Удивительное зрелище предстало перед ней. Теперь у на равнине сражались уже две армии. Всех своих воинов призвали грозные боги, чтобы покарать непокорных сан‑гасоев. Но войска Сонандана не только не отступали, но повсюду теснили противника.
Джоу Лахатал вел закованных в железо джатов — змееголовых монстров, из клыкастых пастей которых высовывались раздвоенные змеиные жала. Исполинские джаты, размахивая когтистыми лапами, неуклюже наступали на детей Интагейи Сангасойи, но им преградили путь рыцари с двуручными мечами. Острый клин со знаменем дракона на острие врезался в ряды бешено воющих и рычащих чудищ и разметал их по равнине. Неловкие безобразные джаты молотили воздух, пытаясь достать казавшегося таким уязвимым противника, но это им не удавалось…
Только теперь Каэ по‑настоящему поняла, отчего воины Ажи‑Дахака сражались без доспехов, — ничто не стесняло их движений, не мешало изгибаться на всем скаку. Острые как бритва лезвия со свистом обрушивались на змееголовых слуг Джоу Лахатала и рассекали их на части. Каэтана обнаружила, что на поле, усеянном изувеченными телами, лежит очень мало сангасоев.
Джоу Лахатал размахивал своим огромным мечом, опасался близко подходить к несущейся лавине черных рыцарей. Он отступал понемногу, и заметно редели ряды джатов, которые не в силах были противостоять смертоносным рыцарям.
— Вот яркий пример, — спокойно произнес над ухом Каэтаны голос жреца. — Никогда Змей Земли — Аврага Могой — не сможет противостоять мощи и славе Ажи‑Дахака — Дракона Вселенной. Космос более велик, чем самый великий и могущественный из существующих миров, ибо наш мир — это лишь песчинка в необъятном океане Вселенной. Тот, кто черпает энергию земли, черпает ее из себя. Тот, кто пользуется силой космоса, — неисчерпаем, как и он.
Тем временем стало ясно, что джаты не в силах противостоять противнику, и Каэтана отвела взгляд от Джоу Лахатала и стала разыскивать на поле Шуллата и Баал‑Хаддада.
— Здесь, — словно угадав ее мысли, продолжил Нин гишзида, — все будет еще проще.
Шуллат стоял, окруженный огненными демонами, которые воспламеняли все вокруг себя. Чудовища с головами саламандр, увенчанные рогами, угрожали, казалось, всему живому. Их мощные хвосты, заканчивающиеся острыми ядовитыми шипами, сйирепо хлестали по бокам, распаляя жажду убийства в злобных и без того монстрах. Шуллат воздел руки к небу и начал произносить заклинание.
— Обрати внимание. Ищущая, — наклонился к Ка‑этане жрец. — Он повелевает пламенем, а называет себя Богом Огня. А истина, известная, кстати, всем, заключается в том, что подлинный огонь божествен и его нельзя высечь при помощи кремня. Даже пламя солнца — ничто по сравнению с пламенем души. Но думаю, и пламени солнца будет достаточно, чтобы утихомирить этого нечестивца.
Пока жрец вел свой неспешный монолог, золотые всадники Солнечного полка окружили воинство Шуллата. Они не приблизились к ним ближе чем на полет стрелы — больше им и не требовалось — и разили без промаха огненных монстров своими ослепительными золотыми стрелами. Когда такая стрела впивалась в тело демона, она вспыхивала невыносимо ярким, раскаленным добела пламенем и воины Шуллата превращались в горстку золы. Смертельно опасные для любой другой армии, они беспомощно сбились в кучу вокруг своего повелителя, не в состоянии прийти на помощь собратьям, неспособные угрожать другим полкам сангасоев, бессильные даже спасти собственные жизни.
Шуллат в отчаянной ярости потрясал сжатыми кулаками, и его алый плащ огненными всполохами вился на ветру. Но солнце равнодушно смотрело на безумство пламенного бога. Эти потуги не нарушали покоя дневного светила, и оно по‑прежнему легко ласкало теплыми лучами равнину, на которой кипела и захлебывалась в крови яростная битва богов и детей Интагейи Сангасойи.
Арескои и Малах га‑Мавет попали в тиски воинов Траэтаоны. Армия Бога Войны состояла из несомненно великих в прошлом воинов, поклявшихся Арескои в вечной верности; из героев, покрывших себя славой на бранном поле. И сами братья во всем превосходили людей. Наделенные божественной силой, повелевая жизнью и смертью, они не привыкли проигрывать сражения. Тем более странным для них и для их армии было развитие битвы с детьми Истины. Каэтана подумала, что нечто подобное она наблюдала у стен ал‑Ахкафа, когда Траэ‑таона обратил в бегство Бога Войны.
В какой‑то момент, через несколько минут отчаянного сражения, воины Сонандана отступили было назад, как откатившаяся волна перед новым броском, оставив за собой на земле тела тех, кому даровали последнее прощение — окончательную смерть.
Надменный Бог Войны рубился отчаянно и яростно, но никогда не встречался Бог Войны с армией, в которой все как один не признавали его превосходства и презирали тот страх, который он пытался им внушить. И Победитель Гандарвы был лишен той энергии, которая сто‑. кратно увеличивала его силы.
