И все же она согласилась встретиться завтра на пляже. Как же им найтись? А у отеля «Кристальный мол». Там с утра не много народа. И еще он наверняка будет самым белым пятном на всем калифорнийском побережье. Не просто белым — синюшно-бледным. Потому, что как раз в это лето он впервые ни разу не выбрался на природу. Может быть, это и есть старость? Когда не хочется, и нет аргументов преодолеть нежелание… «Понтиак» увернул за дальний поворот. Ну-ну, это еще не отруб. Просто встреча произошла слишком нечаянно. Скорее всего, у нее сегодня уже была запланирована встреча. С местным смуглым бойфрендом. Хахалем по-русски, по-нашенски. Ну не может такого быть, чтоб Сергей и не затронул сердечную струнку бывшей соотечественницы. Бывшей соученицы. Бывшей подружки. И чуть-чуть не жены. Что значит «без чувств проходили»? Уж у нее-то чувства были, хорошо помнится, что, может быть и не ураганные, но были. Это же она его потянула за собой в Москву, где ее дядя обещал помочь. Мыкались они тогда первое время вполне поровну, и расстались очень даже по-дружески. По абсолютно понятным причинам: пребывая совершенно в своем уме, дядя вовсе и не собирался помогать всем сибирякам, почему-то пожелавшим сделать карьеру в столице. Родня родней, но в мужья дочери сестры этот нагловатый молодой человек не тянул. Что ж, Сергей со второго или третьего раза с ним согласился — собственных сил показалось не меряно. Они по инерции повстречались-послучались какое-то время, но учеба на «директорском» факультете ГИТИСа отнимала у Лариски как-то все больше сил, да потихоньку-помаленьку появились новые, неизвестные ему друзья, новые интересы. Такие, ну, в общем, очень даже новоарбатские, которые не всех затрагивали. А Сергей по два спектакля в день «бей-барабанил» и «аленько-цветочил» по обнинскам, дзержинскам и можайскам со своими друзьями и своими тюзовскими интересами. Так что, еще не известно, кому на кого нужно бы сейчас обижаться: «без чувств».
Пока он открывал дверь, в номере уже вовсю свиристел телефон. Карапетян умолял немедленно спуститься в бар первого этажа и выпить. Как полагается: от души, по-русски и по-советски. Просьба начальства равняется приказу, оставалось переодеть рубашку, сменить шорты на брюки. Даже без душа. Опять удивляли роскошный лифт, надраенный до рези в глазах холл и выдрессированная прислуга. Почти все негры или мулаты. А вот бармен оказался поляком. И они постепенно находили с ним общий для всех славян язык: в конце концов, стоило только махнуть указательным пальцем, как в стаканчике появлялось пятьдесят грамм кисловато-горькой местной водки безо всякого льда. Вонючей и желтоватой водки, как бы там она не называлась.
Карапетян страшно нервничал. Сумма предстоящей сделки была достаточно велика, отчитываться будет необходимо перед немалым количеством прямых и косвенных участников, а почти единственной гарантией возвратной черной кассы были его родственные связи с американскими партнерами. Все, конечно же, его утешали и успокаивали — и в Улан-Удэ, и в Москве, и в Иркутске. Да он и сам себя тоже утешал тем, что сделка с компанией «Equipment» предстояла не первая: мы вам легированную сталь и хром, а вы нам окорочка и сигареты. Только это для внешнего взора, это так, пара ящиков себе в убыток. А на самом-то деле «беспроцентный кредит». И, конечно же, безвозвратный… Скольких таких сдельщиков в их перестроечное время уже стрельнули за самые непредсказуемые промахи? Сейчас жизнь человека ни чего не стоила. После Афгана, Карабаха, Абхазии, Белого дома и Чечни киллеры просто толпами бродили по улицам. В газетах в открытую печатались наглые объявления с предложениями специфических услуг. Цены на эти услуги умиляли до слез: восемь старушек или два бизнесмена — и можно купить подержанные «жигули»!
Они приняли по семь стопочек, и стали доверять друг другу. Карапетяну просто необходимо подстраховаться. Дело в том, что рассчитываться америкашки должны были, как всегда, не в открытую, а под видом беспроцентных валютных ссуд. Чтобы налоговые и иные фискальные органы отдыхали, на острове Буяне в далеком океане существовал банк, который и выдавал эти самые беспроцентные займы. Первые сделки прошли удачно, но! Но всегда нужно иметь шестое чувство в собственной заднице, чтобы вовремя определить срок созревания груш. Срок, когда тебя могут очень даже просто кинуть. После десятой рюмки ситуация раскладывалась так: за поставку редких металлов отвечал их хозяин Карапетян, а вот получателем кредитов был молчаливый представитель московского банка с филиалами в Иркутске и Улан-Удэ господин Иванов. Это надо же было такую фамилию придумать! Сергей и еще два «господина» в зеленых галстуках являлись просто наблюдателями от более-менее крупных фирм-компаньонов. И вот Карапетян предлагал ему более, чем дружбу: он договорится, впрочем, уже договорился, что их американские друзья чуть-чуть изменят условия договора и банковскую подпись получателя разложат на три. Не один Иванов будет обладателем права принимать на себя около десяти миллионов «баксов», а и провинциалы тоже поучаствуют в их судьбе. Боялся Карапетян, ох, боялся, что иначе московские крепкие ребята, со своим незыблемым банком и кремлевской крышей, успеют обанкротиться раньше, чем их веселая делегация достигнет пределов своей великой державы. Понятно, что ребята эти все равно их кинут, кинут, как только продадутся неприкосновенные запасы с подведомственных предприятий. Но пусть это будет попозже. А почему Сергею такое доверие? Именно ему? Так ведь они ж с его тестем вместе после войны в нархозе учились, в одной комнатке жили и с тех еще пор привыкли всем, даже девочками делиться. Так что и Сергей для него не чужой!.. Поляк хоть и славянин, но вдруг уперся, тварь и предатель, тоже, поди, с Валенсой против СССР буянил. Кое-как уломали его на посошок, крякнули по двенадцатой мерзости и отправились в номера. Душ и сон. Запомнить: не пить ничего из бара-холодильничка и не смотреть платной порнухи: цены-с!.. То есть, это все можно, но за свой счет.
