– Ну вот, это мой ученик, – сказала она. – А вы сомневались. Так что простите, но ваше время вышло.
Мужчина поклонился нам и ушел, оставив визитку, которую Тамила рассеянно убрала в сумочку. Я уселся и, улыбнувшись, спросил:
– Ученик? И чему же вы меня учите? Жизни?
– Именно так. Пока что теории. Но, если захочешь, можем и практикой заняться.
Тамила посмотрела мне прямо в глаза, и я вдруг понял, о чем она говорит. У меня пересохло в горле, и я мог только кивнуть. Я не думал о разнице в возрасте, а ведь Тамила годилась мне в матери. Я видел перед собой красивую, невероятно притягательную и опытную женщину, собирающуюся учить меня – меня! – той самой науке страсти нежной, которую я считал для себя недоступной.
– Ты уверен?
Я снова кивнул.
– Ну что ж, тогда пойдем. Приглашаю тебя в гости.
Как мы добрались до дома Тамилы, я не помню. Зато все остальное… Нет, я не собираюсь делиться эротическими воспоминаниями, скажу только, что я оказался прилежным и понятливым учеником, сумевшим даже удивить свою учительницу, и довольно скоро. Наши отношения продолжались почти год, а потом постепенно сошли на нет. Встретились мы в начале апреля, любовниками стали в середине июня. Но уже в конце мая я опомнился настолько, что сумел оформить в университете академический отпуск, запасшись многочисленными медицинскими справками – тут-то и пригодились мои мигрени, которые, кстати сказать, с тех пор больше никогда меня не посещали.
Постепенно я осознал, что не хочу возвращаться на истфак. Перебрав разные факультеты, я некоторое время колебался между философским и психологическим и в конце концов выбрал психологию. Весной и летом я готовился, в августе досдал необходимые экзамены и в сентябре явился на первый курс психфака, где сразу же почувствовал себя как рыба в воде. Во-первых, к тому времени я уже почти преодолел свой внутренний кризис, а во-вторых, на фоне однокурсников я, пожалуй, выглядел одним из самых нормальных: как я понял, многие поступали только потому, что надеялись, изучив психологию, разобраться в себе самих – такое количество внутренних комплексов в одной компании еще надо было поискать! Кстати, я, придя в новую группу и желая начать новую жизнь, назвался другим именем. Так появился Теодор. Вернее, зародыш того Теодора, которым я стал впоследствии.
Я увлекся учебой, а Тамила через полтора года вышла замуж. Мы оставались друзьями до самой ее смерти, последовавшей в весьма преклонном возрасте. Надо сказать, что именно Тамила мало того что поспособствовала превращению Рике с хохолком в Теодора-Птицелова, но и невольно помогла мне осознать свое призвание. Случилось так, что я как раз был у Тамилы, когда внезапно приехала ее дочь, Татьяна, с которой мы были почти ровесниками. Я собирался сразу же уйти, но Тамила попросила меня остаться еще ненадолго – ей было неловко с дочерью наедине. Мы торжественно пили чай с привезенным Татьяной тортом, старательно преодолевая общую напряженность и даже смятение. Я понимал, что Татьяна не рада мне, и постарался стать как можно более незаметным, невольно впав в то странное состояние, в котором пребывал в кафе, когда познакомился с Тамилой. Я опять оказался в коридоре, ведущем от тьмы к свету, а потом словно взмыл над ним и увидел целый лабиринт, в котором находились Тамила и Татьяна: мать в самом центре, а дочь у входа. Я вдруг понял, что им нужно встретиться в центре и там перейти вверх на новый уровень, где и будет выход. Причем я знал, как провести Татьяну к матери. Это было потрясающее ощущение! Я прервал разговор матери с дочерью на полуслове и…
Честно говоря, почти не помню, что именно я говорил и делал. Факт, что они меня послушались. Позже Тамила сказала, что я выглядел как пребывающий в трансе шаман. Она по моей просьбе вышла из комнаты, а я остаток вечера работал с Татьяной. И на следующий день и еще целую неделю по вечерам я приезжал к Тамиле, чтобы помогать Татьяне преодолеть лабиринт. В конце концов они обе вышли к свету и обрели друг друга. Это был мой первый опыт целительства, еще неосознанного, стихийного.
Настоящим целителем я стал только лет через двадцать. Но всегда ясно понимал, что никакой моей заслуги в том нет. Я был всего лишь инструментом, чем-то вроде божественной лазерной указки или фонарика, светящего в нужном направлении. Я даже не мог назвать себя проводником, потому что никого никуда не вел. Я стоял сзади, за плечом пациента. Свой путь человек выбирал сам. Если он сворачивал в тупик, я оставался на перекрестке и ждал его возвращения, а когда он шел в правильном направлении, следовал за ним. Постепенно я понял некоторые правила, необходимые для достижения нужного результата, главное из них таково: человек должен ХОТЕТЬ исцеления. Именно так, большими буквами. Если пациент не имеет внутренней потребности, толку не будет. Но чтобы осознать это обстоятельство, понадобилось почти десять лет жизни и столько сил, терпения и душевного здоровья, что непонятно, как я вообще выжил.
Но я отвлекся. Заглянем сразу на десять лет вперед. К этому времени сказка о Рике с хохолком окончательно себя исчерпала, толком не воплотившись в жизнь: мне встретилось множество красавиц, большинству из которых ума было не занимать, а та единственная, которой он пригодился бы, не захотела им воспользоваться. К тридцати годам я представлял собой успешного молодого человека: окончил университет, аспирантуру, защитил кандидатскую диссертацию и работал над докторской. Я изменился и внешне, уделяя большое внимание физическим упражнениям, которыми пренебрегал в ранней юности. К тому же я вырос до 167 см, так что уже не казался карликом. Большую голову странной формы с жидкими волосами и неправильные черты лица, конечно, изменить было трудно, но я отпустил усы, надел очки, а также приобрел привычку курить трубку, пользоваться (в меру!) хорошим одеколоном и элегантно одеваться, сочетая классические костюмы с яркими жилетами. Теперь никому в голову не пришло бы называть меня уродом. Экстравагантным – возможно. Даже эксцентричным!
Но самое важное, чему я научился за эти десять лет, было искусство очаровывать. Да, Птицеловом я стал опытным. Настолько, что умел в любой компании перетянуть на себя все женское внимание, заставляя прочих незадачливых кавалеров недоумевать и беситься от злости. Этим умением со мной поделилась Тамила: она была непревзойденным мастером. Каждый раз, когда я имел возможность наблюдать в действии ее колдовство, я заходился от восторга: полчаса – и все мужчины у ног Тамилы, какие бы красавицы ни толпились вокруг.
Научившись, я, естественно, развернулся вовсю, покоряя одно сердце за другим. Мне везло еще больше, чем Тамиле, потому что я мог заговорить кого угодно, а женщины, как известно, любят ушами. Те девушки, которые прежде не сталкивались со мной близко, недоверчиво слушали рассказы подруг, но начинали смотреть на меня с любопытством, а дальше все происходило согласно известному сценарию: сначала вы работаете на репутацию, потом репутация работает на вас. Так что к тридцати пяти годам я приобрел славу завзятого сердцееда, тем более что умел доставлять любой женщине разнообразные и утонченные удовольствия, а также обладал даром сохранять дружеские отношения при расставании. Постепенно я подустал от женского внимания, стал весьма разборчивым и научился управлять обаянием Птицелова, включая его лишь по мере надобности. У меня было множество связей и два продолжительных романа: один длился полтора года, другой – почти три, и оба раза мы расстались только потому, что я не хотел жениться, о чем честно всех сразу предупреждал. Впрочем, потом я сто раз пожалел, что не женился на одной из этих подруг…
Тут придется отвлечься и рассказать про сон. Потом станет понятно, почему я завел о нем речь. Я не придавал снам особого значения, скорее всего, именно потому, что сам их не то чтобы не видел – это невозможно, но никогда не помнил. И весьма скептически воспринимал утверждение Фрейда об интерпретации сновидений, которая якобы является «королевской дорогой к познанию бессознательных активностей психики». Трудно воспринимать всерьез практику, которую не можешь применить к себе, словно ты дантист, у которого ни разу в жизни не болели зубы. Но тут приснилась такая смешная ерунда, что я невольно запомнил, а поскольку пересказал близким, запомнил надолго.
Приснилась мне совершенно незнакомая тетенька неопределенного возраста: пухленькая, с ямочками на щеках, простодушная и восторженная, но слегка истеричная. Именно «тетенька»: на «тетку» она не тянула, а на «бабенку» тем более – лихости не хватало. Одета была в куцее клетчатое пальтишко с воротником из облезлой норки, на голове – съезжающая на одно ухо пышная вязаная шапка с помпоном, из-под которой выбивались кудряшки. Да, под глазом у нее красовался впечатляющий синяк. Причем во сне выходило так, что я каким-то образом спас это чудо от компании обижавших ее подружек. Она всхлипывала, но смотрела на меня с надеждой. Я ее осторожно расспрашивал, убеждаясь, что сразу все правильно угадал:
– Вы ведь одна живете, верно?
– Одна… Но у меня кошки!
Кто бы сомневался, подумал я.
– Кошки, замечательно. И сколько их?
И тут тетенька поджала губки, сощурила глазки и напыжилась, даже отвернулась.
– Так сколько у вас кошек, дорогая? – мягко спросил я. Тетенька еще немного помялась, а потом с вызовом произнесла:
– Двести!
Тут-то я и проснулся. Причем еще некоторое время обалдело размышлял, как справиться с таким количеством кошек. С тетенькой я примерно представлял, что делать, но не был уверен, захочет ли она принять мою помощь, подозревая, что ей нравится быть вечной жертвой. Как любила сказать моя старшая сестра, минут на пять впав в задумчивость: «Не мешайте мне страдать!»
А через неделю я встретил Марианну. Была вторая половина марта, вечер. Я ехал к родителям в гости – давно не навещал, даже в Международный женский день маму и сестер только по телефону поздравил. Вылез из автобуса и увидел, что на лавочке под навесом автобусной остановки сидит молодая женщина и плачет. Я потоптался, не зная, стоит ли подходить, но подумал: вдруг смогу помочь? Когда женщина подняла голову на мой участливый голос, я увидел, что ее нежное лицо «украшает» синяк, даже кровоподтек – в тот момент я и не вспомнил о своем сне.