В этот момент Камаль почувствовал, что свет, исходивший со стороны зеркала, попадает в его левый глаз и мешает ему, и он перевёл взгляд на платяной шкаф, на котором отражались лучи послеполуденного солнца, просачивавшиеся в комнату через окно, что выходило на двор. Лучи ползли с противоположной стены на кровать, пока не исчезали в зеркале, предвещая тот момент, когда отец отправится в свою лавку. Он немного отодвинулся в сторону от отражавшегося света, затем глубоко вздохнул, что показывало, как ему тяжело, и предвещало плохую или хорошую весть, и в то же время окончание разговора, и мрачно сказал:
— А нет ли ещё какого-нибудь училища, кроме этих, что так меня раздражают?
Камаль, опустив глаза от страха, что не смог удовлетворить отца, сказал:
— Остался лишь торговый колледж, который меня совсем не устраивает!
И хотя инициатива сына, который отверг его предложение, рассердила его, он почувствовал равнодушие к ещё одному училищу, ибо считал, что оно готовит только торговцев, и не хотел, чтобы его сын стал торговцем. Поначалу от него не скрылось, что профессия торговца — вроде того, чем занимался он сам — хоть и готовила ему обеспеченную жизнь, но он стремился устроить жизнь тому из своих сыновей, кто противился этому, если принять во внимание, что прибылью ему придётся делиться с остальными, которым она тоже причиталась. Поэтому он не стал готовить ни одного из них для того, чтобы тот занял его место, хотя это и не было основной причиной его равнодушия. На самом деле он прославлял чиновников и саму госслужбу, понимая их особую важность и значимость в общественной жизни, и ощущая это на себе, независимо от того, был ли он в кругу друзей-чиновников или контактировал с правительством в некоторых своих делах. Потому он так хотел, чтобы его сыновья стали служащими и готовил их к этому. Также от него не скрылось, что торговля не приносит и четверти того почёта среди людей, что даёт госслужба, даже если они и получали в два раза меньше, чем торговцы. Он и сам разделял народные чувства, хоть и не признавался в этом на словах, зато ему было приятно почтение, проявляемое к чиновникам, и считал, что у него самого «ум, как у чиновника», или вроде того. Кто ещё, помимо него, был способен быть одновременно и торговцем и ровней чиновникам? Куда его сыновьям быть такой же личностью, как он! Ох, какое крушение надежд!.. Как же ему раньше хотелось видеть одного из своих сыновей врачом, какие мечты он возлагал на Фахми до того, как ему сказали, что бакалавриат филологии не даёт медицинской подготовки! И он довольствовался правом, усматривая благо в том, что готовит будущее своему сыну. Затем он возложил свои надежды на Камаля, и тот выбрал отделение литературы, и отец вновь стал мечтать о юриспруденции, но совсем не представлял себе, что развернувшаяся битва между его мечтами и судьбой приведёт к кончине «гения» в семье, и вот теперь ещё и упорство Камаля в том, чтобы стать учителем!.. Какое крушение надежд!.. Господин Ахмад выглядел и правда расстроенным, и наконец сказал:
— Я дал тебе искренний совет, и ты свободен в выборе, однако тебе всегда следует помнить, что я не согласен с твоим мнением. Подумай над этим хорошенько, не спеши. У тебе есть ещё время, иначе ты будешь сожалеть всю жизнь о своём плохом выборе. Прошу у Аллаха помощи от глупости, невежества и тупости!!
И отец поставил ногу на пол, что указывало на то, что он сейчас встанет и вот-вот покинет дом. Камаль почтительно и смущённо поднялся и вышел.
Он вернулся в зал, где сидели и беседовали между собой мать и Ясин. Он пребывал в растерянности и унынии из-за своей непокорности воле отца и настойчивого сопротивления, несмотря на то, что тот проявил мягкость и кротость с ним. И под конец тот начал высказывать недовольство и сожаление. Камаль поведал Ясину вкратце об их разговоре, что происходил за дверьми комнаты, и о споре. Юноша выслушал его, и пока слушал, на лице его появилось выражение недовольства, а на губах проступила насмешливая улыбка. Он тут же откровенно высказал ему, что придерживается того же мнения, что и отец, и удивляется тому, что брат не знает о ценности таких важных вещей в жизни, а также его вниманию к другим вещам, иллюзорным и ничтожным.
— Ты хочешь посвятить всю свою жизнь науке? Что это значит?! Это блестящий путь, как кажется, судя по работам Аль-Манфалути или его взглядам, но в жизни это просто бред, который не приблизит тебя и не удалит ни от чего. Ты же живёшь реальной жизнью, а не на страницах книг Аль-Манфалути…. Не так ли? Книги утверждают странные и сверхъестественные вещи. К примеру, иногда в них можно прочитать такое: «Учитель — это почти что пророк». Однако приходилось ли тебе хоть раз сталкиваться с учителем, который был почти что пророком? Давай же, поступай вместе со мной в училище в Ан-Нахасин, или поразмышляй, чего ты хочешь добиться на поприще учителя, и укажи мне хотя бы на одного из них, который был бы достоин быть просто человеком, не пророком! И вообще, что это за наука, которую ты хочешь изучать?.. Мораль, история и поэзия? Всё это прекрасно в качестве развлечения, но остерегайся упустить шанс жить достойной жизнью, вроде того, как я иногда горюю из-за того что поддался обстоятельствам, что помешали мне продолжать учёбу!..