Когда ночь полна однообразно направленных видений, лучше преодолеть земное притяжение и принять душ. Оставляя лужи на полу, Сергей голышом подошел к окну. Всем отекающим мелкими струйками телом вжался в холодное стекло. Там, за дюймовым сплавом соды и кремния, черное, в редких, низких, подсвеченных снизу мириадными переливами городских огоньков облачках, небо обрезалось на далеком, но четком горизонте серебрящимся неведомо отчего заливом. Луны-то не было, а вода все равно серебрилась. А берег золотился. Ну, они здесь электричество явно не экономят. Откуда столько энергии? Проклятые американцы, именно из-за их отношения к природным ресурсам планета скоро погибнет в экологической катастрофе. Кварталы, дома — до самого горизонта световые квадраты в световых квадратах. И повсюду игривыми всполохами реклама. Сплошь. Отсюда неразличимая, такая для русского человека суетливая, агрессивная, мельтихающая. Снующая. Зудящая. Выманивающая и выцыганивающая. Долбящая и долбающая. В общем, какой только рекламы здесь нет! В любом случае, этих разновидностей бегающих и прыгающий букв и настырных картинок явно больше, чем нужных слов в нашем богатом и могучем для их определения. Marketable pig-swill for multitude. А сверху — в полнеба и полморя — контуры величественных небоскребов для небо- и море-жителей. Зримый школьный догмат социальной пропасти внутри классового общества угнетателей и угнетенных. Нам бы такое угнетение: даже по ничейным муниципальным газонам меж остриженных деревьецев низехонькие фонарики. Может быть, выйти, поискать приключений? Ну, Шаганэ ты моя, Шаганэ? Стоп! Терпение, господа, терпение, главные силы потребуются завтра: неужели он так и не сломает Лариску? Не может такого быть!
Утро начинается с рассвета. Душ, бритье, даже впервые за много лет — зарядка. Ну, это так, конечно лишнее, просто настроение. Масляна головушка, шелкова бородушка. Нет, он совершенно еще в форме, если присмотреться, то даже верхние два кубика пресса почти что проглядывают. Белоснежная навыпуск майка, синие-синие шорты, очки и бейсболка с «777» — что бы это значило? Красавец! В коридоре столкнулся с горничной, тоже мулаткой, но еще более рельефной, чем вчерашняя.
— Hi!
— How do you do!
Нет, это не ответ, вчерашняя была контактней. А у этой хоть и четвертый номер, но под ним словно ничего и не бьется. Ничего такого. Ну, и ладно, пускай себе живет, а ему еще и позавтракать нужно успеть. Нет, все же какие у них тут лифты! Блеск. А вот шведский стол у нас бы не прижился. Это только бройлерные американцы грустно считают употребленные калории, а наши бы лишь весело прикидывали экономию и злорадно набивали бы нашару живот, как верблюды горбы. Сергей соорудил из салатов такую высоченную горку на своей тарелочке, что его, наверное, приняли за циркача с оригинальным балансированием: «Bon appetit!» — «Угу». Такси под отелем стояло штук двадцать. А вот хочу на «мерсе» с негром — «Please, Sir»! О, что бы еще такого? Вот уж, действительно:
Мне осталась одна забава:
Пальцы в рот — и веселый свист…
Песок бесконечного пляжа серо-мутным самородным золотом окантовывал бирюзовое кипение редких и небольших, необъяснимо упругих волн. Растянутый шлепок, пенистое шуршание по ногам и откат для нового удара в пологую непротивляющуюся сушу. Ровный ветер из Муссонного залива относил наверх, в пальмовую рощицу голоса купающихся и резвящихся под высоким ослепляющим солнцем туристов. Слева за спиной белел двухэтажный комплекс «Кристального мола». От отеля по пляжу рассыпались цветные зонтики и палатки. Кстати, мол, действительно красивый, острой прямой уходил в далекую глубину, размеренно срубая громко хлопающие гребни, накатывавшие из неведомых океанских просторов. Лариска где-то задерживалась, и Сергей, неудержимо расплываясь блаженной улыбкой и беззлобно отмахиваясь от мальчишек-мексиканцев с колой и кокой, размеренно вышагивал по самому краю сказочной земли. Вода, смешанная с мельчайшим песком, крохотными раковинками и едва различимыми блестками неведомо чего, игриво захватывала ступни, освежающе щекотала их и струилась назад, стирая за ним неглубокие следы. Триста метров туда, триста метров обратно. Мимо проносились или проползали мелкие стада отдыхающих, одинаково громко плюхаясь в колышущуюся рябь залива, и так же одинаково, но уже тихо выбираясь на сушу. Здесь многие отдыхали семьями. И многие говорили по-немецки. Ему тоже мучительно хотелось, разбежавшись, поднырнуть под надвигающийся вал, потом под второй, и плыть, плыть. Может быть до той, такой обалденно белой-белой яхты, дразняще сильно и независимо двигавшейся в полукилометре вдоль берега.