Предводитель тагаров не был ни глупцом, ни мечтателем. И он знал, что до самой Богини Истины ему не добраться. Но все же в его власти было пролить кровь ее подданных, разведать слабые места в обороне Салмакиды, чтобы потом использовать эти сведения.
Когда Альбин‑хан поднял бунт и жестоко расправился с предателем Хайя Лобелголдоем, Тайжи‑хан понял, что наступил его звездный час. Он немедленно прибыл к мятежному хану и предложил ему свои услуги, а также тысячу всадников, готовых вступить в схватку с любым противником по первому его слову. Кстати, Альбин‑хан был ближайшим родственником Богдо Даина Дерхе и после смерти Хайя Лобелголдоя и Хентей‑хана имел все права на престол.
Будучи приверженцем древней религии своего народа и поклоняясь Небесному пастуху Ака‑Мана, Тайжи‑хан считал остальных богов Арнемвенда узурпаторами и ненавидел их столь же искренне, сколь и земных своих врагов. Интагейя Сангасойя была ему ненавистна вдвойне.
Когда уальяги сангасоев обрисовались в вечерних сумерках, Тайжи‑хан не колебался ни секунды. По его приказу тагары обстреляли небольшие суденышки. Однако в темноте и на большом расстоянии поразить цели было слишком трудно, и теперь перед нападавшими стояла непростая задача — не дать уйти своему врагу. Правда, на счастье нападавших, ветер стих и паруса на уальягах безжизненно повисли. Тагары как раз собирались пересекать Оху и для этой цели соорудили довольно неуклюжий и громоздкий плот. Правда, для их отряда одного плота было мало, но теперь он пришелся как нельзя более кстати. Тайжи‑хан приказал лучшим своим лучникам догнать медленно уносимые течением уальяги и расстрелять всех. Судна же велел захватить и привести в качестве добычи.
Плот столкнули в воду. С десяток дюжих воинов импровизированными веслами принялись отчаянно грести, направляя его вдогонку за кораблями сангасоев. Лучники же, как только преследователи приблизились на достаточное расстояние, начали стрельбу.
Капитан Лоой мгновенно оценил обстановку.
— Так мы не уйдем — они просто перестреляют нас, словно перепелов. Единственный выход — это атаковать их.
Матросы согласились с мнением своего капитана.
— Лай! — крикнул капитан. — Правь на середину и плыви в Салмакиду! Предупреди о тагарах! Мы задержим их!!!
Если матросы и подумали, что капитану Лоою следовало бы самому отвезти это сообщение, то они ничем не выдали своих мыслей. По опыту знали, что с командиром и в удачное время долго не поспоришь. А приказы нужно выполнять. Лай поплыл вниз по течению, а прочие уальяги, бросив якоря, преградили путь плоту, на котором выстроились в три шеренги безжалостные лучники тагаров.
Сангасои недаром слыли великими воинами — и когда плот приблизился, они бросились на врагов, вооруженные ножами и топорами. Они сталкивали их в воду и топили. Они били шестами и просто душили голыми руками, если больше не было никакого оружия. Один из уальягов подошел к берегу, и его команда набросилась на конников. Сражение кипело одновременно на реке и на берегу.
Тайжи‑хан, перед которым вырос мускулистый сангасой в мокрой одежде, обнажил кривую саблю, приготовившись легко справиться с врагом, но не тут‑то было. Сангасой так ловко орудовал длинным матросским ножом, что успел дважды или трижды ранить тагарского предводителя, прежде чем на помощь последнему пришли его воины. Спасая командира, они не стали церемониться с отчаянным сангасоем и вонзили тяжелое копье ему в спину, прямо между лопаток…
— Капитан! — выкрикнул кто‑то с мукой в голосе. — Капита‑ан!!!
И черное звездное небо буйным водоворотом закружилось над Лооем.
Когда на место сражения прибыл отряд Куланна, то оказалось, что матросы и сами справились с этой работой. Около полусотни тагаров мертвыми валялись на берегу, и поодаль сбились в тесную кучу их приземистые лошади. Еще около двух десятков окровавленных тел лежало на мокрых бревнах плота, который волны Охи колотили о камни на отмели.
Измазанный в земле и крови, пошатываясь, один из моряков подошел к Куланну и, коротко глянув, доложил:
— Мы их, князь, отправили попасти облака. Многие утопли, тут уж не обессудьте. Зато никто живым не ушел. Только горе у нас случилось, вот оно как…
— Спасибо, друг, — уже начал было говорить князь Алглоранн, но тут страшная догадка поразила его, и он прервался на полуслове. — Лоой? — Ему показалось, что он выкрикнул это имя, но на самом деле — едва прошептал немеющими губами.
— Он, — скорбно согласился матрос. — Его предводитель ихний одолеть не смог, потому убили подло и бесчестно — в спину.
Капитан лежал вверх лицом с широко открытыми глазами. Рассветное небо отражалось в них, словно в крохотных озерцах. Почему‑то никто не смел опустить ему веки — скорее всего надеялись на чудо. Щеки Лооя были бледно‑восковыми, почти белыми и уже холодными. Куланн прикоснулся тонкими пальцами к сонной артерии, проверил пульс. Никаких признаков жизни. Машинально положил тяжелую ладонь на лицо друга, закрыв ему глаза.
Князь потряс головой, не веря случившемуся. Ему казалось, что он видит дурной сон и стоит только напрячь волю, как он проснется и Лоой снова будет рядом — живой и веселый.
