Кто это был, никто не знал, ясно только, что не темные: те не плавили железа и делали лишь бронзовые ножи. Древние неведомые люди оставили после себя глубочайшие и сложные лазы в горах, уже пустые, все руды изъяты были в их время. Алатай знал это место потому, что мальчишкой спустился однажды в этот лаз сам. Они возвращались зимой со Стирксом со сбора глав. У ручья сделали привал, а он отошел и нашел эту гору. Он помнил, как спустился, как искрился в свете факела звездчатый иней на потолке, как странно и таинственно изгибались бесчисленные повороты… Стиркс отыскал его, когда он совсем выбился из сил и решил уже, что пропал и не видать ему больше света. Он ругал его и ударил, и велел никогда не отходить далеко, и кричал, что это лазы духов, и конца им в горе нет, и Алатаю повезло, что факел потух у него, и он его выкинул. Иначе Стирксу никогда не удалось бы найти его в подземном мире. И вот теперь он узнал, что за духи живут там.
Нашел! – шепнул тот же неведомый голос у него в голове. Верно: нашел, где зимуют лэмо! Вот куда уходят они со станов, вот где хранят добро, украденное у мертвецов, вот где их лживый счастливый мир, в который так сладко верить скрягам из стана торговцев! Обида за люд все еще жгла сердце, но теперь Алатай знал, что лэмо не уйдут от него, он знал о них больше, чем кто бы то ни было. Оставалось только вернуться, рассказать все Кадын – а она донесет людям, чтобы перестали верить…
Быстрое движение привлекло его. Он метнул взгляд и успел заметить, как из кустов стрельнул крупный заяц, уже начавший линять к зиме. Верно, он так же таился, но не вынес и сорвался с места. Высокий резкий свист испустил кто-то из лэмо – будто выпущенная стрела вскрикнула в воздухе, – и тут же другой, кто был ближе к зайцу, рванулся следом за ним так стремительно и тихо, что глаз Алатая не успел различить это движение в темноте, – а он уже схватил зайца и вцепился в него зубами. Зверек не успел дернуться – лэмо разорвал его пополам и начал пожирать.
Алатай почуял, что его мутит, даже зажмурил глаза, но тот же голос, бесстрастный и тихий, шепнул опять в голове: «Смотри. Смотри цепко!» – и он распахнул глаза, изо всех сил уставился в темноту, и то, что увидел, не смог ни понять, ни назвать про себя в первый миг: лэмо жрал зайца, запихивая в рот куски, не жуя, а заяц в его руках светился, как будто был из белесого огня, и голова лэмо, рот его – все светилось тем же светом, и тело его начинало освещаться изнутри, словно он был сосуд тонкой глины, и в него бросили горящие угли – бурые стенки вспыхивали по мере того, как он пожирал зайца. И тут Алатай увидел, как и остальные лэмо, все, кто был на поляне, застывшие без движения, молча взиравшие на трапезу, – и они вдруг начали зажигаться изнутри. Будто многое множество сосудов стояли на поляне, и свет был общий для всех.
«Теперь ты знаешь ответ? – спросил голос. – Кто это: люди или духи?»
«Духи, – шепнул Алатай одними губами. – Мрачные темные духи».
И тут резкий высокий свист снова разрезал воздух, и Алатай успел заметить, как все сосуды погасли вмиг, и все лэмо, как по одному слову, повернули головы в его сторону, и тот, что жрал зайца, выронил остатки.
Алатай успел ощутить силу этого общего взгляда из тьмы, словно что-то ударило его в грудь. Кровь ухнула. А голос крикнул:
– Беги!
И Алатай сорвался с места.
Он несся со всех ног, чуя катящую следом волну, готовую вот-вот ударить в спину. Он помнил их движения, их нечеловеческую скорость, он не сомневался, что погиб, но ноги несли его со всей мочи. Высокий оглушающий свист, будто стрелы режут воздух, звенел над головой, рвал уши, терпеть его было невыносимо. Свист приближался, Алатай уже ничего не различал перед собой, он бежал как во сне и вдруг услышал другой крик, человеческий, – и сердце его охнуло надеждой: сверху, с распадка летел к нему всадник, сияющий, будто сказочный воин, рожденный из луча солнца: в руках у него была горящая ветка. Алатай вильнул в сторону, бросившись к всаднику, ветка полетела куда-то за спину – лопатками он почуял, что там, совсем близко, лэмо, – чужеземец протянул руку и на ходу втянул его на коня. Сильный, добрый Каспаев конь развернулся и сорвался с места без понуканий, дробно клацая копытами по камням. Алатай еле успел ухватиться за Эвмея, утонул лицом в вороте его мокрой шубы. Он не стеснялся уже своей трусости, он боялся одного – оглянуться, снова увидеть жутких подземных тварей, отвратительных вестников счастливого мира, чьи крики все еще резали ночь, – или это голосил, понукая коня, отважный чужеземец.