Часть захмелевших друзей Елли усердно поддакивала ему:
— Да, да, все дело счастья!..
Эти люди были из тех, которым покажи цветок персика и скажи: "Вот цветок инжира", — и они не станут спорить, чтобы не обидеть друга.
А другие друзья, которые отлично знали, что за председатель Елли, только улыбались, слушая его хвастовство.
Наконец, были и такие, которые улыбались, а вместе с тем и усердно поддакивали Елли:
— Да, дело счастья…
— Счастье-то счастьем, — продолжал Елли, горячась все больше и больше, — а между нами говоря, наши районные руководители плохо еще разбираются в людях. Честное слово! Ну что это? Последнее время чуть не каждую неделю вызывают меня в район, отрывают от работы и ругают. И за что? За то, что я будто бы ничего не делаю, все взвалил на секретаря да на членов правления. Обидно же это слушать! Я говорю: "Да вы видели моего секретаришку и всех этих бородачей, членов правления? Да разве они сделают что-нибудь, если я не подстегну их и не укажу, что надо делать? Это же лодыри!.."
Нынче опять вызвали и опять же ругать: "Ты неправильно распределяешь работы! Не так учитываешь трудодни!" Это я-то неправильно! Ну что с ними поделаешь? И ругают и премируют — все невпопад! И понимаете, до чего договорились, будто бы мой колхоз — это мой-то "Новый аул"! — чуть ли не образец отсталости и позорит весь район. Тут уж я не выдержал. "А-а, так! — говорю. — Тогда вы скажите это колхозникам. Пусть они выберут и посадят на мое место секретаришку или кого там хотят. Увидите, какие у вас пойдут образцы! Вспомните еще Елли!.."
Так они сразу притихли и на попятную: "Нет, зачем же тебя снимать? Ты можешь работать, если захочешь…"
"Ага, думаю, не так-то просто вытолкать Елли за дверь. Вытолкаешь, да потом уж не вернешь и другого Елли не найдешь. Поняли все-таки…" А вот Сахату счастье! Честное слово! Премировали ни за что ни про что…
И опять друзья Елли — одни переглянулись и заулыбались лукаво, а другие забормотали, как попугаи:
— Да, ни за что ни про что…
Елли чокнулся с ними, выпил стакан вина и задумался. Но сейчас же вскинул голову и заговорил:
— Да, друзья, если ты родился счастливым, так найдутся и девушки, райские пери. Они сложат перед тобою крылья и скажут: "Я тебя слушаю. Что тебе угодно?.." И они есть, есть эти пери!
Он улыбнулся широкой пьяной улыбкой и самодовольно погладил грозно торчавшие усы.
— Я ведь влюбился, братья мои! И в кого?.. В настоящую райскую пери. И она умирает от страсти ко мне! Если б вы ее видели!.. Но… у нее такой отец и такая мать — жестокие люди! Мы с ней как Зохре и Тахир, а отец ее настоящий Бабахан. Честное слово!
Друзья весело засверкали глазами, уставились на Елли и не знали, что делать. Им хотелось смеяться, но они боялись обидеть Елли. Но все думали: "Да какая же это дура умирает от страсти к такому "красавцу"? К тому же он не молод. Ему уже за сорок…"
А Елли крутил усы и говорил:
— Если дело пойдет на лад, приглашу всех на свадьбу. И на какую свадьбу! Какой во всем мире еще не бывало. У меня широкая натура! Вот увидите… Только теперь буду умнее. Видите ли, когда я раньше женился, я на свадьбу резал всегда четное число баранов — четыре, шесть, восемь, оттого-то я и не уживался со своими женами, пришлось с ними расстаться. Четные числа, видно, к несчастью. А нечетные числа — три, семь, девять, — говорят, священные числа. Вот я и зарежу теперь на свадьбу семь баранов и буду самым счастливым мужем.
— Да, да, это хорошее число! — поддакивали Елли его друзья, хотя давно уже не верили ни в чет, ни в нечет. Но им хотелось подзадорить Елли и послушать его смешную болтовню о красавице пери.
— И вот всегда у меня так: счастье, вот оно, уже в руках, а все-таки что-то мешает, какой-то пустяк. Эх, если бы мне уломать этого старого Бабахана!..
Елли облокотился на стол, опустил голову на руку и трагически затряс головой.
— Да у тебя же весь колхоз в руках, — сказал один из его друзей, — а ты горюешь! Неужели тебе нечем смягчить сердце этого Бабахана? Ты же богатый человек.
— Э, — крикнул с досадой Елли, — если б он был один! Хуже всего то, что есть еще и Кара-Чомак[45]. Я вот сейчас покажу вам.
И он стал шарить в кожаной сумке, висевшей у него на боку.
— Вы не думайте, что я такой уж простак. Я очень бдительный человек! За всем и за всеми присматриваю.
Вот как-то в правление приходит письмо, и кому же? Моей пери. "Э, думаю, это нельзя пропустить мимо рук". Распечатал конверт, а в письме-то еще и карточка этого негодяя Кара-Чомака. Вот полюбуйтесь! И прочитайте, что пишет…. Только одну минуту…
Елли, надо полагать, не был лишен благородства. Он вынул карандаш, старательно зачеркнул в письме имя девушки и подпись таинственного Кара-Чомака и пустил по рукам письмо и карточку.
Письмо не пошло дальше третьего человека, а карточка быстро облетела всех.
А Елли, гневно вытаращив глаза и весь напыжась, говорил:
— Видите, видите, каков этот Кара-Чомак?