— Боги! — прошептал Куланн. — Боги!!! Неужели вы не в силах хоть что‑нибудь сделать?!
— Разве что попробовать, — тихо сказал кто‑то, опускаясь на корточки возле безутешного князя.
Он обернулся в изумлении и увидел, что с ним разговаривает Астерион. Бог Ветра глядел на командира сангасоев с состраданием и грустью.
— Если ты поможешь мне…
— Все, что угодно! — горячо молвил Куланн.
— Я только что от Каэ, бедняжка, если бы она знала… — Слова Астериона ничего не объяснили князю Алглоранну, но он и не стремился их понять. Единственное, что было сейчас значимым для него, — это то, что бессмертный пообещал вернуть его друга в мир живых.
— Я сделаю все, что ты прикажешь, — повторил он, стараясь говорить четко и спокойно. Он знал, что боги не любят истовых верующих и сторонятся фанатиков, боги ценят достоинство.
— Тогда вскрой вену — мне понадобится свежая кровь.
Куланн не задавал лишних вопросов. Он отрезал от своей амуниции тонкий кожаный ремешок, туго перетянул руку выше локтя и быстро провел острым лезвием поперек вены. Кровь хлынула темно‑красным потоком.
— Хорошая кровь, живая, — неизвестно чему обрадовался Астерион.
Он легким движением разорвал на груди Лооя рубаху, обмакнул длинный, изящный палец в кровь Куланна и одним взмахом начертил на груди мертвеца странный и сложный знак. Красная полоса сперва вспыхнула ярким, слепящим светом, затем потускнела и уже через несколько секунд совершенно впиталась в кожу Лооя, не оставив по себе никакого следа.
— Что теперь? — спросил князь Алглоранн.
— Теперь перевяжи свою рану и ступай по своим делам. Займись телами тагар, окажи помощь раненым матросам, распорядись всем… Сюда вернешься через полчаса, раньше не приходи!
Последняя фраза прозвучала как приказ. И Куланн безропотно подчинился прекрасному богу. Он только один раз обернулся, чтобы посмотреть, что делает Астерион с телом Лооя. Однако тот продолжал сидеть с безучастным видом, глядя вдаль, на восходящее солнце. Его кудри и плащ вились в прозрачном воздухе, невзирая на полное безветрие, — ведь они сами были частицей ветра.
Полчаса промелькнули, словно одна минута. Алглоранн метался по берегу, распоряжаясь относительно раненых и убитых, просматривал немногочисленные документы, начертанные на лоскутах овечьей кожи, которые были найдены на груди убитого предводителя тагаров. Большинство из них являлись картами окрестностей Сонандана, а одна — очевидно — изображала тайные тропы через хребет Онодонги. Куланн настолько увлекся своими мыслями, что потерял счет времени. Очнувшись, он со всех ног бросился на берег, туда, где в прежней позе сидел Астерион.
— Это ты? — спросил он, не поворачивая головы. — Ты вовремя пришел, сейчас начнется преображение, или возвращение, — назови как хочешь. Должен сказать, что я только что совершил подвиг.
— Оживил Лооя? — осторожно произнес Куланн.
— Да нет, здесь я почти ни при чем. Но зато я просидел полчаса не двигаясь!
В этот момент капитан Лоой издал слабый горловой стон. Попытался приподняться, но не смог и тяжело рухнул обратно на траву.
— Боги! — Куланн бросился к другу, обхватил его мощными руками, прижал к себе, баюкая словно ребенка. — Живой… Как ты, дружище?
— Спина болит здорово, — едва слышно ответил капитан. — Очень болит, но не беда. Мне казалось, что я уходил очень надолго…
— Все прошло, все прошло, Лоой. И теперь все будет очень хорошо. Здесь Астерион, я, толпа воинов и матросов…
— А тагары?
— Их перебили. Твои ребята — молодцы, настоящие воины. Ты можешь открыть глаза?
— Попробую, — прохрипел он.
Голубоватые веки дрогнули, взметнулись с заметным усилием ресницы.
И Куланн едва удержался от возгласа: серые прежде — глаза Лооя переливались теперь всеми цветами морской волны.
* * *
Белая скала оказалась на поверку чем‑то совершенно иным.
Каэтана едва успела ступить в тень, протянуть руку, чтобы коснуться горячей шершавой поверхности, как плоть камня распахнулась, втягивая ее в себя. Падения не было. Было впечатление, что она тонет в болоте, вязнет, задыхаясь без воздуха, и жидкая грязь заливает гортань.
Все кончилось так же внезапно, как и началось.
Под ногами оказалась твердая поверхность, и Каэ, не удержавшись, упала, ударившись головой обо что‑то острое. Шлем Ур‑Шанаби смягчил удар, но в глазах слегка потемнело. Не дожидаясь, пока муть растает, она приняла боевую стойку. И только после этого осмотрелась.
Вокруг был незнакомый и удивительный мир. Впрочем, все миры, до сих пор виденные ею, были по‑своему удивительны и незабываемы.
Она находилась на берегу огромного искрящегося водоема, плоские, пологие берега которого густо поросли высокой травой. В этом измерении Джемар был освещен голубым солнцем, богат зеленью и водой. Справа возвышались ослепительные скалы — видимо, на поверхность выходило месторождение хрусталя. Многочисленные кристаллы отражали голубо