— Я уже хотел звонить прокурору, узнать, почему моей персоной никто не интересуется. Как-никак мы с женой прожили вместе больше тридцати лет, я знал Альбину и ее дела лучше, чем кто бы то ни был, — сообщил Виктор Палыч с ноткой сдержанной печали в голосе.
Разглядывая скорбящего супруга, Гуляев решил, что губернатор ему нравится. Во-первых, разговаривает, не чинясь, не напоминая каждым жестом, взглядом и интонацией о разнице в их положении. А во-вторых, не разыгрывает безутешное горе. Сергей Владимирович повидал на своем веку достаточно вдов и вдовцов, чтобы сделать для себя вывод: истинное горе не голосит о себе, не выставляет себя напоказ. Человек, переживший трагедию, прячет боль от посторонних глаз, словно боится, что от демонстраций она обесценится, потеряет силу, и тогда умрет последнее чувство, а он останется — живым трупом.
Вместе с тем Сергей Владимирович понимал, что Турусов с его опытом публичных выступлений давно научился изображать искренность, благородство, демократичность и вообще любое качество, требуемое по сценарию. А значит, не стоит доверяться первому впечатлению. С таким зубром от политики нужно держать ухо востро.
— Позвольте выразить вам соболезнования, — вежливо начал Гуляев и тут же кинул пробный камень: — Думаю, смерть Альбины Николаевны была для вас страшным ударом.
— Я бы так не сказал, — неожиданно возразил Турусов. — Видите ли, Альбина была больна. Давно и безнадежно. Ей несколько раз делали операцию по пересадке почки, но рано или поздно организм чужую почку отторгал, а операции с каждым разом проходили все хуже. Когда Альбину забрали в клинику в этот раз, все мы — я имею в виду близких — были морально готовы к смертельному исходу. Оксана Яновна, подруга Альбины, которая лечила ее раньше, и доктор Корзухин, последний лечащий врач, оценивали ее шансы как один к десяти. Это при операции. А без оперативного вмешательства Альбина была обречена. Ей оставалось от силы несколько месяцев. Поэтому я не могу сказать, что ее смерть была для меня потрясением. Хотя обстоятельства, при которых она наступила, меня… гм… да, ошеломили.
— Судя по затруднениям с подбором нужного слова, оно не вполне точное, я прав?
— Да нет, почему же? Ошеломили, привели в замешательство, оглушили… Вполне точно передает мои чувства.
— Как правило, мужья, говоря о чувствах, которые испытали, узнав об убийстве жены, используют другие выражения, я бы сказал, более сильные.
— Понимаю. Мне жаль, если я вас разочаровал. Ни потрясения, ни отчаяния, ни ярости, ни жажды мщения я не испытываю. Боль… может быть, горечь потери… «Может быть» — потому что на самом деле горечь потери я давно пережил. Видите ли, долгая хроническая болезнь меняет не только внешность, но и характер больного. Характер даже в большей степени. Альбина последних лет была совсем не той девушкой, на которой я когда-то женился. Та была неземным существом, ангелом во плоти. Если бы вы знали ее…
— Я знал, — неожиданно для себя перебил Сергей Владимирович. — Мы учились в одном классе.
Во взгляде Турусова впервые появился личный интерес к следователю, который вел дело об убийстве его супруги. Словно признание Гуляева переводило его из разряда абстрактных личностей, следящих за соблюдением закона, в разряд почти что приятелей Виктора Палыча.
— Тогда вы меня поймете. Разве можно представить себе, чтобы та девушка ради обретения власти шла по головам? Наслаждалась этой властью, унижая людей, попирая их волю, желания и чувства? Радовалась чужому несчастью? А моя жена в последние годы именно так и делала. Не скрою, я могу понять человека, который ее убил. Не оправдать его, нет. Убийство оправдать нельзя, во всяком случае, убийство больной, беспомощной женщины, исподтишка. Но понять убийцу — могу.
«Что они, сговорились, что ли? — с внезапной неприязнью подумал Гуляев. — У одной убили подругу, у другого — жену, а они прямо готовы нанять убийце адвоката!»
— Скажите, а где вы находились, когда Альбина Николаевна умерла? — намеренно резко спросил он.
— Меня не было в городе, — ничуть не обидевшись, сообщил губернатор. — Время от времени приходится ездить по области, знаете ли. Проверять, правильно ли тратятся бюджетные средства, нет ли злоупотреблений, то да се…
— Как же вы уехали, зная, что жене предстоит операция с такими маленькими шансами на выздоровление?
— Я не знал, когда ей назначат операцию. Никто не знал. Для пересадки почки нужен донор… э… погибший человек со здоровыми почками. Мало того, у донора и реципиента должны совпадать группы крови и еще что-то… Они там делают какую-то проверку на совместимость тканей, не знаю точно какую. Словом, операцию могли провести еще не скоро, а мои обязанности никто не отменял. Я попросил Оксану, чтобы меня вызвали, если донор э… появится. Господи, как это ужасно звучит! Вам не кажется, что в самой идее трансплантации жизненно важных органов есть нечто глубоко циничное? С нетерпением ждать смерти здорового и нестарого человека, не сделавшего лично вам ничего плохого, более того — незнакомого, разве это не порочно?
