– Угу.
– Так что давай, тащи. Всю ответственность беру на себя. Я хоть не Бог и не Будда, но кое-какие связи у меня имеются. Похлопочу, чтобы тебя никто не проклинал.
– Ты, правда, это… насчет ответственности?
– Я же сказал, – отрезал Полковник Сандерс. Хосино вытянул руки и осторожно, будто имел дело с миной, приподнял камень.
– Тяжелый, однако.
– Это же камень, а не тофу.
– Не-е. Даже для камня тяжеловат. И чего теперь с ним делать?
– Забирай. Под подушку положишь. А потом делай с ним, что хочешь.
– Что же, мне его до рёкана тащить?
– Поезжай на такси, если тяжело, – предложил Полковник Сандерс.
– А можно его так далеко уносить?
– Хосино-тян! Все материальные объекты находятся в движении. Земной шар, время, понятия и представления, любовь, жизнь, вера, справедливость, зло… Все течет, все изменяется. Нет ничего, что сохранялось бы вечно в одном и том же месте и в одной и той же форме.
– Ага…
– Поэтому камень сейчас только временно здесь лежит. И от того, что ты маленько поможешь его перемещению, ничего не изменится.
– И чего в этом камне особенного, а, папаша? Самый обыкновенный, облезлый какой-то.
– Если говорить точно, камень сам по себе ничего не значит. Обстановка чего-то потребовала и случайно этот камень подвернулся. Русский писатель Антон Чехов здорово сказал: «Если на стене висит ружье, оно обязательно выстрелит». Понял?
– Нет.
– Да куда тебе, – заявил Полковник Сандерс. – Я и не думал, что поймешь, но решил спросить. Ради приличия.
– Вот спасибо.
– Чехов вот что хотел сказать: Неизбежность – понятие независимое. У него другое происхождение, нежели у логики, морали или смысла. В нем обобщены ролевые функции. То, что необязательно для выполнения роли, не должно иметь места, а что обязательно – должно. Это драматургия. Логика, мораль, смысл рождаются не сами по себе, а во взаимосвязи. Чехов в драматургии разбирался.
– А я совсем не разбираюсь. Мозги сломаешь.
– Твой камень – это и есть чеховское ружье. И оно должно выстрелить. Вот чем он важен. Особенный камень. Но святости в нем никакой. Так что насчет проклятия можешь не волноваться, Хосино-тян.
– Этот камень – ружье? – нахмурился Хосино.
– В метафорическом смысле. Естественно, никакая пуля из него не вылетит. Будь спокоен. – Полковник Сандерс залез в карман пиджака и, вытащив большой платок, вручил его Хосино со словами: – На, заверни камень. Чего людей пугать?
– Выходит, мы все-таки его украли?
– Снова здорово… Ну, ты совсем плохой. Не украли, а только позаимствовали на время для серьезного дела.
– Хорошо, хорошо. Понял. Просто по необходимости переносим материальный объект в другое место. По законам драматургии.
– Вот именно, – закивал Полковник Сандерс. – Усек-таки.
Завернув камень в темно-синий платок, Хосино зашагал по тропинке обратно. Полковник Сандерс освещал ему дорогу. Камень был намного тяжелее, чем казался на первый взгляд, поэтому пришлось несколько раз останавливаться и переводить дух. Выйдя из леска, они, избегая чужих глаз, быстро пересекли освещенную площадку перед входом в храм и оказались на широкой улице. Полковник Сандерс поднял руку, остановил такси и посадил не выпускавшего из рук камень парня в машину.
– Значит, под подушку положить? – решил уточнить Хосино.
– Да. Вполне достаточно. Голову особенно ломать не надо. Важно, что камень есть, – ответил Полковник.
– Спасибо тебе, папаша, что показал, где камень.
Полковник Сандерс улыбнулся.
– Не стоит благодарности. Я сделал то, что мне полагалось. Выполнил свою функцию до конца. И все. А девчонка все-таки хороша, скажи, Хосино-тян?
– Ага! Просто супер.
– Самое главное.
– А она настоящая? Может, лиса? Или какая-нибудь тварюга абстрактная?
– Никакая она не лиса и не тварюга. Настоящая секс-машина. Натуральный внедорожник страсти. Сколько я ее искал… Так что будь спокоен.
– Слава богу, – успокоился парень.
Хосино вернулся в рёкан уже во втором часу ночи и положил завернутый в платок камень к изголовью Накаты. «Пусть лучше у него полежит, а то что там с проклятием – еще неизвестно», – подумал он. Наката, как и следовало ожидать, спал как убитый. Развернув платок, чтобы камень был на виду, Хосино переоделся, нырнул рядом с Накатой под одеяло и моментально уснул. Ему приснился короткий сон: Бог в трусах, с голыми волосатыми ногами, носился по футбольному полю и свистел.
Наката проснулся, когда еще не было пяти, и увидел рядом камень.
Глава 31
Во втором часу я приготовил кофе и понес его на второй этаж. Дверь в кабинет Саэки-сан, как всегда, была открыта. Женщина стояла, опершись одной рукой о подоконник, и задумчиво смотрела в окно. Другая рука непроизвольно теребила пуговицу на блузке. Стол был пуст – ни ручки, ни бумаги. Я поставил на него чашку. Небо затягивали редкие облака; птичьи голоса стихли.