Еще более потерянным выглядел Малах га‑Мавет. Воины Траэтаоны упорно не желали умирать — и не умирали. Он не просто касался их рукой, как обычных смертных; он рубил сплеча, как сражался бы с божественными противниками, но его клинок всегда встречал звенящий клинок или древко копья; его доспехи трещали под ударами секир, а сангасои не падали вокруг него изломанными куклами. Они улыбались, они сражались, смеясь, — словно не бог, а лишь великий воин противостоял им — смертоносный, великолепный, опасный, но… они не боялись за свои души, — внезапно понял га‑Мавет и не выдержал: стал — медленно еще — отступать.
— Послушай, мудрый, — взволнованно обратилась Каэтана к жрецу, который с ясной улыбкой наблюдал за бурлящим на равнине сражением, — как же это может быть? Твои воины владеют магией? Или они сродни богам?
— Почти так, Ищущая, почти так. Великая Интагейи Сангасойя научила нас; что нельзя силой отнять то, что отдают по доброй воле. Ибо дарящий всегда сильнее отнимающего. Дарящий отдает то, что у него есть. Отнимающий пытается завладеть тем, чего у него нет. Кто из них сильнее? Может, ты этого не знаешь, но великий Траэтаона никогда не был Богом Войны — лишь теперь его так называют во внешнем мире. А он был, есть и будет Богом Мира. Просто, чтобы защищать мир, нужно быть сильнее тех, кто постоянно хочет воевать. Поэтому ты никогда не увидишь изображения вооруженного Траэтаоны. И главная сила его воинов заключается в том, что они с радостью отдадут свою жизнь за жизнь другого. Они не боятся смерти, не бегут ее — они ее просто не признают. Они не любят смерть так же, как не любят войну. А Бог Смерти — Малах га‑Мавет — привык отнимать жизни. Вот он и ломится в открытые двери. Знаешь, что случается с тем, кто изо всех сил ломится в открытые двери? — Старый жрец лукаво улыбнулся. — Вижу, что знаешь. Этот глупец обычно падает и очень сильно ушибается. А дверь остается целой — ее не удается выбить.
Кодеш стоял широко расставив ноги и зычно трубил в огромный витой рог. На этот его зов со всех сторон стекались дикие звери. Он гнал в бой их всех: волков, вепрей, оленей, пантер. Темными тучами закрывали небо хищные птицы — ястребы, коршуны, орлы и соколы. Они кружили над полем боя, понукаемые грозными призывами своего повелителя вступить в битву на стороне богов, но никак не начинали схватки.
Волки жались к земле, вепри свирепо рыли землю клыками, а пантеры грациозно выгибали спины и застывали в этой настороженной позе., Олени, склонив головы и выставив вперед рога, упирались ногами в землю, будто вросли в нее. Звери Кодеша не хотели сражаться с сангасоями.
Лесной бог впал в ярость. Звук его рога сделался столь пронзительным и сильным, что у Каэтаны заныли зубы и цветные искры заплясали в глазах. Волки ответили повелителю жалобным скулением и медленно двинулись вперед, все время порываясь избежать решительной схватки.
Черно‑белые рыцари под штандартом с изображением льва спешились и выставили вперед длинные копья. Затем они сомкнули строй, подняли щиты и живой стеной двинулись на перепуганных зверей. Птицы с жалобными криками носились над полем этого невиданного сражения, не желая нападать.
Тогда Кодеш опустил свой витой рог, запрокинул голову, увенчанную рогами, и закричал. Его громкий крик, более похожий на рев смертельно раненного дракона, пронесся по равнине, порывом ураганного ветра ворвался в сомкнутые ряды копьеносцев и разметал их по полю. Кодеш ревел и ревел, и его звери пошли в атаку.
— Зверей жалко, — неожиданно сказал Тхагаледжа. — Это ведь не прочие монстры, а самые обьяные лесные жители. Бесчестно было впутывать их в нашу войну.
— Видишь ли, — обратился к Каэтане жрец. — Они тоже не могут победить армию Сонандана. И Кодеш им не помощник, потому что не он создавал их. А значит, и повелевать ими по‑настоящему не может. Он ведь не знает их, он ими только управляет. Я думаю, его нужно проучить. Ты согласен со мною, Тхагаледжа?
— Согласен, мудрый Нингишзида. Я думаю, Новым богам пора напомнить, что земля Сонандана не подчиняется им, и отучить их от охоты вламываться сюда со своими кровавыми распрями, войнами и коварными замыслами. Знаешь ли ты. Ищущая, — спросил он у потрясенной услышанным и увиденным Каэтаны, — над какими зверями невластен Лесной бог?
Она отрицательно покачала головой.
— Он невластен над теми животными, которые сами присутствовали при начале творения. Их, правда, осталось мало. В основном это левиафаны и драконы, а также змеи, но это уже так, мелочь. Этот мир населен разными тварями. Многие из них могущественны и почти что вечны, и они не любят Новых богов. А те об этом часто забывают.
С этими словами Тхагаледжа вынул из кармана маленький золотой свисток и поднес его к губам. Каэтана Напряженно прислушалась, но звука не уловила. Она вопросительно посмотрела на владыку сангасоев.
— Нужно немного подождать, — ответил тот на ее взгляд, — совсем немного.
Каэтана перевела взгляд на поле боя и обнаружила, что черно‑белые копейщики стараются по мере возможности не убивать животных. А звери хоть и атакуют их, но не так яростно, как можно было бы ожидать, так что сражение на этой части равнины было самым спокойным.