я кожа была столь нежна, что у Алатая закружилась голова. Он закрыл глаза, переводя дух, и подумал, что до сих пор не знает ее имени.
В этот миг она отбросила плащ и села. Алатай открыл глаза и встретил ее резкий и подозрительный взгляд.
– Что ты? – спросила она.
– Думал будить тебя. Но не решался, ты крепко спала, – ответил он.
– Ха! Для такого много смелости не надо. Мог бы и разбудить.
– Как тебя зовут?
– Игдыз, – ответила она, отбрасывая за спину растрепавшуюся за ночь косу и глядя на него с вызовом узкими со сна глазами.
– Что за чудное имя?
– Это имя темных. Оно значит паучья дочь.
– Паучья? – удивился Алатай.
– Да. Это первое имя у темных, детское. У моих родителей дети умирали один за другим, только вносили их в дом. Меня с первого дня отдали темной кормилице. Она и дала мне такое имя, у них первое имя дают дурное, чтобы духи не забрали дитя.
– Помогло? – усомнился Алатай.
– Как видишь, – пожала она плечами и провела ладонью по глазам, снимая остатки сна. Зевнув, сказала: – Кормилица забыла только, что взрослого имени у меня не будет. У них детское мать дает, а взрослое – отец, если дитя прожило первые десять лет. Но меня в родной дом забрали, как на коне смогла усидеть.
– Чудно́е имя – Игдыз, – проговорил Алатай.
– Чудно́е, – согласилась дева. – Зато не как у всех. Те, что ты вздумал говорить так много с утра! Где люди?
Она поднялась на ноги, оглядываясь, потом встряхнула от росы и накинула плащ, и в тот же момент из тумана послышались конские шаги. Алатай тоже вскочил: вся их линия, с головным Каспаем, выезжала на поляну.
– Не спишь, трясогузка? И другой птичке уже не спится! – засмеялся Каспай, осаживая коня. Тот закрутился под ним, не желая терять шага. – Царь едет пощипать подземных лэмо, езжай с нами, мы твоего коня взяли. – Тут он отпустил повод, сжал коню бока, и тот в два прыжка вернулся в голову линии, пошел прежним шагом, раздраженно забирая вперед правым плечом. Линия шла дальше, выходя из тумана и теряясь в нем, готовая к бою, полная веселой воинской ярости, и Алатаю стало тоже задорно от их вида. Воины улыбались и кивали ему, улыбались они и деве, и даже Кадын смягчила глаза, глянув на них. Замыкающий вел под уздцы Алатаева коня. Он вскочил в седло и кивнул деве. Та взлетела вмиг и устроилась сзади, так близко, что Алатаю стало жарко и еще более весело. Они быстро догнали линию и встроились в шаг.
Они налетели на лэмо на краю стана. Те шли, трубили и гремели медью, и везли на повозках несколько кукол, одна была детская – мальчик до посвящения. Люди тянулись сзади. Линия загородила дорогу, и все остановились. В тяжелом молчании смотрели друг на друга конные и пешие. Потом царь тронула коня, выехала вперед и громко спросила:
– Куда вы идете?
Лысые твари защелкали между собой. Алатай тянул шею и жадно всматривался в их лица, надеясь узнать хоть кого-то, но все они были одинаковые, будто струганные одной рукой.
Царю ответил не тот, к которому она обратилась:
– Мы идем к северным воротам в счастливый мир. Хочет ли царь отправиться с нами?
– Нет, царь хочет задать тебе вопросы и узнать правду.
– До северных ворот долго, мы не управимся, если будем стоять. Пусть царь идет с нами и побеседует по дороге.
– Мертвые не торопятся, так и вам некуда гнать коней, – усмехнулась Кадын зло. – Отвечай мне: из каких земель вы пришли и кому служите?
Лэмо опять защелкали и зашипели между собой. Потом подхватили оглобли, затрубили и хотели идти дальше.
– Время гонит нас, царь, – сказал прежний, и процессия двинулась. Но Кадын не дала им ступить, развернув коня боком.
– Ты смеешь перечить мне? Отвечай, или моя плетка с тобой разговор вести станет!
Она щелкнула плетью, и вся линия стала выстраиваться поперек дороги. Алатай тоже тронул коня, и теперь ему стало лучше видно. Лэмо свистнул, и все остановились.
– Царь, мы не твои люди. Отпусти нас. Мы никому не делаем зла, – сказал он.
– Ты живешь на моей земле, хоть ты и другой крови, а должен мне подчиняться, – сказала Кадын. – Отвечай же, я хочу знать, где вы проводите зиму?
– Мы живем в счастливом мире. И это твой люд пришел на землю древних, а не наоборот.
– Ты слуга Чу? – спросила царь, и Алатай увидел, как лица подземных тварей исказились, будто на них плеснули кипятку.
– Молчи! – взвизгнул лэмо. – Никто не смеет вспоминать древних!
– Почему же? Велика часть! Поехали тогда и поговорим с ними.
– Никто не видел их и с ними не говорил!
– Но я видела и говорила.
– Живой не может такого!
– Значит, ты сам не живой, если из их мира вылез, – сказала Кадын, и воины засмеялись точно грубой шутке, и Алатай засмеялся тоже. Лэмо снова защелкали. Люди из процессии взволнованно загудели.
– Царь, не держи нас! У нас долгий путь, – кричали они, но Кадын уже была в ярости, лицо ее стало страшно, конь под ней плясал, плюясь пеной.
