По закону подлости кесарево, естественно, понадобилось. Оксана как раз отдавала распоряжение медсестре готовить большую операционную, когда в предродильную палату ворвалась молоденькая дежурная из приемного покоя:
— Оксана Яновна! Там женщина на сносях… Говорит, что она жена председателя облисполкома. Я хотела ее осмотреть, но она отказалась. Попросила отвести ее в ваш кабинет и позвать вас… Я понимаю, что не положено, но…
Оксана, не дослушав, крикнула сестре: «Готовьте операционную и больную!» и бросилась бегом к посту старшей медсестры, где стоял телефонный аппарат. Набрала по памяти номер родного хирургического отделения.
— Игорь Валентинович, миленький, вы сейчас не заняты? Спасайте! Сможете сделать кесарево? Давление сто на сто семьдесят, узкий таз, ягодичное предлежание… Нет, здесь, в гинекологии. Операционную уже готовят, анестезиолога берите своего… Спасибо огромное, я ваша вечная должница!
Потом, не чуя под собой ног, помчалась на второй этаж, в свой кабинет.
Альбина сидела у двери, тяжело привалившись к стене. Одного взгляда на ее лицо было достаточно, чтобы у Оксаны оборвалось сердце.
— Оксана…
— Молчи! Потом! — Она быстро открыла кабинет и втащила Альбину за собой. — Раздевайся!
Короткий осмотр показал, что предчувствие ее не обмануло.
— Когда… — Она хотела спросить: «когда плод перестал шевелиться?», но в последний миг прикусила язык. — Когда ты почувствовала недомогание?
— Сегодня утром. Вообще-то я сначала не беспокоилась, мне все время нездоровилось, а срок еще не подошел, но потом…
— Альбина, тебе нужна срочная операция! Ты только не спрашивай меня ни о чем, я все равно ничего точно не могу сказать без обследования, а на обследование нет времени… — тараторила Оксана, накручивая телефонный диск. — Ирина? Каталку ко мне в кабинет, бегом! Скажи остальным, что я буду в хирургии… Не знаю! Как только освобожусь. Предупреди Валентиныча. — Она нажала на рычаг, начала набирать следующий номер. — Ничего страшного, Алька, обычное кесарево. Только тянуть нельзя, твоя почка не справляется… Галина Николаевна? Проассистируете мне по старой памяти?.. Кесарево, очень срочно… Нет, ее сейчас привезут к вам, у нас все занято. Понадобится искусственная почка и… ладно, это потом. Буду через десять минут. Как только ее привезут, начинайте готовить к операции.
Прибежала Ира с каталкой, они уложили Альку, Оксана помогла дотолкать каталку до лифта — для скорости.
— Ты вытащишь нас, правда? — спросила ее Альбина, положив руку на живот.
— Вытащу, — пообещала Оксана, изо всех сил стараясь не отводить взгляд.
Когда лифт уехал, она вернулась в кабинет и позвонила Турусову:
— Виктор Палыч, Альбина у меня в больнице. Все вопросы потом, я должна срочно ее оперировать. А вы ищите самого лучшего абдоминального хирурга, какого только можно найти в наших краях, и немедленно тащите его к нам, в первую хирургию. И молитесь. Спасителю, Пресвятой Богородице и всем святым. Молите о чуде, и да поможет нам Бог!
Турусов не подвел. Раздобыл настоящего кудесника, подполковника медслужбы, который по счастливому стечению обстоятельств приехал из соседней области оперировать командира местной войсковой части. Кудесник сменил Оксану у операционного стола через час. К этому времени она сделала все, что могла, и, сражаясь с дурнотой, пыталась сделать невозможное. Подполковник, оценив ее состояние, мягко выпроводил Оксану из операционной, а сам остался творить чудо.
Она поплелась к себе в отделение. По-хорошему следовало спуститься в приемный покой, где накручивал круги озверевший от неопределенности и страха за жену Турусов. Но Оксана оттягивала минуту встречи с мужем Альбины, потому что не могла сказать ему ничего утешительного. Даже если кудесник сотворит свое чудо и вытащит Альку, которая как минимум двенадцать часов носила в себе мертвого младенца, — это с единственной-то почкой! — она все равно не захочет жить, когда узнает, что ребенок погиб. А без желания жить шансов на выздоровление у нее нет.
Погруженная в некое подобие транса, Оксана шла по коридору своего отделения, не слыша орущих, стонущих, скулящих женщин, которые метались на койках и каталках, выставленных вдоль стен. Что побудило ее тогда остановиться? Детское личико в сочетании с непомерно огромным животом? Закушенные в упрямом молчании губы? Отчаяние, застывшее в глубине испуганных глаз? Интуиция? Вмешательство высших сил?
Оксана подошла к каталке, надела стетоскоп и почти не удивилась, услышав биение двух младенческих сердец. («Значит, высшие силы».) Она проверила раскрытие шейки матки, кивнула самой себе и взялась за ручки каталки.
— Поехали рожать, милая, — сказала она девочке и повезла каталку в свой кабинет.
