[46]. Расцвела, как яблоня… Будь счастлива, моя милая!..
На другой день рано утром Тяджгуль видела, как Бахар опять крутилась перед зеркалом в новом платье, а потом почему-то порывисто сдернула его с себя и бросила в угол. Тяджгуль не обратила на это внимания, потому что была очень озабочена.
Она и Ханкули еще на рассвете тайком от людей позвали себе помощников, зарезали двух баранов и готовили теперь шашлыки, плов, пекли хлеб, кипятили чай для всадников и молодых женщин, которые должны были приехать за невестой.
Они с головой ушли в эти хлопоты. А время шло. Солнце поднялось уже на высоту птичьего полета. Ханкули и Тяджгуль приоделись и то и дело посматривали за ворота на улицу — не едут ли всадники. Но их все еще не было видно, и это уже начинало беспокоить Тяджгуль.
— Что ж это такое? Давно все готово, а они почему-то не едут, — недоумевала она.
— Э, что ты понимаешь! — сказал Ханкули. — Они ждут гостей из района, а может быть, даже из Ашхабада. Нельзя же без них…
И в самом деле, в это время по улице, поднимая пыль, проехала потрепанная легковая машина, в которой сидели какие-то незнакомые городские люди.
— Ну вот, я тебе говорил! — почесывая бороду, сказал Ханкули. — Сейчас приедут.
Тяджгуль заволновалась и побежала в дом, чтоб предупредить Бахар. Но, переступив порог, она вдруг застыла в недоумении. Свадебное платье, тюбетейка и драгоценные украшения в беспорядке валялись в углу, а Бахар не было.
— Ой! — дико закричала Тяджгуль, схватившись за голову. — Эта бесстыдница сбежала!.. Она опозорила нас на весь свет!
— Ты что, дура, глотку дерешь! — закричал и Ханкули. — Куда она могла сбежать? Наверное, побежала на минуту к невестке.
— Да как же не сбежала? Ты посмотри только. Она ничего не надела, все побросала.
Ханкули заглянул в дом и, нахмурясь, затеребил седую бороду.
— И давно ее нет?
— Да не знаю… Не видела, как она прошмыгнула. Утром она надевала платье, и вот оно тут, а ее нет…
— Эх, старая дура! Тебе бы верблюдов пасти, а не дочь растить!
Ханкули разразился было страшной бранью, но вдруг посмотрел на ворота и замолк. Приосанился и закашлял в ладонь.
Во двор вошел секретарь правления колхоза и двое незнакомых городских людей. Один из них, толстый, в очках и с портфелем, вежливо поздоровался с Ханкули. Ханкули засуетился:
— Добро пожаловать! Заходите, заходите в дом! Эй, жена, постели-ка скорее ковер!
Во двор въехал колхозный фургон, на котором сидел конюх Махмед, и остановился возле дома.
"Ой, Бахар! — подумала Тяджгуль, торопливо расстилая ковер. — Вот уж и гости пришли… Где теперь ее искать?.."
— Нет, нет! — сказал человек в очках. — Не беспокойтесь! Мы на минутку по делу. Это вы Ханкули Байрам-оглы?
Ханкули беспокойно кашлянул в ладонь и сказал:
— Да, я Ханкули…
— Так вот мы из прокуратуры. Скажите, пожалуйста, председатель колхоза Елли Одэ-оглы вчера вечером присылал вам баранов и кое-какие вещи?
Человек в очках открыл портфель, вынул бумажку и стал перечислять:
— Да, семь баранов, пять пудов рису, пять пудов муки, полпуда топленого масла, три пуда кунжутного масла. Правильно?
— Да, как будто так… — сказал Ханкули и, поперхнувшись, опять закашлял.
— Видите ли, — все так же спокойно и вежливо продолжал человек в очках, — все это принадлежит колхозу, а вовсе не Елли Одэ. Он украл это самим бессовестным образом.
— Как украл? — удивился Ханкули. — Он же мне сказал, что все это его, он сам заработал. Как же так?
— А так! Он не только это украл. Он присвоил себе немало того, что должен был раздать колхозникам по трудодням. Он, конечно, ответит за это. А сейчас разрешите взять все, что он прислал вам.
— Да берите, берите! — замахал руками Ханкули, перепугавшись, как бы и его не притянули к ответу. — На что мне ворованное!.. Только я ничего этого не знал. Честное слово!
И вместе с конюхом стал складывать в фургон все дары щедрого Елли Одэ.
Тяджгуль, бормоча себе под нос: "Ай, боже мой, какой позор!", тоже поспешно связала в платок шелковое платье, тюбетейку, шитую серебром, дорогие украшения и сунула в фургон.
Секретарь правления колхоза, человек в очках и его товарищ сели на повозку и поехали.
А конюх следом за ними погнал пять баранов.
— А где же еще два барана? — вдруг строго спросил человек в очках, посмотрев на баранов, потом на Ханкули.
"Да вот они, в казанах!.. Все еще целы…" — хотел сказать Ханкули, но постыдился и только виновато почесал переносицу.
— Так я вас, Ханкули-ага, попрошу сейчас же следом за нами прийти в правление колхоза.
А Ханкули поник, ссутулился и уныло побрел за ворота. Тяджгуль стояла у порога, смотрела ему в спину и дрожала от страха, как в лихорадке.
Ханкули вернулся уже после обеда сильно расстроенный.
— Ну как, Ханкули? — робко спросила Тяджгуль. — Все ли благополучно?
