Кахатанна. Тетралогия (СИ) — страница 51 из 364

— Нет‑нет, — поспешно ответила Габия. — Воды мы вообще не любим.

— А‑а, — как показалось спутникам, несколько разочарованно протянул хортлак. — Тогда, значит, тоже ничего интересного не слышали. Я ведь как понимаю: А‑Лахатал очень хотел, чтобы изваяние и на этот раз учинило обычный разгром, а оно не стало. Кто их поймет — богов? Это очень интересная истори, а я не знаю ни начала, ни конца, — печально вздонул степнячок.

— Ладно, Момса, еще узнаешь, — ободрил его Эйя. — Расскажи лучше про армию — далеко она?

— Нет, конечно. Армию видела моя тетушка своими глазами пару дней тому назад. И она утверждает, что Зу‑Л‑Карнайн завтра к полудню должен быть уже у стен города. Эй, что это вы?

Услышав это сообщение, Бордонкай решительно поднялся на ноги и шагнул прочь от костра, в темноту, туда, где фыркали кони, пощипывая сухую траву. Джангарай и Ловалонга моментально стали сосредоточенными, и ингевон вопросительно уставился на Каэтану. Она нехотя кивнула. Ее разморило у костра, не хотелось вставать и ехать куда‑то — желание выспаться перевешивало все остальные.

— Прости, Момса, — сказала она, потягиваясь. — Прости, нам нужно ехать.

Степнячок сник и загрустил. Эйе стало жалко его, и он подошел к хортлаку и потрепал по мохнатому плечу.

— Нам нужно быть в городе до того, как его окружат войска императора.

— Не успеете, — тихо сказал хортлак.

— Должны успеть, — отозвалась Каэ, подпоясываясь пемнем и надевая на себя крестообразную перевязь.

Момса бросил на ее мечи короткий взгляд, но ничего не сказал.

— Удачи тебе. — Джангарай протянул степнячку руку.

Тот степенно пожал ее и ответил:

— И тебе удачи, воин.

— Прощай, Момса, — хором сказали близнецы.

— До свидания, — пророкотал Бордонкай.

— Интересных тебе историй, — пожелала Каэ, вскакивая на коня.

Альв прощался с хортлаком последним.

— Береги ее, — прошептал Момса, указывая глазами на Каэтану.

— А то я не понимаю, — пробурчал альв, хотя на самом деле понимал не очень много.

— Может, подбросить тебя куда‑нибудь — спросила Каэ, но епнячок замахал лапками:

— Ну вы, что вы! Я, когда пешком, столько всего вижу и слышу. Да и бегаю я ненамного медленнее ваших скакунов.

— Это правда, — сказал альв.

— Ну тогда прощай. Авось свидимся. Спасибо тебе!

Топот копыт заглушил все остальные звуки. Хортлак некоторое время посидел, размышляя, у покинутого костра. Он что‑то бормотал себе под нос и водил в воздухе мохнатыми лапками.

— Где же я их видел? — шептал он, напрягая свою прекрасную память. — Ну где?

Внезапно он вспомнил нечто, показавшееся, по‑ви‑Димому, безумно важным, потому что Момса бросился в степь, крича:

— Подождите! Подождите!!!

Он все наращивал и наращивал скорость.

Он не врал, маленький степной дух, когда говорил, что бегает ненамного медленнее, чем породистые скакуны, и сейчас мчался так, как никогда в жизни. Он чув‑вовал, что обязан догнать небольшой отряд и рассказать им одну из самых старых, интересных и ценных своих историй, пусть даже они опоздают к штурму ал‑Ахкафа Но он не успел преодолеть и части пути, как дорогу ему преградил всадник на седом скакуне.

При виде этого седока сердце Момсы похолодело и ушло в пятки — он знал, что от него не скрыться, как быстро ни беги. И хортлак остановился.

— Мне сказали, — надменно проговорил всадник возвышаясь скалой над крохотным серым существом, — мне сказали, что ты был в гостях и услышал много интересных историй. Расскажи их все, и я щедро вознагражу тебя.

Момса знал, что никогда в жизни не осмелится противоречить этому всаднику, — страх перед ним‑был заложен в душе степнячка с первых же минут пребывания на этом свете (а жил он уже достаточно долго). Он знал, что сейчас подчинится железной воле всадника.

— Нет! — неожиданно звонко вырвалось у него, и он с удивлением понял, что говорит собственным голосом. — Я рассказываю свои истории только тем, кому хочу их рассказать.

Маленький Момса сам не понимал, откуда у него взялось столько смелости, чтобы произносить подобные слова в присутствии всадника, но они текли из его груди не ведающим преград потоком и не собирались застревать в глотке под гневным прожигающим взглядом его собеседника.

— Мне не нравится такой слушатель, как ты. Езжай своей дорогой и дай мне идти моей.

— Не станешь рассказывать? — неожиданно беззлобно переспросил всадник.

Хортлак знал, что будет дальше. Недаром он прожил столько лет в степи и слышал столько леденящих душу историй, в которых главным действующим лицом был этот ночной наездник. Но он набрал полные легкие воздуха и произнес:

— Нет.

Впервые за свою долгую жизнь он был так немногословен.

— Твое дело, — почти лениво заметил всадник. Его послушный конь по‑прежнему не двигался с места. А Момсе было необходимо бежать дальше: он еще не терял надежды догнать маленький отряд и рассказать им свою самую интересную… да нет же — куда теперь побежишь?