— Не знаю. По счастью, у меня никогда не было причин задумываться над такими вопросами. Если позволите, вернемся к кончине вашей супруги. Часто ли вы навещали Альбину Николаевну до своего отъезда в область?
— Практически ежедневно.
— Тогда, вероятно, вам доводилось общаться с теми, кто за ней ухаживал. Как, по-вашему, у кого-нибудь из персонала клиники могли быть причины желать вашей супруге смерти?
Турусов усмехнулся.
— Несмотря на учебу в одном классе, вы не очень-то представляете себе характер женщины, смерть которой расследуете. Смешно думать, будто Альбина подпустила бы к себе человека, имеющего основания желать ей смерти. Все, кто имел право входить к ней в палату, от лечащего врача и до последней уборщицы, были тщательнейшим образом проверены на предмет связи с людьми, интересы которых когда-либо пересекались с интересами моей жены. У Альбины Николаевны была собственная служба безопасности, они ни за что не допустили бы такой промашки.
— Вот как? — Сергей Владимирович приподнял бровь. — Тогда почему же эта служба не озаботилась надлежащей охраной? Разве может один человек, да еще поставленный за дверью, обеспечить безопасность прикованной к постели женщины?
— Вы забываете о сиделке, которая дежурила в палате круглосуточно. О кнопке срочного вызова, установленной над кроватью Альбины. Ей достаточно было протянуть руку, чтобы поставить на ноги весь этаж. Охранник за дверью тоже мог поднять тревогу одним движением ноги. У него под столом — кнопка сигнализации. Нет, их трудно винить в том, что не уберегли Альбину. Разве можно предугадать такую цепь совпадений? Внезапный приступ у охранника, отлучка сиделки, сон Альбины… Преступнику невероятно повезло.
— Может быть, может быть, — задумчиво пробормотал Гуляев. — А среди работников клиники, не имевших доступа в палату вашей жены, были ее враги?
— Трудно сказать. Что-что, а наживать врагов Альбина умела. Правда, работники клиники — не ее уровень. Недруги Альбины, как правило, занимали более высокое положение. Конечно, с простыми людьми, например с прислугой, у нее тоже бывали конфликты, иногда довольно серьезные, но мне почему-то кажется, что причина этого убийства должна быть более весомой, чем бытовая склока. Разве что в клинике работает кто-то из друзей или родственников тех, кому моя жена навредила по-крупному.
— И вы можете назвать имена? Я имею в виду имена тех, кому Альбина Николаевна крупно навредила?
На лице губернатора отразилось удовлетворение. Судя по всему, разговор наконец принял то направление, которого он ожидал. Следующие полчаса Виктор Павлович подробно и со вкусом рассказывал о пиратских выходках покойной супруги. В отличие от Оксаны, он, видимо, нисколько не стеснялся поставить в неловкое положение своих знакомых. А может, будучи реалистом, понимал, что следователь и сам без труда соберет эти сведения.
Но благодушие губернатора мгновенно испарилось, когда Гуляев задал ему вопрос о взаимоотношениях покойной с дочерью.
— А вот это вам совершенно ни к чему, уважаемый, — заявил Виктор Палыч, обдав следователя арктическим холодом. — Марина не имела даже теоретической возможности убить мать или поручить это убийство третьим лицам. Она постоянно — слышите? — постоянно находилась под присмотром телохранителей, которые работали на Альбину. Жена очень боялась, что девочка свяжется с неподходящей компанией, и санкционировала самое бесцеремонное вмешательство в личную жизнь Марины вплоть до прослушивания ее телефонных разговоров и перлюстрации писем. — Перехватив изумленно-брезгливый взгляд Сергея Владимировича, Турусов несколько смутился, и температура в помещении сразу поползла вверх. — Я возражал, но… Альбина — мать. Предполагалось, что она лучше знает, как надо заботиться о девочке. Во всяком случае, уж один-то добрый плод ее воспитательная политика принесла. Были у Марины причины ненавидеть мать или нет, подозревать девочку в убийстве вы точно не можете.
— Вероятно, вы правы, — миролюбиво сказал Гуляев. — Но, надеюсь, у вас не возникнет возражений, если я захочу побеседовать с Мариной? Мать могла делиться с ней какими-нибудь женскими секретами, которые от вас держались в тайне.
Турусов явно собирался оспорить предположение следователя, но воздержался, сообразив, что это бессмысленно.
— Дерзайте, — буркнул он не слишком любезно. — Вы — профессионал. Вам виднее.
Допрос Марины Турусовой Гуляева обескуражил и даже подорвал его веру в собственный профессионализм. На своем следовательском веку Сергей Владимирович повидал всяких свидетелей, в том числе и хитрых, и изворотливых, и замкнутых, и молчаливых. Но такую… непрозрачную особу встретил впервые. Губернатор Турусов, проведший почти полвека в вышей лиге партийных ролевых игр, по сравнению со своей двадцатилетней дочерью, этой невинной домашней девочкой, мог сойти за большой кусок горного хрусталя.