И к лучшему! Твой мир и ты так юны!
Ты мнишь себя преступным и несчастным —
Не правда ли?
Преступным — нет, но скорби
Я испытал немало.
Первородный
Сын первого из смертных! Твой удел
Жить во грехе и скорби, но Эдемом
Покажутся тебе твои несчастья
В сравненье с тем, что ты узнаешь вскоре,
А то, что ты узнаешь, будет раем
В сравненье с тем, что испытать должны
Твои сыны… Но нам пора на землю.
Ужели ты привел меня сюда
Лишь для того, чтоб показать мне это?
Не ты ли жаждал знания?
О да,
Но лишь затем, чтоб знание служило
Дорогой к счастью.
Если счастье в знанье,
То ты уж счастлив.
Прав же был творец,
Велевший не касаться древа знанья!
А если бы губительного древа
Не насаждал, еще бы лучше сделал.
Однако и неведение зла
От зла не ограждает. Зло всесильно.
Я этому не верю, нет! Я жажду
Душой добра!
А кто его не жаждет?
Кто любит зло? Никто, ничто.
Но в эти
Несметные и дивные миры,
Которые мы видели с тобою,
Пока не погрузились в царство смерти,
Не внидет зло: так все они прекрасны!
Ты видел их лишь издали.
Но даль
Могла лишь уменьшать их красоту:
Вблизи их красота неизреченна.
Но подойди к прекраснейшему в мире
И приглядись к нему.
Я это делал:
Вблизи оно еще прелестней.
Нет,
Тут есть обман. Скажи, о ком ты думал?
Я думал о сестре моей. Все звезды,
Вся красота ночных небес, вся прелесть
Вечерней тьмы, весь пышный блеск рассвета,
Вся дивная пленительность заката,
Когда, следя за уходящим солнцем,
Я проливаю сладостные слезы
И, мнится, вместе с солнцем утопаю
В раю вечерних легких облаков,
И сень лесов, и зелень их, и голос
Вечерних птиц, поющих про любовь,
Сливающийся с гимном херувимов,
Меж тем как тьма уж реет над Эдемом,
Все, все — ничто пред красотою Ады.
Чтоб созерцать ее, я отвращаю
Глаза свои от неба и земли.
Но если ты владеешь существом
Столь дивной красоты, то почему
Несчастен ты?
Зачем я существую
И почему несчастен ты, и все,
Что существует в мире, все несчастно?
Ведь даже тот, кто создал всех несчастных,
Не может быть счастливым: созидать,
Чтоб разрушать — печальный труд! Родитель
Нам говорит: Он всемогущ, — зачем же
Есть в мире зло? Об этом много раз
Я спрашивал отца, и он ответил,
Что это зло — лишь путь к добру. Ужасный
И странный путь! Я видел, как ягненка
Ужалил гад: он извивался в муках,
А подле матка жалобно блеяла;
Тогда отец нарвал и положил
Каких-то трав на рану, и ягненок,
До этого беспомощный и жалкий,
Стал возвращаться к жизни понемногу
И скоро уж беспечно припадал
К сосцам своей обрадованной матки,
А та, вся трепеща, его лизала.
Смотри, мой сын, сказал Адам, как зло
Родит добро.
Что ж ты ему ответил?
Я промолчал, — ведь он отец мой, — только
Тогда ж подумал: лучше бы ягненку
Совсем не быть ужаленным змеею,
Чем возвратиться к жизни, столь короткой,
Ценою мук.
Но ты сказал, что ты
Из всех существ, тобой любимых, любишь
Всего сильнее ту, что воспиталась
С тобой одною грудью и питает
Своей — твоих малюток.
Да, сказал:
Чем был бы я без Ады?
Тем, чем я.
Ты чужд любви.
А он, твой бог, что любит?
Все сущее, как говорит отец;
Но, сознаюсь, я этого не вижу.
Поэтому не можешь и судить,
Чужда ли мне любовь иль нет. Есть нечто
Великое и общее, в котором
Все частное, как снег пред солнцем, тает.
Как снег — что это значит?
Будь доволен
Неведеньем того, что испытают
Сыны сынов твоих, и наслаждайся
Теплом небес, не знающих зимы.
Но ты любил существ, тебе подобных?
А ты — ты любишь самого себя?
Да, но не так, как ту, что украшает
Мне жизнь мою, что мне дороже жизни,
Затем, что я люблю ее.
Ты любишь,
Пленяясь красотой ее, как Ева
Пленилась райским яблоком когда-то;
Но красота поблекнет — и любовь
Угаснет, как и всякое желанье.
Но отчего ж поблекнет красота?
От времени.
Но дни идут, проходят,
А Ева и Адам еще прекрасны,
Не так, как серафимы, как сестра,
Но все ж прекрасны.
Время беспощадно
Изменит их.
Мне это очень больно:
Но все ж я не могу себе представить,
Что разлюблю когда-нибудь сестру,
И если красота ее поблекнет,
То, думаю, создатель красоты,
При гибели прекрасного созданья,
Утратить должен более, чем я.
Мне жаль тебя: ты любишь то, что гибнет.
Как мне — тебя: ты ничего не любишь.
А брат — ты любишь брата?
Да, люблю.
Его твой бог и твой отец так любят!
И я люблю.
Похвально и смиренно!
Смиренно?
Да, ведь он не первородный
И с детства был любимцем Евы.
Что ж,
Змий первым был любимцем, он — вторым.
Он и отца любимец.
И об этом
Я не скорблю. Как будто я не должен
Любить того, кого отец мой любит!
Но и Иегóва, кроткий ваш владыка,
Всещедрый насадитель райских кущ,
На Авеля с улыбкою взирает.
Я не видал Иегóвы и не знаю,
Пристойно ли Иегóве улыбаться.