А Кара-Чомак на карточке вовсе не был похож на злодея. Красивый юноша в чине сержанта, в пилотке, сдвинутой набок, с двумя орденами на груди, сидел в кресле и улыбался самой простодушной улыбкой. Ему было не больше двадцати трех лет, и зубы у него были как бисер.
В письме он писал:
"Моя любимая… (Имя девушки Елли так затер карандашом, что его уж невозможно было разобрать.) Если б ты знала, как я соскучился по тебе, по родному аулу! Сейчас весна, и я так живо представляю, как цветут в ауле сады и под твоим окном стоит молодая айва в белых крупных цветах, как невеста. На полях народ, гудят тракторы!.. Чувствую я себя хорошо. От ран моих остались только небольшие шрамы. Так что напрасно ты беспокоишься о моем здоровье. Я скоро демобилизуюсь, приеду домой, и наконец придет то счастье, ради которого я проливал кровь на фронте. И так хочется работать в родном ауле рядом с тобой! Только вот пишут ребята, что Елли ваш задурил чего-то, стал плохо работать, и колхоз пошатнулся. Но ничего, мы его возьмем в оборот. Народ у нас в колхозе хороший, трудолюбивый и никогда не допустит, чтоб колхоз покатился под гору. Я в этом уверен. С нетерпением жду дня, когда увижусь с тобою. Не забывай меня! Будь счастлива!"
Письмо это прочитали только двое самых любопытных, а карточку посмотрели все.
— А парень-то, видно, хороший, настоящий джигит, — сказал один из друзей Елли, посмотрев карточку.
— Хорош джигит!.. — закричал Елли и заерзал на стуле. — Говорю тебе — негодяй! Настоящий Кара-Чомак! Собирает всякие сплетни про меня и строчит моей пери, хочет, чтоб она отвернулась от меня. А она плюет на него и на все его сплетни!
— Э, да он это писал еще весной, — сказал один из тех, кто читал письмо, — а теперь уже лето. Смотри, Елли, не зевай! Он может вот-вот приехать и отбить у тебя красавицу. Все-таки он моложе тебя, и у него вон два ордена…
— Да пусть приезжает! — усмехнулся Елли. — Мы ему покажем.
И он энергично потряс кулаком.
— Конечно, покажем! — заголосили хором уже сильно захмелевшие друзья Елли. — Подумаешь, какой-то сержантишка!.. За твое счастье, Елли!
Дружно зазвенели бокалы. Все выпили.
— Э, вы еще увидите мое счастье! — самодовольно улыбаясь, сказал Елли. — Приглашу вас всех на свадьбу и покажу вам девушку с лицом прекрасным, как луна…
Друзья пировали. Время шло. Троим уже надоела болтовня Елли, и они незаметно ушли из ресторана. Но их места не остались пустыми. Их заняли другие друзья Елли, завернувшие в ресторан выпить кружку пива, потом, гремя стульями, к шумной веселой компании пересели от соседних столов какие-то пьяные, совсем уж незнакомые люди. А Елли всех радушно угощал и болтал без умолку.
Наконец в два часа ночи подошла официантка и сказала, что ресторан закрывается, и положила перед Елли счет.
— Сколько там? — спросил Елли, ткнув пальцем в счет.
— Девятьсот семьдесят пять рублей тридцать четыре копейки.
Друзья Елли, услышав эту цифру, на минуту протрезвели, заморгали глазами и стали рыться в карманах. Одни вынули по пятьдесят рублей, другие по сотне, а третьи сделали вид, что они совершенно пьяны и ничего не слышат.
— Вот, Елли, расплатись за нас, — говорили друзья, протягивая деньги.
Но Елли величественным жестом отстранил их руки и сказал с укоризной:
— Да что вы, не туркмены, что ли? Не знаете нашего обычая? Я вас пригласил, и я плачу. Уберите свои гроши! Спрячьте поглубже в карман.
И, вынув из кожаной сумки пачку денег, перехваченную крест-накрест узкими полосками серой бумаги с надписью "1000", с величавой небрежностью протянул официантке.
— Вот вам… В расчете?
— Да, в расчете, спасибо! — сказала официантка и стала убирать посуду со стола.
Пьяные друзья встали, и малорослый Елли сразу затерялся среди них, как в дремучем лесу. Так показалось официантке, и она подумала: "И весь-то с ноготок, а богатый…"
Елли протиснулся вперед и, важно покачиваясь, вышел из зала. Следом за ним шла его свита, но уже не так почтительно и не так бодро, как раньше.
В колхозе "Новый аул", на самом краю, возле мельницы, стоял дом, а за ним шелестел садик старика Хан-кули. Впрочем, его не следовало бы называть стариком. Хотя ему и было под шестьдесят, но выглядел он еще молодцом. Высокий, прямой, с черными густыми бровями, с пушистой, уже начавшей седеть бородой, он казался значительно моложе своих лет и не утратил еще своей красоты.
Зато жена его, Тяджгуль, хотя и было ей всего-то сорок пять лет, уже увяла от забот и выглядела старше своего мужа.
Ханкули не любил утруждать себя и устроился сторожем на мельнице, а Тяджгуль усердно работала в поле и дома еще разводила шелковичных червей, готовила обед, ухаживала за скотиной. Все это, конечно, не молодило ее.
У них были сын и две дочери. Сын обзавелся семьей и отделился от них. А старшую дочь они давно уже выдали замуж. Осталась у них в доме одна младшая дочка Бахар.