Когда он последний раз его видел?.. Он не мог решить, но очевидно, что он видел его за целых двенадцать лет лишь пару раз, и один раз — как раз сейчас — и это потрясло его. Тот человек, без сомнения, изменился, стал почтенным старцем!.. Да проклянёт Аллах слепой случай, из-за которого он подвернулся у него на пути. Он скривил губы в отвращении и негодовании и почувствовал горечь унижения, что разлилась во рту. Как же это было унизительно! Он едва очухался от головокружения, навеянного ему старинными воспоминаниями или этой проклятой случайностью, что произошла сегодня. Теперь он превратился в униженного, разбитого горем поражения человека, нет, слабака… Но несмотря на это, он с удивлением принялся вспоминать отвратительное прошлое, а в сердце его стояла сильная тревога. Сумрак в его памяти отделился от безобразных теней, что долго сражались с ним, словно в знак страданий и ненависти, и среди всех воспоминаний проступило одно: фруктовая лавка, расположенная в начале переулка Каср Аш-Шаук, где и всплыло лицо со смутными чертами. То было его лицо, когда он был ещё мальчишкой; он видел, как он сам ускоряет шаг, приближаясь к тому месту, где его поджидал тот человек, нагрузивший его кулём с апельсинами и яблоками, и он в радости взял его и вернулся к женщине, которая послала его в лавку — не к кому-то ещё, а к своей матери, увы!.. Он вспомнил, как вне себя нахмурился, задыхаясь от гнева, а затем в памяти его возникло лицо того лавочника, и он в тревоге спросил себя, узнает ли он его, если встретится с ним взглядом?.. Вспомнит ли этот человек в нём того мальчугана, который был сыном той женщины?..
Он содрогнулся от ужаса, и силы покинули его дородное, мощное тело, превратившееся, судя по ощущению, в ничто. Он принёс графин и рюмку, налил себе, и жадно, нервно выпил, торопя удел всех пьяниц — сначала оживление, а потом забвение. И вдруг из самых глубин воспоминаний о прошлом перед ним всплыло лицо его матери; он не смог сдержаться, и плюнул. Что же ему проклинать теперь: судьбу, что сделала её его матерью, или её красоту, что пленяла многих и окружила его горем?!.. Вся правда состояла в том, что он был не в состоянии изменить что-либо в своей судьбе, лишь подчиниться предопределению, что растёрло в порошок его самолюбие. Разве было справедливо, чтобы после всего этого он ещё и признал это велением судьбы, как какой-нибудь грешник?!.. Он не знал, чем же заслужил такое проклятие: ведь детей, воспитанных разведёнными матерями и вышедшими в мир, не так уж мало, и, в отличие от большинства из них, от своей матери он видел лишь безупречную ласку, безграничную любовь, и полное потакание, которые не мог обуздать даже отцовский контроль. У него было счастливое детство, опорой которому служили любовь и мягкость. В его памяти всё ещё хранилось множество воспоминаний о его старом доме в переулке Каср аш-Шаук: например, о той крыше, с которой он глядел на другие, бесчисленные крыши, видел минареты и купола мечетей со всех четырёх сторон, и машрабийю собственного дома, выходящую на квартал Гамалийя, по которому ночи напролёт следовали свадебные шествия, освещаемые свечами и в окружении девушек. Там часто возникали драки с применением дубинок, лилась кровь. Он любил свою мать настолько, что больше и любить нельзя, однако в сердце его нарастало смутное подозрение, пускавшее первые ростки странной неприязни — неприязни сына к матери, — которой со временем было суждено развиться и вырасти до огромных размеров в ненависть, похожую на неизлечимую болезнь. Он часто говорил себе, что, возможно, высшая воля могла бы дать ему не одно будущее, а два, — однако у нас никогда не будет двух, и какое бы ни было у нас предопределение, прошлое только одно, и от него не убежишь. И теперь он спрашивал себя — как уже много раз делал это раньше — когда же он понял, что мать не была единственным человеком в его жизни?!.. Совсем невероятно, чтобы он был в этом уверен. Он помнил себя лишь в детстве, тогда его чувствами завладел новый человек — он приходил к ним домой время от времени, и может быть он сам, Ясин, поглядывал на него как-то необычно, с некоторым страхом, и наверное, тот прилагал все свои усилия, чтобы понравиться мальчику и развеселить его. Он вглядывался в прошлое, несмотря на своё отвращение и ненависть, однако обнаруживал там только напрасное сопротивление, как будто то прошлое уже зарубцевалось, словно рана, и ему хотелось бы вообще не знать о нём, особенно когда вспоминал, как тот человек прощупывал его. Было такое, о чём нельзя забыть… Однажды он видел где-то в наполовину тёмном, наполовину освещённом месте, из окна или двери в столовую, сквозь мозаику из синего и красного стекла… там он неожиданно для себя обнаружил — когда обстоятельства требовали забыть об этом — того нового человека, который как будто насиловал его мать, и он не смог сдержаться и закричал, что было сил, из самой глубины души, завизжал, пока к нему в тревоге не прибежала мать и не начала утешать его и успокаивать.
