— Делай то, что тебе нравится и дай людям — или некоторым из них — заниматься своими делами. Сейчас нет причин горевать — ты ведь сама хозяйка своей судьбы, ставшая независимой вслед за Египтом, и трудишься от рассвета до заката: и на кухне, и в ванной, и на крыше, смотришь одновременно и за порядком, и за курами, и за детьми. А служанка Суидан даже не осмелится и приблизиться к твоим апартаментам или забрать у тебя одного из детей хоть на время. О Боже… К чему все эти хлопоты, когда не так уж много от них проку?!
Хадиджа ответила на это, кивнув подбородком. Она боролась с собой, чтобы не улыбнуться, что указывало на то, что слова Аиши её обрадовали. Тут Ясин произнёс:
— Некоторые люди созданы для того, чтобы командовать, а некоторые — чтобы подчиняться…
Халиль Шаукат, улыбнулся, показывая свои надвинутые друг на друга резцы, и сказал:
— Госпожа Хадиджа — подлинный пример домохозяйки, хотя она игнорирует своё право на отдых.
Ибрахим Шаукат, произнеся после того «Амин», сказал:
— Это полностью и моё мнение, я его неоднократно высказывал ей. Потом я предпочёл молчание во избежание головной боли…
Камаль поглядел на мать — она как раз наполняла чашку Халилю Шаукату заново, — и представил себе лицо отца, вспомнив о его тирании. На губах его появилась улыбка, а затем он перевёл изумлённый взгляд на Ибрахима и сказал:
— Вы как будто её боитесь!
Мужчина, повертев своей крупной головой, сказал:
— Я пытаюсь избежать неприятностей, если нахожу путь к миру, а твоя сестра избегает мира, если находит путь к неприятностям!
Хадиджа закричала:
— Послушайте-ка эту мудрость! — и она указала на мужа, словно обвиняя его. — Ты избегаешь бодрости, если можешь поспать!
Мать, глядя на неё пристальным предупреждающим взглядом, сказала:
— Хадиджа!
Ибрахим похлопал тёщу по плечу и сказал:
— Это у нас дома часто случается!.. Но посмотрите на себя!
Ясин перевёл взгляд с сильной полной Хадиджи на тонкую стройную Аишу, намеренно стараясь привлечь к ним внимание, а потом с каким-то недоверием сказал:
— Расскажите-ка нам о постоянных хлопотах Хадиджи с утра до вечера… где же следы этих самых хлопот?!.. Как будто, это она развлекается, а Аиша работает!..
Хадиджа, раскрыв ладонь правой руки, направила её к лицу Ясина, разведя пальцами, и сказала:
— И от зла завистника, когда он завидует![62]
Но Аиша не успокоилась течением разговора, который он наконец принял. В её ясных голубых глазах мелькнул протестующий взгляд, и она поспешила защитить свою стройность, игнорируя ясный намёк в замечании Ясина. Терзаемая некоторой ревностью, она сказала:
— Полнота в наши дни больше не в моде, — затем, почувствовав, что Хадиджа повернула голову в её сторону, сказала, — или, по крайней мере, стройность в моде среди многих женщин точно так же, как и полнота..!
Хадиджа насмешливо ответила:
— Стройность в моде среди тех, кто не может набрать вес.
Сердце Камаля затрепетало, когда до его ушей донеслось слово «стройность», и в воображении его возник возник образ высокой стройной фигурки. Сердце его запрыгало под радостную духовную мелодию, из которой пробивалось опьяняющее веселье. Его охватил чистый восторг, и погрузившись в эту спокойную глубокую мечту, он забыл и себя, и место, и время. Он не знал, сколько оставался там, пока не обратил внимание на тень от тучи скорби, которая часто омрачала его мечты. Она была не похожа на навязчивого незнакомца или на какой-то несовместимый элемент в звене, однако незаметно просочилась в его блестящую мечту, словно нить в полотне или мелодия, составляющая часть гармонии. Он глубоко вздохнул, затем мечтательным взором обвёл лица тех, кого издавна любил, и которые, казалось, так или иначе хвалятся своей красотой, особенно светлым лицом, и вспомнил, как когда-то старался пить воду из чашки только там, где остались следы этих губ…
Он в смущении отогнал от себя эту мысль с каким-то отвращением, и почувствовал, что любой образец красоты лишён того, чем обрадует его возлюбленная, а ему следует встать на её защиту, даже если кто-то другой и заслуживает его любви и симпатии.
