— Помоги мне. Заодно поговорим.
Доставая салатницы, Шольт готовился к разговору об утреннем инциденте, твердо решил придерживаться версии контузии, но она не понадобилась. Ханна заговорила совсем о другом.
— Пока вы лепили снеговика, позвонила моя мама. Нас приглашают в гости. Я ничего не ответила. Сказала, что мне надо посоветоваться с тобой. Если ты совсем не можешь, не хочешь… я совру, что тебя вызвали на службу.
— А ты сама-то что хочешь? — прямо спросил Шольт. — Идти или не идти?
— Я бы предпочла пойти, чем звать их сюда, — быстро ответила Ханна. — Из гостей можно сбежать, если что-то пойдет не так, а вот выгнать гостей из дома…
— Я о другом. Если ты предчувствуешь конфликт, подозреваешь, что при более близком знакомстве мы с Йошей им не понравимся, и это приведет к скандалу, то можешь отказываться и врать что угодно. Я тебя поддержу.
— Нет-нет, — замотала головой Ханна. — Я так не думаю. И буду рада, если мы пойдем. Спросим Йошу?
— Спрашивай, — усмехнулся Шольт. — Я уверен, он скажет: «Да». Надо же проверить, как твоя мама готовит. А вдруг еще какой-нибудь новый салат произведет неизгладимое впечатление?
Конечно же, Йонаш визит одобрил. Съел порцию гранатового салата, расковырял куриную грудку и запросился к телевизору — даже при здоровом аппетите волчонка нельзя было столько есть второй день подряд.
— Я превращусь? — спросил Шольт, глядя на салат из печенки с грибами. — Волк настаивает. Просит, чтобы ты его покормила.
— Конечно! — заулыбалась Ханна. — Превращайся. Пусть выбирает.
Он разделся в спальне. Перекинулся, встал на лапы и первым делом прошел в прихожую, к большому зеркалу. Волк придирчиво осмотрел свое отражение, стараясь повернуться в профиль, повертел головой и удовлетворенно заворчал. Лисы мерились красотой хвостов — часами обсуждали у кого пушистее, кому досталась белая капелька на кончике, а кого Камул с Хлебодарной обделили. Шольт свой хвост выдающимся не считал. А вот нос!.. Нос у него был отличный, немного великоватый у двуногого, зато украшавший волка и выделявший его из толпы изяществом длинной морды. Поговорка о размерах тоже работала: Шольт перевидал в душевых достаточно сослуживцев, чтобы убедиться — уступает он только Мохито.
От зеркала волк направился в кухню, где заставил Ханну слезть со стула и усесться на пол, хорошенько облизал ей лицо и легонько покусал уши — не слушая протестов и не сдвигаясь, когда его отталкивали. Ханна сопротивлялась не всерьез. Повторяла: «Фу! Брысь! Противный!», хохотала, чесала волку нос и подбородок. Намиловавшись, хвостатый выклянчил у Ханны сначала грибов с печенкой, а потом порцию гранатового салата — захотел попробовать, что это такое. Оценил, вылизал тарелку и согласился закусить кусочком куриной грудки. Больше в него ничего не влезло — Шольт успел съесть рыбный салат, жареную картошку и маринованную цветную капусту.
— Доволен? — спросила Ханна, когда волк сыто икнул. — Пойдем. Я буду смотреть телевизор, а ты ляжешь рядом со мной.
Йоша, сидевший в кресле, смотрел праздничный концерт почти без звука. Зевал, но упрямо таращился на экран. Ханна звук прибавлять не стала. Поставила на столик стакан с соком, зажгла маленькую свечку, спрятала ее в фонарик и растянулась на диване, подзывая к себе волка. Мелькание картинок и свечение гирлянд заставило прикрыть глаза. Волк привалился к своей висице, согревая и охраняя, и тихо и утробно бурчал — благодарил за вкусную трапезу.
Он не заметил, как заснул — запах дома, сына и жены навевал умиротворение, убаюкивал, заставляя распроститься с настороженностью. «Дом, — проваливаясь в сон, пробормотал волк. — Наше логово. Никто чужой сюда не зайдет».
В два часа ночи он проснулся, прислушался к тишине, нарушаемой сонным дыханием. Соскользнул с дивана, подошел к окну, убедился — снег. Крупные хлопья падали, оседая на балконных перилах, укрывая белоснежным одеялом улицу и расчищенный двор.
«Ничего, — зевнул волк. — Снова расчистишь. Снег — это хорошо. Под него снятся сладкие сны».
Зверь обнюхал елку, оставил на ней несколько шерстинок, повалился на бок, перекатился, позволяя телу сменить форму. Шольт встал на ноги, на цыпочках прошел в ванную и закутался в халат. Первым он взял на руки Йошу. Отнес в его спальню, уложил на кровать, стянул носки и подоткнул одеяло: пусть спит в домашней одежде, встанет отлить или попить — разденется.
Ханна от прикосновения разворчалась. Уже в спальне открыла глаза, посмотрела в окно, спросила:
— Снег?
— Снег, — подтвердил Шольт, укладывая ее на кровать. — Халат будешь снимать? Дать тебе ночную рубашку?
— Ничего не хочу. Спать. Будем спать.
Шольт пробрался под халат, осторожно погладил живот и бедро, легонько сжал пальцы, уточняя: «Спать? Или, может быть, все-таки?..»
— Спать, — ответила Ханна. — Приставать будешь утром.