Из-за той сильной обиды цепочка его мыслей прервалась, и он безмолвно уставился вокруг себя, затем налил себе из графина рюмку и выпил. Ставя рюмку на место, он заметил пятнышко от жидкости, что блестело с краю его пиджака, подумав, что это, должно быть, вино, вытащил носовой платок и принялся его тереть, затем ему пришла в голову одна мысль, и он осмотрел рюмку и увидел капли воды, приставшие ко дну. Предположив, что на пиджак ему попала вода, а не вино, он успокоился… Но до чего обманчивым было это спокойствие! Глаза его вновь обратились к зеркалу отвратительного прошлого.
Он и не помнит даже, когда же случилось вышеупомянутое событие, и сколько ему было лет тогда, но без сомнения, он чётко помнит, что тот хищный тип продолжал ходить в их старый дом и часто старался добиться его расположения тем, что угощал разными фруктами. Затем он видел его во фруктовой лавке в начале переулка, когда мать брала его с собой, а он с детской наивностью привлекал её внимание, указывая на того мужчину. Она же сурово тащила его к себе, стараясь отойти подальше оттуда и запрещала мальчику кивать ему, даже просила нарочно не замечать его, когда он идёт с ней по улице. Тот человек ещё больше стал недоумевать, а мать предостерегала мальчика не упоминать того пожилого дядю, который тогда навещал их время от времени, и он последовал её совету, хотя ещё больше изумился. Если тот человек не приходил к ним домой по нескольку дней, тогда мать посылала мальчика к нему с приглашением прийти к ним «ночью». Мужчина ласково принимал его у себя, дарил ему корзины, полные яблок и бананов, и тот тащил их, то соглашаясь, то оправдывая его как придётся, а потом до него дошло, что если ему очень захочется фруктов, то он попросит разрешения у матери пойти к этому человеку и пригласить его «на ночь». Он вспомнил об этом сраме, и лоб его покрылся потом и вздулся от досады, затем он налил себе и залпом проглотил содержимое рюмки. Постепенно тепло разлилось в крови, и начало играть свою чудодейственную роль, помогая ему легче переносить все эти неприятности…
«Я тысячу раз говорил себе, что нужно оставить прошлое покоиться в его могиле…, но всё бесполезно… У меня нет матери, достаточно жены отца, нежной и доброй… Всё хорошо, кроме моих воспоминаний о прошлом, и кажется, я подавляю их… Но почему тогда я так настойчиво продолжаю воскрешать их время от времени?!.. Почему?!.. Это злой рок сегодня подкинул этого человека на мой путь, но когда-нибудь он всё же умрёт… Хотелось бы, чтобы умерли многие, не только один этот…»
Его бурное воображение продолжало переносить его во тьму воспоминаний о прошлом, несмотря на всё его теоретическое сопротивление, правда, с меньшим напрягом. Да уж, в этой истории больше не было, по сути, долгого продолжения — оно выделялось каким-то особым светом, освещавшим его по прошествии мрачного периода детства. Это было в то недолгое время, пока он ещё не перешёл под опеку отца, и его смелая мать ощутила, что должна открыто заявить о том, что этот «торговец фруктами» посещает её, чтобы попросить её руки, и что она колеблется, принять ли ей его предложение, или нет, и даже зачастую отвергает его из уважения к нему, своему сыну!.. Но правда ли то, что она говорила ему?.. Едва ли все детали его воспоминаний были достоверны, но без сомнения, он старался понять их и страдал от каких-то смутных подозрений, что обнаруживались в его сердце без участия разума, переживая все оттенки тревоги и выпуская из своей головы голубя мира. Он удобрил в себе почву, чтобы взрастить на ней семя ненависти, которое со временем выросло вон во что. Затем в девятилетнем возрасте он перешёл под опеку отца, который видел его лишь изредка, избегая столкновений с его матерью. К нему он переехал уже подростком, не выучив ни слова из азов того, чему его учили, и продолжал искупать своё баловство, переданное им матерью. Учёбу он воспринимал с тем же отвращением и слабоволием, и если бы не строгость отца и добрая атмосфера, что царила в новом доме, то никто бы не подтолкнул его к успеху на вступительных экзаменах после того, как ему стукнуло девятнадцать. С возрастом он стал понимать истинную суть вещей, перебрал в памяти свою прошлую жизнь в материнском доме, хорошенько поразмыслил, — его новый опыт показывал ему её в скандальном свете. Перед ним предстала вся безобразная и горькая правда, и всякий раз, как он делал новый шаг в своей жизни, прошлое представлялось ему отравленным оружием, вонзавшимся прямо в его сердце и достоинство. Его отец с самого начала усердно допрашивал его о его жизни в материнском доме, но из-за своего юного возраста он избегал грустных воспоминаний и одерживал верх над своим уязвлённым достоинством, несмотря на то, что возбуждал интерес отца и любил болтовню, что прельщала таких же мальчишек, как и он сам, и хранил молчание, пока до ушей его не дошла невероятная весть о замужестве матери с торговцем углём из квартала Мубида. Юноша долго плакал, грудь его ещё больше стеснило от гнева, и наконец он не выдержал и принялся рассказывать отцу о том «торговце фруктами», которого, как утверждала его мать, она отвергла из уважения к нему!.. С тех пор его связь с ней прервалась — с одиннадцати лет — и больше он о ней ничего не знал, кроме того, что иногда передавал ему отец, например, о её разводе с угольщиком через два года после замужества, и о том, что она вышла за армейского сержанта на следующий год после развода, затем ещё раз развелась примерно спустя два года, и так далее…