Когда Камаль остался наедине с матерью после того, как Ясин ушёл вместе с отцом, он задался вопросом: «А интересно, что она об этом думает?»…
Она обычно не порицала мнений других в подобных случаях, хотя и следила за большей частью разговора Камаля и Ясина. Она знала о желании супруга заставить сына поступить в юридический институт, и сочла это дурным вестником, а потому ей не нравилась эта идея. Камаль же знал, как добиться одобрения матери самым простым и кратким путём, и сказал:
— Наука, которую я желаю изучать, это самый верный путь к религии и её ответвлениям: мудрости, нравственности, размышлению о качествах Бога, сути Его айатов и созданий!
Лицо Амины оживилось, и она воодушевлённо сказала:
— Тогда это действительно наука, которую знал мой отец, мой дед, это самая благородная из наук!
Она немного подумала, пока он смотрел на неё радостным взглядом, а затем с тем же воодушевлением продолжила:
— Кто же тогда презирает учителей, сынок?..Разве не говорят пословицы: «Тот, кто научил меня хотя бы одному слогу, тому я стал рабом?»
Повторяя аргумент отца, с помощью которого тот делал нападки на его выбор, и как будто выпрашивая у неё мнения, подтверждающего его собственную позицию, Камаль сказал:
— Но ведь говорят же, что у учителя нет шансов получить достойную должность!
Она презрительно отмахнулась и сказала:
— Учитель зарабатывает себе на вполне достойную жизнь. Не так ли?.. Тебе этого достаточно, и я прошу Аллаха послать тебе здоровье, долгой жизни и хороших знаний. Ещё твой дед говорил: «Поистине, знания дороже богатства!»
Разве не удивительно, что мнение матери было лучше, чем мнение отца?.. Но это, однако, не было мнением, это было здравое чувство, не затронутое столкновением с реальной жизнью, которая испортила мнение отца. А может её невежество в делах этого мира и защищало её чувства от порчи? Интересно, какова была ценность этих чувств — хоть они и были высокими, — если их корень был в невежестве? И повлияло ли это невежество на формирование его собственных представлений?.. Он взбунтовался против подобной логики и сказал ей в ответ, что знаком и с добром и со злом в этом мире по книгам и предпочитает добро из-за веры своей и вследствие размышлений. Эти врождённые наивные чувства могли бы согласиться с мудрым мнением, не принижая наивность перед здравой логикой. Да! Он ни на миг не усомнился в правильности и благородстве своего мнения, однако откуда ему знать, чего же он хочет? Профессия учителя не привлекает его, ведь он мечтает о том, чтобы сочинить книгу, в этом — истина. Но какую книгу? Это никогда не будет книга стихов, ведь дневник, которому он поведывал свои тайны, и где содержались стихи, относились лишь к Аиде, превратившей прозу в поэзию, а не к его поэтическому дару. Тогда книга эта будет прозой, толстым томом, равным по объёму Благородному Корану, а поля страниц будут обрамлять комментарии и толкования. Но о чём он напишет?.. Разве Коран не содержит в себе всё? Не стоит отчаиваться, в один прекрасный день он обязательно найдёт тему, а сейчас ему достаточно знать лишь объём, форму и формат книги. Разве книга не может перевернуть весь мир даже лучше, чем это делает высокая должность?! Всем учителям известен Сократ, а вот кому из них известны судьи, которые судили его?!
5
— Добрый вечер!..
«Не удивляйся! Так я и предполагал, так я и знал. Начало всегда таково… С давних пор и навсегда. Вот она повернулась к тебе спиной, отошла от стены к верёвке с бельём, чтобы закрепить прищепки. Разве она раньше не закрепляла их?… Да, конечно, но ты притворяешься, Мариам, и я это прекрасно понимаю. Десять лет напористости в отношениях с женщинами — это уже немалый опыт. Ясин, дай же глазам своим насладиться, взирая на неё, прежде чем опустится темнота, и она сама будет казаться лишь тенью. Она раздобрела и набрала вес, стала ещё красивее, чем в дни юности. Была словно газель, но тогда у неё не было такого полного зада. Ну ничего, это со временем… У неё осталась грациозность девицы — почётная участь. Сколько же тебе лет, умница? В твоей семье давно говорили, что ты одного возраста с Хадиджей. А сама Хадиджа считает, что ты намного старше её. Жена моего отца в последнее время утверждает, что тебе за тридцать, подтверждая это старинными воспоминаниями типа: когда я была беременна Хадиджей, ей было лет пять, и так далее. Какая, собственно, разница? Ты что, собираешься прожить с ней до старости? Уже через несколько дней она созреет и будет красивой, привлекательной, полной и пухлой. Ох, она посмотрела в сторону улицы и заметила тебя. Ты видел её глаза? — она посмотрела на тебя, словно цыплёнок. Я не уйду со своего места, красавица. Разве юноша, что стоит перед тобой, о красоте, силе и богатстве которого тебе так много известно, не лучше того самого англичанина?..»