Степнячки никогда не отличались особой храбростью, а Момса — тем более. Он был из породы мечтателей, которые хотят совершить подвиг, но никогда не решаются на это, потому что в реальной жизни все выглядит чуть‑чуть иначе. Однако сейчас Момса не считал подвигом то, что делал. Он просто повернулся в сторону, противоположную той, куда ускакал маленький отряд, и припустил изо всех сил.

Всадник так и остался неподвижным, отчего у хортлака мелькнула мысль: «Может, зря я все это затеваю?» Но усилием воли он отогнал ее и, когда отбежал от ночного собеседника на достаточное расстояние, закричал во всю мощь своих легких, звучно и протяжно:

— Каэ! Сюда! — И это был голос Бордонкая.

И понесся что есть мочи. Затем резко свернул вправо, наперерез всаднику.

Он бежал изо всех сил и останавливался, чтобы покричать так, как обычно делают в степи хортлаки, водя одинокого путника, да только путник нынче был не из беспомощных…

Момса изображал топот конских копыт и лязг оружия. Он кричал голосами Джангарая и Ловалонги, альва‑и самой госпожи с перекрещенными мечами за спиной. Он повторял голоса Эйи и Габии, стараясь так, как никогда в жизни; и ему поверили наконец. Возможно, это был самый большой успех хортлака, самое серьезное признание — ценою в жизнь.

За его спиной, сотрясая степь, раздался тяжелый топот копыт.

Хортлаки бессмертны, если их не убивать…

Тот, кто догонял Момсу, умел делать только одно — сеять смерть, но делал это очень хорошо.

Момса летел как на крыльях, останавливаясь все реже и реже. Теперь он норовил кричать на бегу, изредка застывая на месте и хватая ртом воздух. Он водил своего преследователя широкими кругами, с ужасом понимая, что тому осталось совсем немного, чтобы догнать его, Момсу из рода могучих и прекрасных Момс, всегда живших в этой гостеприимной степи.

Всадник все же настиг его и сразу высмотрел в чахлой и редкой траве. Когда он понял, кто дурачил его последние полчаса, жесткая усмешка исказила красивые черты, а потом соскользнула с губ, будто ее сдуло встречным ветром. Всадник поднял огромный лук, наложил стрелу и натянул тетиву. Он почти не целился, его не смущала темнота и подвижность жертвы — он просто вскинул лук и выстрелил.

Тонко пропев в воздухе, стрела вошла точно между лопатками маленького серого существа, удирающего от своего безжалостного преследователя по бескрайней сухой степи. Удар был настолько силен, что хортлак перекувырнулся через голову и пролетел несколько шагов. Он упал лицом вниз, раскинув мохнатые лапки и вздрагивая всем телом. Затем поскреб землю когтями, приподнялся и прошептал:

— Ка…

Голос его прервался хрипом. Это была, конечно, самая интересная и загадочная история, но рядом не нашлось никого, кому бы он хотел ее рассказать. Поэтому хортлак замолчал, выгнулся дугой, и в ту же секунду его маленькая добрая душа ускользнула туда, где ее ждали души всех прекрасных и могучих Момс. Она сделала это очень быстро, чтобы всадник на седом скакуне не предъявил на нее свои права. Однако тот даже не подозревал, что у хортлаков есть души. Он потрогал безжизненное тельце острием копья, затем выпрямился в седле и поскакал по направлению к ал‑Ахкафу.

Шлем, сделанный из черепа побежденного им дракона, почти полностью покрывал рыжее пламя волос, а зеленые глаза смотрели холодно и жестко.

Чaсть II.ЖЕМЧУЖИНА ПУСТЫНИ



Густое облако красноватой пыли, тяжело висевшее посреди бескрайней степи, свидетельствовало о том, что двухсоттысячная армия Зу‑Л‑Карнайна подошла к ал‑Ахкафу.

Маленький отряд двигался гораздо быстрее тяжеловооруженной пехоты, обозов и утомленной долгим переходом конницы, поэтому через несколько часов путешественники догнали войска и, не вызывая ничьих подозрений, добрались до головного полка. Правда, на этом их везение и закончилось. Отборный отряд телохранителей победоносного Зу‑Л‑Карнайна окружил их со всех сторон. Могучего телосложения воин в белых пропыленных одеждах выехал вперед и церемонно произнес:

— Коль вы не таясь явились в лагерь, нет смысла подозревать в вас вражеских лазутчиков. Но неоднократно случалось, что прикидывавшиеся друзьями оказывались злейшими врагами, а злейшие враги проявляли мудрость и благородство. Вы поедете со мной и предстанете перед лицом аиты. Ему судить, враги вы или друзья.

Недолгий путь они проделали молча. Каэтана восторженно осматривалась, будучи не в силах оторваться от великолепного зрелища. Армия подтягивалась к стенам ал‑Ахкафа. Цветные шатры военачальников и знати уже стояли в безопасном отдалении от городских стен. Гремело оружие, скрипели повозки, ржали лошади и протяжно кричали верблюды.

Панцирная пехота Зу‑Л‑Карнайна, завоевавшая ему полмира, бесконечными рядами шла мимо Каэтаны. Ветераны, гвардия… Было‑то этим ветеранам от силы лет двадцать пять — тридцать. Закованные в белые доспехи с изображением стремительно падающего сокола, вооруженные длинными копьями и огромными щитами, они производили неизгладимое впечатление. Головы их венчали серебряные шлемы, в навершии которых сокол расправлял крылья.