— Я не люблю стройность, даже у мужчин, — это Хадиджа продолжала говорить. — Вот поглядите-ка на Камаля — ему-то уж точно следует прибавить в весе. Детка, не думай, что учёба — это всё.
Камаль слушал её с презрительной улыбкой, разглядывая тело сестры в жирных складках плоти и мясистое лицо, на котором скрылись даже все недостатки, удивляясь окружающему её счастью и триумфу, и не находя в себе желания спорить с её мнением. Ясин же насмешливо и язвительно заметил:
— Так значит, ты довольна мной? Не пытайся с этим поспорить!
Он подложил под себя правую ногу, а другую поставил на пол. Из-за жары он расстегнул воротник джильбаба, и из неё выглядывала его просторная майка и чёрные густые волосы на груди. Она бросила на него проницательный взгляд и сказала:
— Ты чуток перестарался в этом, и твой жир перешёл на мозги. Но это уже совсем другое.
Ясин вздохнул, словно от отчаяния, и повернулся к Ибрахиму Шаукату, с симпатией и состраданием спросив его:
— Скажи мне, что ты делаешь, чтобы выжить между женой — когда она в таком состоянии — и матерью?
Ибрахим зажёг сигару и затянулся, затем выдохнул дым, вытягивая щёки, как и Халиль, который, сидя в пыльной комнате, не выпускал кальяна изо рта, разве что когда говорил, — затем безразлично сказал:
— Одно моё ухо — из глины, а другое — из теста — вот чему меня научил опыт!
Разгневанная Хадиджа громко произнесла:
— Опыт здесь ни при чём. Опыт совершенно ни при чём, клянусь твоей жизнью со мной. Дело в том, что Господь наш дал ему характер, похожий на мороженое, которым торгует Бадр-турок. Даже если затрясётся минарет в мечети Хусейна, у него ни один волосок на голове не зашевелится..!
Амина подняла голову и посмотрела на Хадиджу с предупреждением и упрёком, пока та не улыбнулась и не потупила стыдливо глаза. А Халиль Шаукат с нежной гордостью сказал:
— Таков уж нрав семейства Шаукат — это же нрав султанов. Не так ли?!
Хадиджа рассмеялась, чтобы смягчить воздействие от своих слов, и многозначительным тоном сказала:
— К сожалению, господин Халиль, ваша мать не переняла этот султанский нрав!
Амина поспешила перебить её, ибо терпение её было исчерпано:
— Нет ни одной женщины, подобной твоей свекрови. Это благородная дама в полном смысле этого слова!!
Ибрахим наклонил голову налево, пристально глядя на жену, и его выпуклые глаза сверкнули, и победоносно вздохнув, он сказал:
— Этому есть свидетель из её собственной семьи, да почтит Аллах мою тёщу…, - затем он обратился ко всем. — Моя мать — благородная дама, и в таком возрасте ей требуется уход и ласка, а жене моей ничего не известно о ласке…
Хадиджа тут же кинулась защищать себя:
— Я беспричинно не сержусь, и гнев никогда не был в моём характере. Вот мои родные — спроси их обо всём, что захочешь!
Наступила тишина. Её родные не знали, что сказать, пока у Камаля не вырвался смешок, привлёкший к себе всеобщие взгляды. Он не выдержал и сказал:
— Сестрица Хадиджа — самая сердитая из всех кротких людей, которых я знал!
Ясин отважился и сказал:
— Или самая кроткая из всех сердитых. Это знает только Аллах…
Хадиджа ждала, пока не утихнет буря смеха, последовавшая за тем, кивнула Камалю и с сожалением покачала головой:
— Меня предал тот, кого я держала на коленях даже чаще, чем Ахмада и Абдуль Мунима.