– Молчать! – крикнула она, и все примолкли. – Вы никуда не пойдете! Я царь вам и суд, и я здесь, чтобы казнить врагов моего люда, а вместе с ними и предателей, кто от себя отступил! Или вы забыли меня? Или вы свой люд позабыли? Кто эти бурые твари? Кто они вам? Или не видите, что это не люди! Смотрите же: перед вами твари из-под земли, которых вы кормите! Вместо крови у них – золото, которое вы им отдали, вместо сердец – ваша любовь к родным! Пойдите сейчас на холм, где закопали мертвых, раскопайте насыпь и посмотрите, что осталось от того, что вы туда положили, от всего богатства, что вы собрали в дорогу покойникам. Они грабят вас! Забирают у вас все – и ваше добро, и вашу любовь, тепло ваших сердец, а у ваших душ отбирают пастбища Бело-Синего! А вы верите этим собакам!
Люди примолкли, а Алатай почувствовал спиной, как сжалась сзади него дева, приникла к его плечу, будто прячась.
– Люди! – вдруг завизжал лэмо. – Люди, вы слышите? Царь обманывает вас! Она хулит счастливый мир и поминает древних! Она говорит, будто видела их! Но этого не бывает. Ваш царь лжет! Зачем вам такой царь?
– Взять их!
Алатай не понял, кто кричал – царь или Каспай. Но сразу, как и остальные воины, двинул коня на лэмо, отрезая их от людей и замыкая в круг. Защелкали плетки, воины подняли чеканы. Но тут раздался свист, такой неистовый и высокий, что кони заржали, вздыбились и шарахнулись в стороны, а у людей заложило уши. Лэмо бросились врассыпную. Алатай видел, что воины растерялись, но ему уже был знаком этот свист, его руки сами выхватили лук и вложили стрелу.
Острие вошло в тело лэмо, будто был он всего лишь человеком. Алатай аж растерялся, что оказалось так просто. Но тут уже раздался боевой крик царя – «Ай-яй!» – и стрелы полетели со всех сторон.
Через миг все было кончено – лэмо перебили, и свист стих, слышались только крики, люди в смятении бросались на лошадей. Алатай увидел, как несколько мужчин обступили царя, и поспешил к ней. Вместе с Каспаем они оттеснили их. Женщины плакали, мужчины кричали, воины ругались.
– Люд Золотой реки! – раздался вдруг крик царя такой силы, будто на поле боя. Все вмиг стихли и обернулись. И Алатай вздрогнул, увидев ее лицо: серое, страшное, глаза ее не солнце видели, не коней и людей, а бесплотных духов, застилавших все собой. Она еле сидела в седле, держалась за прядь в конской гриве. Алатай чутьем понял, каких сил стоила эта победа над лэмо и отчего так просто далась она – не они со своими стрелами сделали это, а Кадын той силой, что одним только девам Луноликой доступна, той силой, о которой он боялся даже подумать. – Ты ли это, люд Золотой реки? – сказала она тихо и закрыла глаза. Но никто не шелохнулся и не посмел молвить ни слова. В полной тишине голос царя доносился как голос души. – Ты ли, свободный, вольный и чтящий лишь Бело-Синее над головой, что дает вольный дух и ветер? Я не верю тому, что вижу тебя, люд Золотой реки. Не верю, что ты мог так предаться страху. Эти твари грабили вас, но вам легче было платить им, чем оставаться прежними воинами, не ведающими смерти, какими были ваши предки. Слушай же меня, люд Золотой реки: я изгоняю лэмо! – крикнула она так громко, как хватило голоса. – Со всяким из них будет то же. А с предателями, отдающими им свою смерть, станет хуже. Их тела не предадут священному огню. Им будет закрыт путь в Бело-Синее. Всем скажите! Всем!
И она развернула коня и тронулась шагом, но покачнулась и стала заваливаться с седла. Все так оторопели, что никто не пошевелился, только из-за спины Алатая соскользнула легкая дева, подбежала к коню Кадын и не дала ей упасть. Алатай пришел в себя, догнал их и помог уложить царя на своего коня.
– Все слышали? – кричал сзади Каспай. – Царское слово! Кто пойдет против…
Конь под Алатаем захрапел, когда проходил над расстрелянными телами. Алатай покосился в ту сторону и вдруг понял, что на трупах нет крови.
Глава 11Чу
Лето было тяжелым, лето было шалым. Земля ходила ходуном, и люди уже не латали домов, на дальние стоянки не уходили, боялись обвалов, держали скотину поближе. Зверье спускалось в долины или же уходило вовсе, откочевывало за перевалы, где было спокойнее. Охоты не было, пастьбы не было. Вся жизнь сбилась, точно захромавший конь.
Все лето Алатай провел в седле, ездил из стана в стан. Он видел рухнувшие дома, видел семьи, живущие в кибитках. Люди были беспокойны, ждали помощи и не знали, где ее искать. Кадын не собирала глав и не просила их о кочевье. Она сказала: «Люди сами выбрали жить на этой земле. Если не хотят покинуть ее, покоя им не будет». Люди шли к ней с жалобами каждый день, видел Алатай, и она старалась решить их заботы, но никто из глав, и это тоже видел Алатай, – никто из глав не пришел просить о кочевье.
Еще Алатай видел, как страдает Кадын. Боли в голове уже не отпускали. Она потеряла сон, лицо ее было бледным, а глаза – красными, и тяжелая тоска лежала на дне их. Сердце ее стало мрачным, дух – нетерпимым и резким. Алатай видел, как матери пугали ею малых детей, когда проезжала она по стану: «Не реви! Видишь – царь едет, сейчас тебя заберет!» – и дети замолкали, раскрыв рот, во все глаза глядя на мрачного всадника, чей дух был смущен, а разум нырял на такие глубины, что Алатаю страшно было заглянуть следом.