В темноте забелели, проявившись неожиданно, четыре пятна. Джоу Лахатал улыбнулся:
— Никак не могу привыкнуть к твоим фенешангам.
— Они не мои, они сами по себе.
— Не сами по себе, а твои, дорогая Каэ, — раздался голос Римуски. Полубоги‑фенешанги прибыли вместе с ней с Иманы и продолжали разделять со своей богиней все радости и горести. Каэтана привязалась к ним и привыкла прислушиваться к их советам. Ей трудно было осознать, что совсем юные на вид Фэгэраш, Римуски, Мешеде и Тотоя на самом деле старше нее и помнят гораздо больше, чем древние горы Онодонги. Ослепительно красивые, чернокожие и беловолосые, они производили ошеломляющее впечатление на Новых богов, которые при встрече с фенешангами всегда терялись и не знали, как нужно себя вести.
— В битве с мантикорой поможет дракон, в битве с Мелькартом спасет Истина, — нараспев произнес, приблизившись, Тотоя. — Не обязательно дракону быть настоящим, мантикора боится любого дракона. Так гласит наша древняя песня, а древние песни редко ошибаются.
— Это не утешает, — начала было Каэ, но сама себя перебила, — кажется, я понимаю, о чем ты.
— Ты всегда все понимаешь, — заметил га‑Мавет. — Это твоя прямая обязанность.
— Сейчас начнутся случайности, — сообщил Ниппи. — Тщательно кем‑то подобранные, спланированные и воплощенные в жизнь. Мир благоволит к тебе и не оставит без помощи.
Вдалеке что‑то забубнило и задудело немузыкальным образом.
— Мир ко мне иногда не благоволит, а совсем как бы наоборот, — поморщилась Кахатанна. — Эти звуки могут вогнать в гроб кого угодно.
— Интересно, — сказал Змеебог. — В Салмакиде ночью спят вообще‑то?
— Иногда, наверное, спят, — рассмеялась Каэ. — Только на мою долю этого счастья не выпало: всякий разбудить норовит.
Бог Смерти видел, что ей и страшно, и тяжело, и печально. Просто не хочет она беспокоить своих друзей и улыбается, хотя это дается ей не без труда. Га‑Мавет ощутил внезапный прилив жалости к ней, а потом вспомнил ее растерянное, уставшее лицо с синими тенями под глазами, когда она с ужасом смотрела на него там, в Эламе, сидя возле мертвого Арры, убитого им, и желтоглазому стало вовсе скверно.
— Прости, — шепнул он, сжимая ей руку.
Она поняла его — прав был однорукий бог.
— Ничего, все пройдет.
Гудение приблизилось, и на террасу Храма Истины выбрался сонный Барнаба. Видимо, он пел. Так, по крайней мере, показалось остальным. Но что он делал на самом деле — никто точно не знал.
— Ого, какое собрание, — поднял он правую бровь. — Я так сразу и почувствовал, что непорядок где‑то. Много‑много проблем, стена мироздания выгибается, ткань трещит и вот‑вот порвется. Нужно что‑то делать.
Иногда на разноцветного толстяка находил пророческий стих, и тогда его было уже невозможно остановить никакими силами. Каэ наловчилась извлекать для себя пользу из его невнятных сообщений.
— Что у нас на сей раз? — деловито спросил Барнаба, зевая.
Зевал он так сладко, что всем сразу же захотелось отдохнуть, но отдыхать было некогда.
— Мантикора, вскормленная мясом детей, да еще с талисманом Джаганнатхи.
— О! — только и сказал толстяк.
* * *
— Они были здесь? — спросил старик, закутанный в черную шелковую мантию.
В ответ раздалось глухое ворчание, словно проснулся вулкан.
— Думаешь, они хорошо разглядели твое украшение? Да что я! Конечно, разглядели, потому и нападать не стали. Неудобно только без слуг, но потерплю — скоро все будет по‑моему.
Он протянул руку и ласково потрепал что‑то похожее на колонну, поросшую жесткой грязно‑желтой шерстью.
— Потерпи, красавица моя. Она должна прийти, наш господин никогда не ошибается. Она не сможет одолеть тебя, ей это не под силу. Как же все просто!
И лохматое чудовище с женским лицом ответило Змею Могашшину тихим ворчанием.
* * *
Не в первый раз провожал Нингишзида свою богиню в опасный путь. Не в первый раз думал о том, что храм без нее опустеет и оскудеет земля прекрасного Сонандана. Не в первый раз гнал прочь подобные мысли. И все равно привыкнуть не мог.
Нужно было торопиться. Дорога до Сарагана была долгой, и хоть время было на стороне Каэтаны, мантикора уже успела войти в полную силу. Строго говоря, они опоздали, но отступать не приходилось. Это гнусное существо, да еще при поддержке старого чародея, могло натворить страшных бед.
Каэ подумала насмешливо, что отдых вышел недолгим — и нескольких дней не прошло после возвращения с Иманы. Большинство ее спутников не были готовы к новым приключениям. И хотя Могаллан и То Кобинан рвались сопровождать госпожу в Змеиный замок, она категорически это запретила. Опять выходило, что все зависело только от нее. Но как она ни протестовала, отряд собрался у Храма Истины довольно большой: вместе с ней в путь двинулись и фенешанги, и неугомонный Барнаба, и трое бессмертных. Магнуса и Номмо удалось уговорить остаться вместе с рыцарями под присмотром Нингишзиды и Тхагаледжи. Каэ обещала им, что вернется достаточно быстро.
