Того, что выше праха, и увидишь
Лишь то, что было прахом.
Только прахом!
Но я дерзну взглянуть на все, что хочешь.
Тогда — вперед!
Как быстро меркнут звезды!
А ведь они казались мне мирами,
Когда мы приближались к ним.
Они
И есть миры.
И есть на них эдемы?
Быть может, есть.
И люди?
Есть и люди.
Иль существа, что выше их.
И змии?
Раз люди есть — как им не быть? И разве
Дышать должны ходячие лишь твари?
Как быстро меркнут звезды вслед за нами!
Куда летим мы?
К миру привидений,
Существ, еще не живших и отживших.
Но мрак растет — все звезды уж исчезли.
Но ты, однако, видишь.
Жуткий сумрак!
Ни ярких звезд, ни солнца, ни луны,
И все же в этом сумраке я вижу
Какие-то угрюмые громады,
Но только непохожие на те,
Которые светилися в пространстве
Своими ореолами и были,
Как мне тогда казалось, полны жизни.
На тех, сквозь их сияние, я видел
Глубокие долины, выси гор
И водные безбрежные равнины;
Вкруг тех сияли огненные кольца
И диски лун, напоминая землю;
А здесь все страшно, сумрачно!
Но ясно.
Ты ищешь смерть увидеть и умерших?
Раз грех Адама предал всех нас смерти,
То я хочу заранее увидеть
То, что мы все увидим поневоле
Когда-нибудь.
Смотри.
Повсюду мрак!
И вечный мрак; но мы с тобой раскроем
Врата его.
Гигантскими клубами
Катится пар — откуда он?
Войди.
Вернусь ли я?
Не сомневайся в этом.
Ведь кто наполнить должен царство смерти?
Ты и твой род. Оно еще так пусто
В сравненье с тем, чем будет.
Облака
Все шире расступаются пред нами,
Кругами обвивая нас.
Входи.
А ты?
Входи. Ты без меня не мог бы
Проникнуть в царство призраков. Смелее!
СЦЕНА ВТОРАЯ
Как молчалив, как необъятен этот
Угрюмый мир! Он населен обильней,
Чем даже те горящие громады,
Которые в воздушных безднах блещут
В таком несметном множестве, что я
Сперва считал их за каких-то светлых
Небесных обитателей.[8] Но как
Здесь сумрачно, как все напоминает
Угасший день!
Здесь царство смерти. Хочешь
Увидеть смерть?
Я не могу ответить,
Не ведая, что значит смерть. Но если
Отец мой прав… О боже! Я подумать
Страшусь о ней! Будь проклят тот, кто дал
Мне бытие, ведущее лишь к смерти!
Ты проклинаешь мать, отца?
Но разве
Они меня не прокляли, дерзнувши
Вкусить от древа знания?
Ты прав:
Меж вами обоюдное проклятье.
Но твой Энох, твой брат?
Они должны
Делить мое проклятие со мною,
Родителем и братом их. Чтó принял
В наследство сам, то им и завещаю.
О бесконечный и угрюмый мир
Скользящих теней, призраков-гигантов,
То явственных, то смутных, но всегда
Печальных и величественных, — что ты?
Жизнь или смерть?
И жизнь и смерть.
Но что же
Тогда есть смерть?
А разве не сказал вам
Создатель ваш, что смерть — другая жизнь?
Мы от него пока одно узнали —
Что мы умрем.
Придет, быть может, день,
Когда он вам раскроет тайну эту.
Счастливый день!
О да! Ведь эта тайна
Откроется в невыразимых муках,
Соединенных с вечной адской мукой,
Еще не нарожденным, что родятся
Лишь для нее — для этой вечной муки.
Как величавы тени, что витают
Вокруг меня! В них не заметно сходства
Ни с духами, которых видел я
На страже заповедных врат Эдема,
Ни с смертными — с моим отцом и братом,
Со мной самим, с моей сестрой, с женою,
А между тем, отличные от духов
И от людей своим непостижимым,
Невиданным мной обликом, они,
Бесплотным уступая, превышают
Людей и красотою горделивой,
И мощью, и величием. У них
Нет крыльев, как у ангелов, нет лика,
Как у людей, нет мощных форм животных,
Нет ничего подобного тому,
Что видел я; они в себе вмещают
Всю красоту прекраснейших, сильнейших
Земных существ, но так не схожи с ними,
Что я не знаю — были ли они
Когда-нибудь живыми существами?
Когда-то были.
Были? Где?
Где ты
Живешь.
Когда?
Когда владели миром,
Который называешь ты землей.
Но в этом мире первый — мой родитель.
Из вас он, правда, первый, но из них
Он даже недостоин быть последним.
А кто они?
Они есть то, чем будут
Все смертные.
А были чем?
Живыми,
Великими, разумными — во всем
Настолько превышавшими Адама,
Насколько сын Адама превышает
Своих потомков будущих.
Увы!
И все они погибли, все исчезли
С лица земли?
С лица своей земли,
Как некогда и ты с своей исчезнешь.
Но ты сказал, что прежде их землею
Была моя?