Камаль, как бы оправдываясь, сказал:
— Не думаю, что я раскрыл тайну…
Амина быстро заняла другую позицию, встав на защиту Хадиджи, которая оказалась в таком положении, которому не позавидуешь, и с улыбкой сказала:
— Только Всемогущий Господь совершенен…
Подражая ей в учтивости, Ибрахим Шаукат произнёс:
— Вы правы, у моей жены есть достоинства, которыми нельзя пренебрегать. Проклятие Аллаха на гневе, который поражает в первую очередь того, кто сам гневается. Нет в мире ничего, заслуживающего гнева, по-моему!
Хадиджа засмеялась и сказала:
— Какой ты везучий!.. Поэтому с течением времени ты не изменишься, — и я тебе не завидую!
На лице Амины впервые показалось серьёзное негодование, и она с упрёком сказала:
— Да сохранит Господь наш его молодость и молодость таких, как он!
Ибрахим рассмеялся, и не скрывая радости от слов тёщи, сказал:
— Молодость?!
Ему ответил Халиль Шаукат, хотя и обращался он к Амине:
— А в семействе Шаукат и сорок девять лет считается молодостью!..
Амина с опаской продолжала:
— Сынок, не говорите так. Давайте закончим этот разговор…
Хадиджа улыбнулась, заметив опасения матери, так как знала, какие причины стояли за ними: явная похвала здоровью в этом старом доме была откровенно порицаема, ибо игнорировала сглаз и присущее ему зло. И даже сама она, Хадиджа, никогда бы не упомянула о хорошем здоровье мужа, если бы не провела последние шесть лет жизни среди семьи Шаукат, где многие обычаи просто не соблюдались — вроде опаски перед завистью и глубокой верой в сглаз, — и смеялись без всякого страха над многими вещами, вроде поведения джиннов, смертей, болезней, — к которым в её родном доме относились со страхом и осторожностью. Но вместе со всем этим связь между супругами была крепче, чем казалась на первый взгляд, и ни слово, ни дело не угрожало ей. Они были успешной парой, и оба в глубине души своей чувствовали, что не могут обойтись друг без друга, несмотря на разные недостатки. Когда однажды Ибрахим заболел, это дало возможность Хадидже раскрыть ему всю скрытую любовь и преданность, которую она питала в глубине души. Да! Ссоры между ними не утихали, по крайней мере, начинались они с её стороны, и причиной их была не только его мать. Несмотря на дипломатию мужа и его хладнокровие, она без устали находила в нём всё новые причины для критики. Например, его желание поспать, домоседство без всяких занятий, высокомерное отношение к самой мысли о том, чтобы найти работу в жизни, пустая бесконечная болтовня, игнорирование им происходящих между ней и его матерью споров и ссор… По прошествии многих дней — по выражению Аиши — все её слова будут сводиться к сомнениям и жалящим замечаниям — и несмотря на это, а может, и благодаря этому, кто знает?! — сам спор иногда выполнял функцию острого перца, возбуждающего аппетит к еде. Их чувства оставались крепкими и сильными, не затронутыми даже явными разногласиями, как будто морские глубокие течения, что не меняют своё направление из-за наклонов и сокращений поверхности. Но муж не мог ценить по-настоящему её труд, даже увидев его в начищенном до блеска доме, вкусных блюдах, чистой одежде и аккуратности детей… Он в шутку говорил ей: «На самом деле, ты — моя находка, цыганочка!» Несмотря на мнение его матери по поводу хлопот Хадиджи, она открыто, не колеблясь, во время многочисленных споров с ней язвительно заявляла: «Это добродетель служанки, а не госпожи». Хадиджа тут же бросала ей: «Вы — из тех людей, которые только тем и занимаются, что едят и пьют, а настоящий хозяин дома вам прислуживает». Старуха продолжала издеваться над ней: «Тебе это внушили в твоём доме, чтобы скрыть, что ты годишься только для того, чтобы присл