Увидев меня, Саэки-сан, будто стряхивая оцепенение, отошла от окна, села за стол и сделала глоток кофе. Потом, как и накануне, предложила мне присесть. Я устроился на том же стуле. Нас разделял стол; она пила кофе, а я смотрел на нее. Помнит она хоть что-то из того, что произошло минувшей ночью? Я не мог ответить на этот вопрос. Глядя на нее, можно было подумать что угодно: она знает все или она не знает ничего. Я представил ее обнаженное тело. Вспомнил, что чувствовал, прикасаясь к нему. Но ее ли это было тело? Этой Саэки-сан? Точно я этого не знал. Хотя тогда у меня не было ни малейших сомнений.
На Саэки-сан была блестящая бледно-зеленая блузка и узкая бежевая юбка. Шею украшала тонкая серебряная цепочка. Очень шикарная. Саэки-сан сцепила на столе пальцы – красивые и тонкие, будто изготовленные искусным мастером.
– Ну как тебе эти места? Нравятся? – поинтересовалась она.
– Вы Такамацу имеете в виду?
– Да.
– Не знаю. Я пока почти ничего здесь не видел. Разве что эту библиотеку, тренажерный зал, вокзал, гостиницу… Вот и все, пожалуй.
– Не скучаешь?
Я покачал головой:
– Даже не знаю… Честно говоря, некогда скучать, а город… он, в общем-то, как все… А вы считаете, здесь скучно?
Она чуть пожала плечами:
– Считала. По крайней мере, в молодости. Уехать отсюда хотела. Думала: уеду в другое место, там интереснее будет, встречу интересных людей.
– Интересных людей? Саэки-сан покачала головой:
– Молодая была. Молодежь всегда так думает. А ты?
– Я – нет. Я ничего особо интересного не ждал. Просто захотелось уехать. Не мог больше там оставаться.
– Там?
– Там – это Ногата, район Накано. Место, где я вырос.
В глазах Саэки-сан мелькнула тень. А может, мне только показалось.
– То есть тебя не очень волновало, куда ехать? – спросила она.
– Не очень. Думал: не уеду – мне конец. Потому и уехал.
Она как-то очень пытливо взглянула на свои руки, сложенные на столе, и тихо сказала:
– Я тоже так думала, когда в двадцать лет уехала отсюда. Казалось, жить больше не смогу, если не уеду. Была твердо уверена, что больше здесь не появлюсь. Что могу вернуться – такого и в мыслях не было. Но так получилось, что пришлось. Вернуться к тому, с чего начала.
Саэки-сан обернулась и посмотрела в окно. Те же облака на небе. Без изменений. И ни ветерка. Полная статика за окном, как в пейзажной декорации на съемочной площадке.
– В жизни всякое бывает, – заметила Саэки-сан.
– То есть вы хотите сказать, что я туда еще вернусь?
– Кто знает? Это твое дело – и вообще до этого еще далеко. Но для человека очень важно, где он родился и где умрет. Место рождения мы, разумеется, не выбираем, а вот где умереть – тут все-таки выбор какой-то есть.
Она говорила тихо, все так же глядя в окно. Словно разговаривала с кем-то невидимым. Наконец обернулась ко мне, как будто вспомнила:
– Почему я тебе об этом рассказываю?
– Потому что я – человек посторонний, с этим местом никак не связан. Потом – разница в возрасте… – предположил я.
– Да, наверное, – согласилась она.
Наступила пауза, секунд двадцать-тридцать; мы думали каждый о своем. Саэки-сан взяла чашку с кофе и сделала глоток.
Я набрался смелости и нарушил молчание:
– Саэки-сан, я тоже должен рассказать вам кое о чем.
Она посмотрела на меня и улыбнулась:
– Обмен секретами, да?
– Да у меня не секрет. Просто догадка. Теория.
– Теория? – переспросила Саэки-сан. – Ты теорию хочешь мне рассказать?
– Да.
– Интересно.
– В продолжение того, что вы только что говорили… Что же, вы сюда умирать вернулись?
На ее губах появилась мягкая улыбка, напомнившая мне серебристый месяц в предрассветный час.
– Может быть, и так. Хотя если посмотреть на жизнь, как она проходит – день за днем, – то большой разницы нет. Что жить, что умереть… Примерно одно и то же.
– Вы умереть хотите, Саэки-сан?
– Как тебе сказать… Я и сама толком не знаю.
– А вот моему отцу хотелось умереть.
– Твой отец умер?
– Недавно, – сказал я. – Совсем недавно.
– Почему же ему хотелось умереть?
Я сделал глубокий вдох.
– Я никак не мог понять, почему. Но теперь понял. Приехал сюда и понял.
– И в чем же причина?
– Я думаю, отец вас любил, но вернуть обратно оказался не в состоянии. Так и не смог вами завладеть по-настоящему, как ни старался. И он это понимал, и поэтому хотел умереть. И не просто так, а от руки своего и вашего сына, то есть от моей. Хотел, чтобы я его убил. И еще у него было такое желание, чтобы я переспал с вами и с сестрой. Вот чего он мне напророчил, проклял меня. Теперь это сидит в моем теле, как программа…
Саэки-сан поставила чашку на блюдце. Посуда звякнула, но как-то очень безразлично. Ее глаза смотрели прямо на меня. Смотрели на меня, а видели перед собой пустоту.
– Разве я была знакома с твоим отцом?
Я покачал головой: