В полночь он встал, снял с граммофона трубу, сунул в хурджин[24] сначала ящик, потом трубу, простился, сел на коня и ускакал в город.
Только после этого стал расходиться народ.
Карлы шел с Мурадом по запорошенной снегом улице под огромным звездным небом. Граммофон и рассказы Батыра сильно взволновали его, и он думал про Петербург, про Россию, огромную, как это небо, про своих сыновей-солдат, уехавших куда-то далеко на фронт.
"Вот и они теперь, как этот Батыр, посмотрят свет, узнают, как люди живут… А мы с Набат прожили век и ничего не видели, кроме аула. Набат-то даже и в Ашхабаде не была… Что это за жизнь?"
И когда утром на другой день Мурад сказал ему робким голосом: "Отец, Баба Солдат едет в Ашхабад. Можно, и я с ним?.. Я ведь ни разу не был в Ашхабаде…" — Карлы нисколько не удивился этому и кротко сказал:
— Ну что ж, поезжай… Да купи там напильники, наши-то совсем сточились.
Мурад приоделся и побежал к Баба Солдату, а Карлы взял ружье и ушел на охоту. Охота кормила его теперь больше, чем кузница.
Одноглазый Батыр приехал в аул еще раз со своим граммофоном в конце января, и опять в доме и перед домом Баба Солдата до полуночи толпился народ, слушал песни и рассказы Батыра. Приехал он и в третий раз, уже в феврале, когда в воздухе пахло весной. Но тут произошло неожиданное событие, сильно взволновавшее весь аул.
Баба Солдат, как всегда, сидел рядом со своим гостем Батыром и посматривал на народ, толпившийся в дверях. И вот часов в десять он заметил в толпе за дверью двоюродного брата Кулмана, который служил у Кулмана, сопровождал его караваны то в Хиву, то в Мерв, то в Ашхабад. Это был большой хитрец и плут. Он воровато выглянул из-за спин, посмотрел на граммофон, на Батыра и спрятался.
Баба Солдат сейчас же подмигнул Мураду, стоявшему возле двери, и тот вышел во двор. Граммофон в это время допел свою песню. Батыр снял пластинку и заговорил о выборах старшины, которые были назначены, как он узнал в Ашхабаде, на первое марта.
— Эх, если бы старшиной был у вас такой человек, как кузнец Карлы! Это хороший, честный человек! Он-то уж никого бы не обидел, — сказал Батыр.
Карлы смутила эта похвала. Он опустил голову.
— Да как его выберешь? — заговорил народ. — Уж куда бы лучше!.. Да разве дадут его выбрать?
— А почему же?.. Ваша воля. Народ выбирает. Конечно, начальство захочет, чтоб опять выбрали Кулмана. Но надо добиваться своего! Без усилия и палку не поднимешь.
В это время в дверь втиснулся взволнованный, тяжело дышавший Мурад. Он, видимо, бегал куда-то и запыхался.
— Батыр, — сказал он, — конь твой не стоит, крутится, домой просится.
Батыр посмотрел на него и улыбнулся:
— Да, верно, пора и домой.
И неторопливо стал засовывать в хурджин граммофон и пластинки.
— А ты скорее! — волнуясь, торопил его Мурад. — Как бы он не оторвался и не убежал.
— Да ты посмотри за ним, — сказал Баба Солдат и сам вышел вслед за Мурадом.
Карлы, сидя на кошме, допил свой чай и подумал: "Что ж это с конем-то? Он у него как будто не такой уж бойкий?"
Карлы видел вечером этого коня, когда Батыр ехал на нем мимо кузницы и крикнул Карлы: "Здравствуй, брат кузнец, приходи побеседовать к Солдату!"
И вдруг Карлы с ужасом услышал голос Кулмана. Старшина кричал во дворе:
— Он тут! Хватайте его!..
И голос смешался с гулом многих голосов.
Народ вскочил, хлынул в дверь. Вместе со всеми с хурджином в руке вышел и Батыр. Крик во дворе усилился. Вскочил и Карлы, кинулся к двери и услышал сначала быстрый топот копыт, потом топот множества ног и два выстрела за воротами на улице.
Когда Карлы выскочил за дверь, во дворе никого уже не было. Все с криком бежали по улице и рассыпались по домам и в переулки.
Карлы совсем перепугался и трусцой побежал в свою кибитку.
Набат и Огульгерек проснулись от крика и выстрелов, и одна, дрожа всем телом, боязливо выглядывала из кибитки, другая — из своей мазанки, и обе недоумевали: что случилось?
— Что случилось, Карлы? — закричала Набат, увидев бежавшего к кибитке Карлы. — Подрались, что ли?
— Э, а я откуда знаю! — с досадой сказал Карлы. — А Мурад не пришел?
— Да нет его! Уж не он ли там?.. Вот, шляется ночами… Он-то хоть молодой, а тебе чего не спится?
— Ничего с ним не случится, — сказал Карлы, хотя сильно тревожился за Мурада, прошел в кибитку и стал укладываться спать.
Через четверть часа пришел Мурад, спокойный и даже веселый.
— Что там?.. Кто это там стрелял-то? — спросил Карлы.
— Да это дурачье стражники… Кулман хотел арестовать Батыра.
— За что? — удивился Карлы.
— А спроси его!.. Как узнал, что приехал Батыр, послал за стражниками. Они прискакали, да дураки — лошадей оставили у Кулмана, а сами пешком с Кулманом, с писарем и есаулом пришли к Баба Солдату, а мы с Баба Солдатом да еще там ребята так навалились на них, прижали к забору, а Батыр в это время вскочил на коня и в ворота. Стражники кинулись за ним, стрельнули вдогонку, да промахнулись.
— Ну и хорошо, что ускакал, — сказал Карлы. — Только ты-то зачем ввязываешься в такие дела? Кулман-то разве простит тебе это?
— Да он не разглядел никого, — засмеялся Мурад. — Темно было, и мы шапки на глаза надвинули. И там сколько нас было-то! Все кричат, все машут руками, поди разбери!..
— А ты не болтай, туши лампу и ложись спать, — недовольно пробормотал Карлы, ложась на кошму и натягивая на себя рваное одеяло, войлок и шубу.
Наутро по всему аулу разнеслась весть о ночном происшествии у Баба Солдата, о том, что Батыр будто бы не только слесарь, а еще и преступник, революционер, что он не признает царя и его чиновников, будто за это-то и хотел его посадить в тюрьму Кулман. Все — каждый на свой лад — коверкали незнакомое трудное слово "революция", но все повторяли его, и всяк вкладывал в него свой особый смысл.
Когда весть эта дошла до кузницы, Карлы очень удивился:
"Как же это? Такой человек и вдруг преступник?.. Вот поди разберись в людях".
— Слышал? — сказал он, пристально посмотрев на Мурада. — Вот тебе и слесарь, брат кузнеца! А он, оказывается, преступник…
— Да какой он преступник? — засмеялся Мурад. — Это все Кулман болтает! И все преступление-то в том, что Батыр не молчит, как мы, а говорит людям правду в глаза. Он никогда бы не стал выбирать в старшины ростовщика Кулмана. Прямо крикнул бы на всю площадь: "Нам не надо такого!"
— А ты не кричи! — заворчал Карлы, глянув на дверь и в окно. — И язык у тебя!.. Смотри, потянут тебя за него…
А через час до Карлы дошла другая весть — о том, что Кулман рано утром уехал в фаэтоне вместе с верховыми стражниками в Ашхабад, хочет найти там одноглазого Батыра и непременно засадить его в тюрьму.
Это еще больше встревожило Карлы, и он бросил работу раньше времени, закрыл кузницу и ушел в кибитку. Ему не хотелось, чтоб у него собирался народ.
Но через день как-то все затихло в ауле, все вошло в свою колею. Вечерами по-прежнему, не обращая внимания на холод, шахматисты с азартом играли возле кузницы, а в кузнице шли разговоры о бараньем супе, о плове, о надвигавшемся севе, о конях, о сыновьях, которых взяли на войну и которые так бы теперь пригодились.
Приходил и Баба Солдат и был еще угрюмей и молчаливей, чем прежде.
А через неделю произошло вдруг новое событие, которое еще больше взволновало аул. Среди дня во двор к Баба Солдату пришел Кулман с писарем Молла Клы-чем и двумя стражниками и грозно спросил Джемал, жену Баба Солдата, чистившую песком котел возле кибитки:
— Где Баба Солдат?
Джемал уронила со страха котел и сказала, что мужа нет дома, что он в Ашхабаде.
— Врешь! — закричал, багровея, Кулман. — Я знаю, что он дома!
— Да нет же! Говорю вам, он в Ашхабаде! Был бы дома, я так бы и сказала, что он дома.
— Обыщите все! — сказал Кулман стражникам, пристально посмотрев при этом на побледневшую Джемал. Молла Клыч и стражники кинулись в дом, потом в кибитку, переворошили, раскидали все, обыскали хлев и весь двор — и нигде не нашли Баба Солдата.
Кулман свирепо обругал Баба Солдата, а заодно и Джемал и крикнул:
— А почему он подати не заплатил?
— Как не заплатил? — еще больше задрожала Джемал. — Еще весной заплатил.
— Покажи квитанцию!
— Нет у меня квитанции. Она у него.
— Ну, так пусть он придет и покажет мне!
И, повернувшись к стражникам, приказал им:
— Выбрасывайте из дома посуду, одеяла, подушки — все, что ей нужно. И пусть она забирает своих детей, а я запечатаю дом и через три дня, если не явится этот негодяй, продам с торгов, взыщу подати с процентами.
Джемал, с криком схватившись за голову, бросилась в дом за детишками, а следом за ней вошли стражники и Молла Клыч. Услышав крик, к воротам сейчас же сбежались соседи и с недоумением и ужасом глядели на то, как из дверей дома Баба Солдата летели во двор подушки, кошмы, одеяла, посуда.
А Кулман, поглаживая бороду, важно шагал по двору между кибиткой и домом. Он был доволен своей выдумкой: этот дурак Баба Солдат, конечно, подумает, что он приходил со стражниками только за тем, чтоб взыскать с него подати, отбросит всякие подозрения и сейчас же явится. И как только узнает, что старшина запечатал его дом за то, что он будто бы не уплатил подати, разъярится, как бык, и прибежит искать правду. А Кулману только этого и надо. Тут он и схватит Солдата за шиворот.
Когда стражники выбросили из дома все вещи, Кулман взял у Джемал замок, запер дом, а ключ сунул себе в карман. Писарь растопил сургуч, густо намазал им над замком между дверью и притолокой, поплевал на медную печать с двуглавым орлом и пришлепнул ею мягкий, еще не застывший сургуч.
Эта новость сейчас же облетела весь аул и бурно обсуждалась вечером в кузнице Карлы. Все от души жалели жену и детишек Баба Солдата, ютившихся теперь в такой холод в дырявой кибитке, и говорили о том, что надо бы скорее дать знать в Ашхабад Баба Солдату, пусть он приедет и расправится с этим Кулманом.