П/Я 139. Повернул ключик, потянул ящичек. Чем хороша провинция, так только тем, что до неё поздно доходит. Ну, и что там у них? У «них»? Боже, это же когда-то было и у него! Сергей вытащил из стола девятый номер «Театра» с задумчивым Олегом Ефремовым. Хорошо хоть до почтового ящика что-то доносят. Так-так-так. Посмотрим: «Сегодня, когда все сферы нашей общественной жизни подверглись существенным испытаниям, театр тоже оказался в кризисном состоянии. Рухнули многие старые идеалы, самоликвидировались вдохновлявшие прежде ориентиры борьбы, пришли в негодность вчерашние методы сценической интерпретации жизни. Театр стоит на распутье. В этот трудный и болезненный период, наверное, важно понять, что же в основе театра вечно и незыблемо, что необходимо сохранить (или отыскать) в себе художникам, чтобы древнейшее искусство стало объектом внимания современников?»…
Ну и кто ответит?
А, Андрей Гончаров: «Сегодня, когда в государственной политике наметился поворот к человеку, когда благо человека во всех разделах социального бытия ставится на первое место, появилась надежда на возрождение лучших традиций русского театра… А возродить — значит вернуть религию театра. Поэтому театру прежде всего необходимо размежеваться с массовой культурой, затем — с политикой, особенно безнравственной. (Впрочем, политика в основном безнравственна.) Необходимо расчистить дороги к храму… Сейчас объектом внимания становится человек. Будем надеяться всерьёз и надолго. Сегодня появились все предпосылки исконным традициям русского театра дать реальное продолжение. Настало время исповеди».
Хорошо сказал дедушка, и, главное, красиво.
Оп, а это уже Марк Захаров: «Никакого кризиса в театре нет. Просто всё становится на свои места. Выход из неофеодального тоталитарного государства в цивилизованные сферы „регулируемой рыночной экономики“ сопровождается буйными катаклизмами, изменением потребностей, вкусов, критериев, эстетических и, стало быть, экономических оценок. Люди, не умеющие создавать новые интеллектуальные ценности, с каждым днём худшают, нервничают и даже впадают в определённую агрессивность…» — так, а кроме полемики? — «…режиссёрское дело — выстраивать на сцене лишь те человеческие взаимоотношения, что плотно „держат“ внимание зрителя-гурмана. Хорошая примета: в репетиционный период с трудом находить слова для разъяснения механизмов в подкорке правого и левого полушарий. Для этого актёрам хорошо читать Библию, Достоевского, Фрейда…» — кто спорит? Это и раньше было неплохо. Ну и на финал? — «…что назревает? Полагаю, какая-то особая, ещё не изученная, изощрённая форма режиссёрской психотерапии». Aless kaput! Гимн кича оставляем без комментариев.
Тесть, Сергей Никанорович, тёзка и поэтому отныне звавшийся в семье если не «дед», то просто «Никанорыч», отсчитывал последние месяцы до заслуженного отдыха замначальником отдела снабжения в минтранспорта. Неплохая должность. Сытная. Но сейчас дело было не в колбасе и не в очереди на стенку. Сейчас вся прелесть состояла в том, что, всё по тому же вечному от Салтыкова-Щедрина российскому принципу, каждый чиновник своего брата видит везде и всегда, в каком бы тот ведомстве не служил. И ранг с первого раза определяет, и уровень сопоставимости. Так вот, Сергеев тесть попадал на одну плоскость с замначальником управления культуры. И, естественно, был выше, чем директор театра. Что, собственно, было вполне достаточным в данной ситуации. Ситуации уже двухгодовалого отсутствия в театре своего собственного, а не гастролирующего режиссёра. Никто и не думал наезжать на так называемый «тайный» директорский «откат» от суммы гонорара приглашаемой постановочной группы. Хотя, почему бы и своим тоже не делиться? Да-да, понимаем: сумма не та. На своих-то, местячковых режиссёров, балетмейстеров и художников свои же министерство и управление культуры удавятся столько баксов выбросить. То ли дело «признанные мастера из Питера»! Им, столичным, меньше, ну, никак не предложишь. А двадцать пять директорских процентиков с десяти тонн — очень даже приятная пачечка, которую уже не так обидно разделить с тем же министерством. Вроде бы всем всё понятно, но! Но, уважаемые управители, где-то там, за горами, за долами, Горбачёв слишком чего-то мнётся, чего-то стыдится и ёрзает. Кабы там чего-то не вышло, кабы какой Андропов не вернулся, и тогда вся наша перестройка ещё неизвестно на кой делается, так что фиговый листок совсем сбрасывать «незя!». Одну постановку в сезоне можно и нужно оставлять и для местных творческих эксперементов. Всего одну. Но, нужно, нужно, товарищи. О чём это он? О репертуарной политике? О перспективах труппы? Нет-нет, Сергей просто решил поставить спектакль. Сам. «Гамлета». Да, «Гамлета». Несколько амбициозно, но зато вне всяких задних мыслей о материальной стороне. Почему «задних»? Да потому, что абсолютно без какой-такой надежды, что его возьмут в мафию. То есть, простите, в их команду.