— Нам очень повезло с этой девочкой, с Ольгой, — рассказывала Оксана Гуляеву. — Она не стояла на учете в женской консультации и скрывала беременность от родных и знакомых. Только отцу ребенка и рассказала, но тот послал ее далеко и надолго. Тогда она собрала вещи и ушла из общежития. От стыда ушла. Сначала ночевала в подъездах, потом набрела на больную старуху, которая взяла ее к себе. Не за так взяла. Ольга ишачила на нее, как рабыня, да еще бутылки собирала и сдавала — им обеим на прокорм. Словом, ни о ее беременности, ни тем более о том, что она ждет двойню, никто не знал. Карту, которую завели на нее при поступлении в больницу, я изъяла. Но это потом, когда все уже было решено. А в ту ночь я принимала у нее роды и одновременно уговаривала расстаться с одним из младенцев. Это было непросто. Я клялась, что отдам ребенка в хорошую состоятельную семью, что приемный отец обеспечит саму Ольгу и другого ее малыша жильем, будет помогать им деньгами, пока она не устроится на работу, но она все сомневалась. Удивительно, ведь ей и одной абсолютно некуда было податься, а уж с двумя-то детьми!.. В конце концов я рассказала ей правду. Всю правду про себя и Альку. И про то, что Алька умрет, когда очнется после наркоза и узнает, что потеряла ребенка. Только тогда Ольга согласилась. Не из корысти, понимаешь? Не ради убежища для себя и ребенка, а из сострадания к совершенно незнакомой ей женщине. Она вообще оказалась удивительной девочкой, наша Оля.
— Как же вам удалось избежать слухов? — спросил Сергей. — Ведь в больнице, наверное, многие знали, что ребенок Альбины умер.
— Нет, не многие. Только я и две медсестры — из моего отделения и из хирургии. Еще подполковник. И, естественно, Турусов. Все. Пять человек. Считая Ольгу — шесть. Подполковник на следующий же день уехал в свою Самару. Галине Николаевне, сестре из хирургии, я полностью доверяла, и она ни разу меня не подвела, так что на ее молчание мы могли спокойно положиться. Барышне из гинекологии Турусов хорошо заплатил и устроил ее на престижную работу в питерскую спецполиклинику для высших партийно-хозяйственных чинов. Она уехала из Старграда через месяц после этой истории. А Ольга… Ольга сама поставила условием сделки, что мы никому, никогда, ни при каких обстоятельствах не расскажем о ее отказе от родной дочери. Так что я сегодня нарушила сразу два обещания… — Оксана помрачнела и замолчала, потом вспомнила о том, что заставило ее нарушить слово, и заговорила торопливо: — Мы заметали следы, как настоящие шпионы. Роды у Ольги я принимала одна, потом заперла ее в своем кабинете. На следующий же день тайком вывела их с ребенком из больницы и отвезла в свою квартиру. Изъяла карту. Вторую девочку отнесла в палату новорожденных и оформила как дочь Альбины. Нам и в этом повезло: близнецы родились мелкими — около двух с половиной килограммов — и немного недоношенными. Конечно, у ребенка Альбины недоношенность была бы больше, но она ведь тоже не состояла на учете в женской консультации. Словом, никто ничего не заподозрил. Через три недели я переправила Ольгу с младенцем в Москву, к своей подруге, тоже врачу. Она по своим каналам раздобыла справку, удостоверяющую, что Ольга родила дочь первого июля в московском роддоме.
— Значит, твоя подруга тоже знала?..
— Нет. Она просто выполнила мою просьбу. Я не стала ничего объяснять, а она — расспрашивать. Ольга осталась в Москве, Турусов, задействовав свои связи, помог ей получить прописку, а потом и квартиру — кажется, ее фиктивно оформили на какой-то завод — и первые пять лет выплачивал нечто вроде пособия на ребенка. Все, на этом первая часть истории заканчивается. Часть вторая началась около месяца назад. Виктор Палыч приехал в клинику на свидание с женой, а после свидания зашел ко мне. Он сказал, что душевное состояние Альбины в последние дни внушает ему серьезную тревогу. Особенно его беспокоило ее отношение к Маришке. Оно становилось все более и более… ненормальным. Чутье подсказывало ему, что жена в любую минуту может выкинуть что-нибудь… страшное. Чтобы как-то разрядить атмосферу, он придумал совершенно безумный план. Временно подменить Марину на Марьяну, вторую дочь Ольги. Девочки — однояйцевые близнецы.
— Зачем? Что бы это дало?
— Это долго объяснять. Ладно, попробую покороче. Представления Альбины об отношениях матери и дочери складывались на основе ее личного опыта. А у них с тетей Ниной, Алькиной мамой, отношения были очень теплые, очень доверительные, очень сердечные. Алька лет до восьми в прямом смысле провисела у матери на шее. Как маленькая обезьянка. Они все время целовались, обнимались, шептались, говорили друг другу ласковые словечки, делали маленькие подарки. Естественно, Альбина ожидала, что у них с дочерью все будет так же. Но Марина по характеру совершенно другой человек. Замкнутая, сдержанная, независимая, она просто не могла вести себя так, как этого ожидала мать. И тем выводила Альбину из себя. С каждым годом все больше и больше. Помнишь, ты спрашивал, почему она стала такой? Так вот, отчасти из-за Маришки. Она рисковала всем, чтобы ее родить, думала, что обретет в дочери смысл жизни, а девочка обманула ее ожидания. Когда стало ясно, что здоровье ее никогда до конца не поправится, что она в любой день может умереть, у Альбины начались проблемы психич