— Я думаю, Аврага Дзагасан может одолеть мантикору такого размера? — спросил Джоу Лахатал, ни к кому конкретно не обращаясь.
Однако Мешеде его услышал и не замедлил с ответом:
— Талисман, владыка. Все решает талисман. Никто не посмеет приблизиться к чудовищу, кроме Кахатанны.
Змеебог подумал, что мантикора просто разорвет хрупкую Каэ на клочки, и Мешеде печально кивнул этим его мыслям. Все, кто провожал Каэ, провожали ее на верную гибель. И при этом все же надеялись — не может она не вернуться, не было такого на памяти древнего Арнемвенда. Истина в конечном итоге неуничтожима…
… Около костра было шумно и весело. Барнаба пытался исполнить трагическую балладу, но уже к середине его выступления слушатели стонали от смеха.
— Не приличествует бессмертным существам хихикать и громогласно хохотать. И вопить от восторга запрещается. Богам пристало быть безразличными, надменными, а также суровыми, жестокими, злобными и немного мстительными, — поучал Ниппи во весь голос, но это еще более распаляло веселье.
— Приятно видеть, что ты не теряешь присутствия духа, — сказал кто‑то над самым ухом у Каэ.
Она обернулась. Три фигуры в плащах с капюшонами стояли перед ней.
— Если ты знаешь, над чем смеешься, это благо. Если же смех твой бездумен, то это вред, — сказал Да‑Гуа.
— Ты надеешься выжить и победить? — спросил Ши‑Гуа по‑детски откровенно.
И Каэ с тоской подумала о том, что сейчас даже трех монахов она видеть не рада. Не стоит ей заранее знать о том, что шансов одолеть мантикору нет никаких.
— Мантикора боится дракона, — прошептал Ма‑Гуа.
Джоу Лахатал тревожно завертел головой: что‑то почудилось ему в шелесте листвы, но он никого вокруг не заметил.
— Мы пришли сказать тебе: прими странный подарок, прими нечеловечий дар, когда приспеет время. И дар сей спасет тебе жизнь, — поклонился Ши‑Гуа.
— Не жалей себя, каким бы диковинным образом ни подбиралась жалость к твоему сердцу, — сказал Да‑Гуа.
Ма‑Гуа молчал. Так, молча, и истаял в темноте.
— Странное чувство чьего‑то присутствия, — произнес с расстановкой Фэгэраш. — Ты не заметила, Каэ?
— Нет, — ответила она спокойно.
Слово «заметила» совсем не подходило к ситуации, и она отвергла его не кривя душой.
* * *
На следующий день вдали показались замшелые развалины.
— Что это? — заинтересовалась Каэтана. Она никогда еще не путешествовала по этой дороге, и груда камней привлекла ее внимание. Больше всего они напомнили ей святилище Тавроса Тригарануса в Тор Ангехе.
Резные колонны, украшенные изображениями птиц и крылатых колесниц, обрушенные порталы и мраморные фризы, едва различимые остатки квадратных и прямоугольных бассейнов, почти полностью засыпанных древесным мусором и каменными обломками, — все это некогда было прекрасным и неповторимым.
— Сколько себя помню, они здесь находились, — ответил Джоу Лахатал. — Какой‑то старый город.
Барнаба пожал плечами, показывая свою полную неосведомленность, но на его память как раз никто и не рассчитывал. Видимо, он это понял, потому что запальчиво заявил:
— А зато я помню столицу Шашехшу в соседней Вселенной…
— Это очень интересно, — поклонился ему Римуски, — но об этом лучше поговорить в другой раз. А вот здесь, если мне не изменяет разум, был когда‑то город — он сгорел во время первой войны с Мелькартом. И все люди в нем погибли страшной смертью. Долгое время здесь нельзя было жить — души непогребенных, неуспокоенных горожан бродили поблизости от родных пепелищ. Может, они никому и не желали зла, однако убивали любого, кто осмеливался здесь показаться, — вольно или невольно, но убивали. Но время все лечит, даже эти страшные раны затянулись.
— Никогда даже не слышал, чтобы здесь было опасно, — согласился Арескои. — Наверное, все уже улеглось.
— Ничто не может просто улечься, — сказал Мешеде. — Волна сделает по океану полный круг и вернется с другой стороны. И беспечный захлебнется в ней…
— Что нам в тех развалинах? — не то спросил, не то утвердил га‑Мавет. — Там даже смерть какая‑то дряхлая, тень от смерти, так скажу. Едем своей дорогой. Еще успеем пару миль одолеть…
— Талисман! — неожиданно пискнул Ниппи, сверкнув алым.
— Что?! — подскочил в седле Джоу Лахатал.
— Смерть сказал, что нам в этих развалинах, и я ему отвечаю: талисман, — пояснил перстень.
Был он последователен: когда установил для себя, что га‑Мавет относится к сильному полу, то и смерть стал считать мужчиной. Разницы между богом и явлением Ниппи не видел никакой.
Каэ спешилась. Хлопнула Ворона по крутой шее. Проверила, легко ли вынимаются из ножен Такахай и Тайяскарон, хотя это уже было лишним — мечи бы ее не подвели никогда.
— Я пойду, пожалуй, — сказала она, стараясь не глядеть ни на кого.
Чувство собственной бесполезности злит, бессмертных же — вдвойне.
— Я с тобой! — не выдержал Арескои, вскинув Ущербную Луну. Он хотел еще что‑то добавить, однако Каэ так на него взглянула, что Победитель Гандарвы смешался.