Шольт усмехнулся. Бросил штаны на стул, вернулся в гостиную, выключил телевизор и гирлянду, а свечку оставил — в фонарике не загорится. Слова: «Приставать будешь утром» не расстраивали. Наоборот, радовали, напоминая — десятилетнее воздержание окончилось.
Будет утро и будет завтра.
Прошлое осталось в прошлом.
В холодильнике пропитывался майонезом гранатовый салат.
Эпилог от Мохито
Он запрещал себе злиться, но это не очень хорошо получалось. Ханна разбила его маленькую стаю, сманила Шольта и Йошу, привязала к себе пирожками и красивыми игрушками на елке. Мохито чувствовал себя обкраденным и ненужным. Первое Изгнание Демона Снопа — сразу после свадьбы Шольта и Ханны — он встретил в непривычном одиночестве, еще не понимая, что это навсегда. Поначалу ему казалось, что все вот-вот вернется на круги своя: Йоша прибежит из школы, затараторит, жалуясь на учителей и одноклассников, Шольт загрохочет кастрюлями, проведет инспекцию холодильника, тайком выльет суп.
Зиму сменила весна — сначала морозная и слякотная одновременно, затем стремительно теплеющая, пробуждающая почки, заставляющая просыпаться первые цветы. Мохито начал привыкать к новой жизни, радуясь, что никто не заметил ни его злости, ни грусти — верных спутников зимних дней. К лету он немного обвыкся, выяснил и вспомнил положительные моменты, которые дарило одиночество: не было очереди ни в душ, ни в туалет, суп со щавелем и крапивой всегда имелся в доступности, а когда началась жара, по квартире можно было расхаживать голым, не обременяя себя лишними тряпками.
Событие, нарушившее почти устоявшееся бытие, началось с оклика полковника Новака. Он позвал Мохито, когда тот шел от КПП к зданию общежития.
— Тимофей! Подойди-ка.
— Здравь желаю, — поприветствовал полковника Мохито, свернув к административному зданию.
— Звонили с полигона, спрашивали… — Новак неожиданно прервал речь и прищурился.
Мохито проследил за его взглядом и чуть не уронил челюсть на недавно заасфальтированную дорожку. От КПП шли Шольт с большой сумкой и Йоша с рюкзаком и роликами. Шольт помахал свободной рукой и проорал:
— Там заперто?
— Не заперто, — растерянно ответил Мохито.
— Ага, — кивнул Шольт. — Мы у тебя поживем.
Мохито посмотрел на сумку и рюкзак и оторопел. Ни разу, ни в одной молитве, он не желал, чтобы семейная жизнь Шольта закончилась крахом. Как так? Ханна казалась рассудительной, заботливой. И, надо же, какая подлая оказалась на деле — вышвырнула прочь и мужа и пасынка. А еще говорила об усыновлении!
— А ну-ка иди сюда! — обрел дар речи Новак. — Это что еще за фокусы?
— Не фокусы, — радостно объявил Йонаш. — У нас ремонт!
— Ремонт?
Новак с Мохито переспросили хором.
— Да, — Шольт подошел, поставил сумку на асфальт. — Там стены ломают. Я ей говорил — все равно кроватку ребенка в нашей спальне ставить, в другую комнату не набегаешься. Я вообще Йошу под бок клал, бутылочку, под нее свернутое полотенце, и баю-бай. Наелся, соску выплюнул и спит. А она уперлась: у детей должны быть отдельные спальни, Йошу ни в коем случае нельзя ущемлять, поэтому уменьшим гостиную. Мерила рулеткой, считала, потом, вроде, отложила идею на следующий год, чтобы стены ломали, когда мы все вместе уедем в отпуск. А сегодня с утра ей опять взбрызнуло, и она вызвала рабочих. Тех, которые в кафетерии ремонт делали, и окошко для пирожков ставили. Ну и началось…
— Фу. Блин, — выдохнул Новак. — Тимоха, ты тоже подумал, что?..
Мохито закивал, чувствуя облегчение — не он один такой, Новак тоже сразу Ханну в недостойном поведении заподозрил.
Из дальнейшего разговора выяснилось, что Ханна на время перепланировки и ремонта уехала жить к своим родителям. Она и Шольту с Йонашем туда перебраться предлагала, но они, посовещавшись, решили пожить в старой квартире, у Мохито — Йонашу ближе в школу, на летнюю практику, как и Шольту на службу.
Новак как следует выругал Шольта за то, что тот никогда никого ни о чем не предупреждает и пугает окружающих, доводя до заикания, и ушел, позабыв о том, что хотел поговорить с Мохито о звонке с полигона. Йоша отдал Мохито рюкзак и отправился на плац — кататься на роликах.
— Мне тревожно, — сообщил Шольт, подхватывая сумку. — Она вот-вот родит. И отпускать к родителям было страшно — а вдруг что? — и по-другому никак. Там квартира трехкомнатная, две спальни и проходная гостиная. В точности как тут. А Ханна все время в туалет вскакивает — срок уже большой, ребенок постоянно толкается. Или Йошу класть в гостиной и через него бегать, или нам в гостиной… а еще же ее родители. В общем, мы тебя пока напряжем. Бригадир сказал, основную грязь через три дня уберут, когда штукатурка и шпаклевка будут сохнут, мы вернемся. А сейчас никак — грохот, пыль летит.
— Никаких проблем! — заверил Мохито. — Можешь оставить Йошу, сам езжай к Ханне. Я за ним присмотрю.
— Я сегодня вечером к ней съезжу и вернусь. Завтра в семь на построение, оставаться смысла нет, я ей выспаться не дам. А потом посмотрим по ситуации.
— Она так и не взяла резул