Первое — это знать от кого зависит «разрешить» тебе или «не разрешить»? В конечном счёте, формальное решение об этом принимает директор театра. Это вроде как его компетенция и ответственность. Но это о-очень формально.
Второе — кто против? Прежде всего, против Сергея было министерство культуры Автономной республики Бурятия. Которое располагалось, как и всё здесь, на той же улице Ленина. Ибо пикантность ситуации заключалась в том, что в дни своего холостяцкого загула, будучи весьма неразборчивым к причинно-следственным связям, он умудрился дважды наставить рога замминистра культуры. Да-да, конечно, Кульман был стар и сед, да-да, конечно, с ним его несколько более молодой жене было не житьё. И много лет не уже сменявшейся секретарше тоже. Всё у них только и держалось на его очень не бедной сакле. Скандальчик получился тихий, но ядовитый, так как в весьма невеликом городе товарищ замминистр редко кого из творческой интеллигенции чем-нибудь да не обидел. Поэтому в позапрошлое лето Кульману, его жене и секретарше было трудно сохранять свои хорошие мины, слишком громко и насмешливо тикавшие подле трёх, почему-то одинаково оскорблённых изменой сердец. Кто ж кого оскорбил? Секретарша жену, жена мужа или Сергей всех? Да, тут теперь ни конём, ни кинжалом прошлое не исправишь, и на будущее не задобришь — это министры меняются, а замы остаются на века. Тем более в такой вот, абсолютно автономной республике.
Третье — кто за? Враг твоего врага — твой друг. Кому-то ведь не дали мастерскую с видом на Селенгу, не заказали оперу о новом урожае, кого-то издали меньшим тиражом… У каждой медали существует обратная сторона, и здесь уже пошли плюсы от компактности проживания в центре. Неожиданно первым, кто пришёл на помощь, оказался тесть. Тесть, который всё время их совместного семейного счастья вел себя по отношению к Сергею подчёркнуто доброжелательно, словно к соседу по гостинице или больничной палате и только. Так вот, Никанорыч так же аккуратно и вежливо выспросил, что Сергею конкретно нужно, и что и кто ему мешает, а потом повстречался с кое-кем в совмине в рабочее время, с кое-кем в управе в нерабочее. Чиновник чиновнику друг, товарищ и брат, если, конечно, они не напоминают друг другу о прошлых услугах, и не намекают о дальшейших. И ещё. Восток дело тонкое, тут кроме должностных факторов нужно всегда учитывать и клановые: кто чья родня, пусть даже на самом седьмом колене, — кровь в Забайкалье дело святое. Например, если ты вдруг захочешь дружить с просто симпатичным тебе человеком, а тем паче ходить с ним друг к другу в гости семьями, то для этого вначале ты обязан найти у себя троюродного племянника, женатого на сводной дочери его младшей тёти. Иначе дружба невозможна. Никак. В принципе. И тут-то Никанорыч был совершенно незаменим, ибо только он, как исконно местный кадр, каким-то для Сергея необъяснимым образом был способен держать в голове целые гектары родословных деревьев. Он их не только знал их от корней до плодовых завязей, но и умело использовал едва заметные для посторонних тойонные и тотемные знаки самых лощеных столичных деятелей для распознания их пастушьего происхождения из того или иного улуса. Никанорыч интуитивно точно пробирался в самых непролазных дебрях, что-то нюхал, что-то жевал и сплёвывал, но распутывал любые головоломки: кто, с кем, когда, почём. И за сколько отступится.
Конечно, Сергей тоже нажимал, где только мог. Где «только» сказано никак. Ему, «залётному артистишке, развратному пьянице и наглому лгуну» для реализации амбиций оставались только «левые» внепрофессиональные связи. Ну, да, они самые саунно-банные, по старой памяти, с бывшими комсомольцами и вечными кэгэбэшниками. Даже на открытие охоты съездил. Для этого ему опять пришлось попотеть, а Ленке потерпеть. В прямом и переносном смысле.
И вот разговор с директором театра у него состоялся по инициативе директора театра. Можно было честно бледнеть и не скрывать своего волнения. Да-да, именно от понимания возлагаемой на него ответственности: в такое финансово трудное время поставить спектакль, в общем-то не имея режиссёрского образования… но Сергей опытный актёр, много игравший и ещё больше видевший, имеющий заслуженный авторитет у товарищей… поэтому дирекция надеется, что первый блин не будет комом… и театр сможет доказать, что обладает своими собственными кадрами, которые успешно… да, Сергей, относится с пониманием степени риска дирекции и постарается оправдать возложенное сверху… Ну, там и так далее, и тому подобное словоблудие, очень похожее на чернильное пятно ретирующейся каракатицы. Расстались в дверях с взаимным предчувствием непростоты дальнейших отношений. Но с долгим потряхиванием рук на пороге и прищуристыми улыбками от уха до уха. После чего решением ближайшего худсовета срок будущей премьеры определился на начало декабря. Чтобы театру можно было успеть сваять ещё какую-нибудь залепуху к новогодним каникулам.
Гип-гип, ура! Приказ на стене, можно приступать. Нужно приступать! Теперь другое исчисление очерёдности. Первое — роли. Второе — художник. Третье — музыка. Второе р