— Э! — махнул рукой Ханкули. — Я всегда говорил: все эти моты — подлецы и негодяи! Кто не бережет копейку, обязательно сядет за решетку. Хорошо, что я еще выпутался…
— Ну, славу богу! — с глубоким вздохом облегченья сказала Тяджгуль. — Но где же Бахар? Куда она делась?
— Э, Бахар!.. Бахар твоя замуж вышла! — закричал Ханкули.
— Как замуж? — всплеснула руками Тяджгуль. — Что ты болтаешь?.. Как же так? Ни отцу, ни матери ничего не сказала…
— Теперь не сказываются, сами замуж выходят…
— За кого же?
— Да за этого… сына Акмамеда, Мурада, что недавно из армии вернулся.
— О! — вдруг вся посветлела Тяджгуль. — Ну что ж, это хорошо. Он хороший человек!
— Хороший, — заворчал Ханкули. — А я из-за него чуть не сел за решетку вместе с этим негодяем Елли. Ведь это он и Бахар все подстроили.
— Как он?.. Как они?.. Ничего не понимаю! — заволновалась Тяджгуль.
— Очень просто. Поехали нынче утром в район и рассказали все про Елли прокурору, а заодно и расписались там в районе. Ну что ж теперь с этими казанами делать? Наварили без толку…
Ханкули уставился на казаны с жирным пловом и задумчиво почесал затылок.
— Хуже всего то, что своих двух баранов придется отдать в колхоз. Вот что сделал с нами этот негодяй Елли!
— Ну что ж, и отдай! — сказала Тяджгуль. — А что наварили — не пропадет. Даже и хорошо, что наварили. Ведь надо же справить свадьбу Бахар.
— Справить! — закричал Ханкули. — Я, что ль, буду справлять своими баранами? Жених должен справлять!
— О, да он отдаст! Он не поскупится. Он любит Бахар. Я-то уж знаю! Он и стадо баранов для нее не пожалеет!
— Ну?.. Разве он такой? — удивился Ханкули. — Тогда я сейчас отведу двух баранов в правление…
Он вошел в хлев, долго приглядывался к баранам, наконец выбрал двух самых тощих и, погнал за ворота.
Каджар-ага
Муж состарится — мир не состарится.
Ветхая хижина Каджар-ага стояла на самом краю аула. Каджар-ага жил одиноко со своим четырехлетним внуком Мурадом. Да, такова была его судьба! Когда-то у него были жена, сын и невестка, но все они умерли.
Кто видел впервые этого сурового старика — небольшого роста, широколобого, с большими бычьими глазами, с густыми, хмуро нависшими бровями и густой седой бородой, а рядом с ним его маленького внука, тот не мог не подумать: "Да как же этот малыш не боится жить с таким человеком?"
Таким угрюмым и неприветливым казался на первый взгляд Каджар-ага.
А ребята почему-то любили и уважали его. Вечерами в скучное зимнее время они собирались со всего аула в ветхую хижину Каджар-ага, усаживались вокруг него, и Каджар-ага всегда был рад своим гостям. Когда темнело, он набивал свою ржавую железную печку верблюжьей колючкой, корнями кустарников, сухими виноградными ветками, разжигал огонь, и пламя с шумом и треском освещало трепетным светом лица ребят и самого Каджар-ага. В темной хижине становилось тепло и уютно.
Ребята шумно беседовали, спорили. Каджар-ага тоже вступал в разговоры и споры с таким азартом и с такою серьезностью, как будто его окружали не дети, а взрослые люди, обсуждавшие какое-то важное дело.
— Эх ты! Да я бы на твоем месте!.. — говорил он с жаром и при этом размахивал руками и таращил свои бычьи глаза. — Не мог поймать перепелку с перебитым крылом! А я вот раз дрофу поймал. Ей-богу!
И Каджар-ага потешно показывал, как он накинул на дрофу халат.
Среди гостей Каджар-ага были сметливые, умные ребята: Берды-Покген, Меле-Мекир, Баллы-Вара, Ата-Питик. И с ними он был особенно дружен.
Однажды зимним вечером ребята уселись вокруг печки Каджар-ага и, как всегда, сначала шумно говорили, спорили о чем-то. И Каджар-ага принимал во всем этом самое живое участие. А потом, уставясь на гудевшее пламя в печи, все замолчали, призадумались, и в старенькой хижине наступила тишина. Но недолго она длилась.
— Каджар-ага, — сказал Берды-Покген, — ты вчера не досказал нам про желтую пушку.
Берды-Покген кривил душой. Он отлично знал, что Каджар-ага прошлым вечером все рассказал про желтую пушку, но ему хотелось еще раз послушать героическую повесть о том, как когда-то на его родную страну, на Туркмению, напали войска иранского шаха Наср-Эддина, вооруженные пушками, и туркмены, у которых тогда не было пушек, все-таки разбили войска Наср-Эддина и отняли у них тридцать шесть пушек, отлитых из желтой меди.
— Это интересно! Расскажи, пожалуйста!
Но тут Меле-Мекир заморгал своими маленькими быстрыми глазками и запротестовал:
— Нет, не про пушку! Лучше про старого садовника, как он сады разводил в песках.
— Ну вот еще, про садовника! — закричал Ата-Питик, почесывая живот. — Он уж рассказывал!.. Лучше про другое.
— Да не все ли равно, про что? — сказал Баллы-Вара. — Расскажи что хочешь. Все равно интересно…
Каджар-ага, склонив голову, сидел неподвижно, как будто ничего не слышал. Потом поднял голову и сказал: