Но, правду сказать, на вещи Михаил Иванович тратит премиальные. Раз в квартал получает он должностное вознаграждение: когда двадцать, когда сорок, а бывает, и шестьдесят рублей — вот тебе и обувь и рубашки, а премии сложить, то и костюм хороший купить можно, рублей за восемьдесят. Можно и финский или шведский костюм приобрести, накопить, но такого костюма и Никита Петрович не носит, а Михаил Иванович к себе строг и в такой роскоши пользы не видит.
Михаил Иванович проработал за кульманом двадцать два года, начинал мальчишкой, в другом здании, а теперь он без малого ветеран труда, опытнейший, старейший, хотя еще и молод, всего сорок два, и до пенсии ему далеко.
Единственно, о чем сожалел Михаил Иванович, так это о том, что доучиться не смог. Техникум закончил, до второго курса института дошел, но тут стряслось с ним непонятное, замучили боли в голове, такие страшные боли, что выл он, словно пес на луну. Долго в больнице пролежал, проходил всякие процедуры, исследования и — запретили ему врачи продолжать учение.
Сильные боли прошли, может, лекарства помогли, а может, сами по себе, да остался Михаил Иванович без диплома, без высшего образования. Работал на заводе техником, а потом уж перевели его на инженерную должность.
И теперь, нет-нет, а дает себя знать старая болезнь: если случается ему работать срочно да много или книгой зачитается — начинает у Михаила Ивановича звенеть в ушах. Сначала тихо, как будто комар пищит, а потом сильней да сильней. И этот звон — предупреждение ему, тут же бросает он работу, книгу и идет на улицу, проветривается с полчасика, звон в голове стихает, слабость пропадает — и опять он готов к полноценному труду.
Привязалась этакая напасть, а то был бы с дипломом, на повышение пошел, сейчас бы старшим инженером стал, рублей сто пятьдесят, сто семьдесят получал бы, но и об этом особо тужить не приходится — здоровье, оно дороже. А начальство Михаила Ивановича и так уважает. Человек он исправный, точный. Никаких номеров ожидать от него нельзя. Другому поручи работу важную, срочную — он пока лист к доске приколет, пока анекдот послушает, пока в затылке почешет, покурит — и день прошел. А скажем, насчет общественной работы — вообще ни к кому подступиться невозможно, все через поблажки да увольнительные. А Михаилу Ивановичу поручат доклад о международном положении сделать, пожалуйста, к сроку отчитается, все расскажет, где ультраправые бесчинствуют, где ультралевые хулиганят, где переворот, где подорожание, да еще обязательно принесет кипу вырезок из журналов и газет — иностранного юмора, народ повеселить.
Каждый день простаивает Михаил Иванович положенные восемь часов у новенького кульмана, ведет по чистому ватману остро заточенным карандашом: осевые — очень твердым, штриховку делает просто твердым, а обводит — мягким, поминутно подтачивая его на мелкой шкурке. И чертежи у него как тушью вычерчены — заглядение. А про почерк и говорить не стоит, ни у кого в отделе, да что там в отделе, во всем конструкторском бюро такого почерка нет! Старательно и со знанием дела выполняет Михаил Иванович порученную работу. Изредка прошмыгнет в туалет и обратно, не задерживается в курилке, где молодые дипломированные инженеры, длинноволосые, а иные и бородатые, покатываются в дружном хохоте, рассказывая друг другу неприличные анекдоты и случаи из жизни.
Дождавшись обеденного перерыва, Михаил Иванович медленно и тщательно насыщается, а в оставшееся время прогуливается по набережной Москвы-реки, наблюдая ее спокойное течение и прикидывая себе занятие на вечер.
Вечер — он длинный, и, честно говоря, Михаил Иванович полностью его занять не может. Вот скоро, совсем скоро он приобретет телевизор, и уж тогда будет спешить домой к продолжению какого-нибудь многосерийного фильма, и будет переживать происходящее на экране, спокойно попивая чаек. А затем он купит мягкое кресло, мягкое кресло обязательно надо купить, к телевизору просто полагается мягкое кресло.
«Надо бы набором все продавать» — думает Михаил Иванович. Он сейчас не пропускает мало-мальски интересный фильм, но приходится беспокоить соседей. Конечно же Катерина Афанасьевна дозволяет ему смотреть все, что он пожелает, и не стесняет он ее очень, но все ж не то! К ней и сын, бывает, зайдет, и сожитель Николай Иванович под мухой иной раз заявится. Там футбол, хоккей — чем Михаил Иванович никогда не интересовался. Свой телевизор — он свой! Что хочешь, то и смотри! И поэтому телевизор стоит у Михаила Ивановича в ряду самых необходимых покупок, он даже приобретение зимнего пальто отложил до следующего года.
Возвращается с работы Михаил Иванович несколько усталый и до Арбатской площади не доезжает, а выходит на Кропоткинской. Идет прогуливаясь, не спеша, по Гоголевскому бульвару, восстанавливая свежесть в голове, давая размяться застоявшемуся организму. По дороге он заходит в булочную, покупает калорийную булочку, заходит в магазин «Молоко», берет немного масла и творога на вечер. В магазинах его знают и всегда с ним здороваются, как с хорошим знакомым, и порой отпускают вне очереди.
Михаил Иванович выбирается на шумный Арбат, останавливается у светящихся витрин, внимательно рассматривает их и наконец сворачивает в родной тихий Староконюшенный переулок. Правда, последнее время и он не очень тих, поломали, понастроили в арбатских переулках, людей прибавилось, машин много. Ходили слухи, что дом Михаила Ивановича подлежит сносу и будут всем давать отдельные квартиры, но слухи ходят пять лет, а к ним никто не приходит, официально никто ничего не говорит. Так что слухами Москва полнится.
Соседей у Михаила Ивановича шестеро, и все, за исключением Марьи Павловны, пристойные и солидные, а Марья Павловна законченный человек, и ничего с этим поделать нельзя — алкоголичка. Ни милиция, ни лекарства, ни угрозы — ничего не помогает. Она машинистка, и первоклассная, а хороших машинисток днем с огнем не найдешь, вот и держат ее на работе, прощают ей загулы да запои. Но баба она безвредная, а когда трезвая, все норовит кому услужить, на Михаила Ивановича возьмется постирать. Зайдет к нему и говорит:
— Ну, Михаил Иванович, бобыль ты этакий-разэтакий, давай-ка свои шмотки, нынче я стирку большую задумала.
Михаил Иванович, конечно, посопротивляется: дескать, не надо, я сам, я умею, я привык, но Марья Павловна как привяжется, так и не отстает. Сама в шифоньер залезет и все носки да рубашки из ящика для грязного белья вынет и унесет. Неудобно Михаилу Ивановичу от этого вмешательства, но и отказать тоже неудобно.
А все остальные очень приличные люди: Катерина Афанасьевна — мороженым торгует на переходе в метро, пожилая, очень приятная женщина. У нее по пятницам да по субботам Михаил Иванович в картишки перекидывается, в петуха. Собираются они часов в семь: Михаил Иванович, Катерина Афанасьевна, сожитель ее Николай Иванович да супруги Кочетовы — их дверь как раз напротив двери Михаила Ивановича, — и играют часов до одиннадцати, а то и до двенадцати. Выигрывать, конечно, приятно, а проиграет Михаил Иванович, тоже особо не расстраивается, за всякое удовольствие платить надо, это он себе давно определил.
Еще живет в квартире старушка — божий одуванчик, никому не мешает, живет себе да живет, из комнаты почти не выходит. Единственная от нее неприятность, так это клопы. Клопов у нее миллион, что называется — пешком ходят, и поэтому супруги Кочетовы в три дня один раз ее дверь теофосом опрыскивают, чтоб проклятые насекомые по квартире не распространялись.
Комната у Михаила Ивановича большая, только неудобная. Очень длинная и узкая. Причем у двери шире немного, чем у окна. Сужается она, сужается, словно художник перспективу нарисовал, поэтому вся мебель стоит по стенкам, как в мебельном магазине. Но мебели у Михаила Ивановича немного: шифоньер, стол, четыре стула да старое трюмо с мраморной доской. Нынче такое трюмо в моде и должно дорого стоить, но не продавать же! Это сначала продай, потом купи — одна кутерьма.
Есть у Михаила Ивановича и двухрожковый торшер, сменивший старую настольную лампу. Когда Михаилу Ивановичу нечего делать, берет он в руки книгу, ложится на тахту, подвигает поближе торшер, зажигает лампочку, но только одну, вторая выкручена — для экономии, и читает.
Особенно он любит читать «Историю дипломатии», жаль, что у него только второй том, вот если бы как оказией первый бы попался, то Михаил Иванович денег не пожалел. А хорошо бы всю ее, полностью купить. Второй том заканчивается на тысяча девятьсот девятнадцатом году, на деле англичанина Локкарта, как он заговоры против Советской власти устраивал, очень интересно узнать Михаилу Ивановичу, что же дальше получилось. До того интересно, что одно время искал он эти тома в библиотеках, но их не оказалось. Издания они были сорок пятого года, видно, списали давно.
Склад ума у Михаила Ивановича такой, что он любит исторические книги, жизнеописания великих людей. Эти книги он читает, перечитывает и даже делает для памяти некоторые выписки, например:
«Суворов — родился в 1720-м, умер в 1800 г. — генералиссимус, князь Италийский, граф Рымникский.
Наполеон — родился в 1769-м, умер — в 1821 г. — император французский. „Мальта или война!“ — вскричал Наполеон в конце тягостной аудиенции, данной английскому послу».
И так далее и тому подобное. Многие, очень многие знаменитости отмечены в тетрадке Михаила Ивановича.
У него есть еще одно приятное занятие, а именно: из каждого журнала, газеты, аккуратно вырезает он иностранные юморески, приклеивает квадратики к тонким листам папиросной бумаги, а затем подкалывает эти листки в скоросшиватель. У него уже три толстые папки, а сейчас он начал четвертую. Радостно Михаилу Ивановичу глядеть на эти пухлые тома, созданные его терпением.
Хорошо, когда тебя все уважают, все к тебе благосклонны. От хорошего отношения такая тихая, неприметная жизнь, как жизнь Михаила Ивановича, приобретает прекрасную завершенность и стройность. Все у него по полочкам разложено, все на своем месте, душа ни о чем не болит, а это самое главное! Если душа не тревожится, то здоровье всегда при тебе и никакая болезнь не возьмет!