Наима, уже готовая разразиться рыданиями, ответила:
— Я это слышу каждый день. Но они не разрешают нам вернуться к ним. Я хочу увидеть папу, и Усмана, и Мухаммада, и маму…
Ахмад, который тоже проявлял недовольство, заявил:
— Я тоже хочу к папе и маме…
Абдуль Муним:
— Мы вернёмся, когда они поправятся…
Наима в тревоге воскликнула:
— Давайте вернёмся сейчас. Я хочу вернуться. Почему они держат нас так далеко от себя?
Абдуль Муним ответил ей:
— Они боятся, что мы подхватим болезнь!
Но Наима упорно продолжала:
— Там мама, и тётя Хадиджа там, и дядя Ибрахим, и бабушка тоже там. Почему они не подхватили болезнь?
— Потому что они взрослые!..
— Если взрослые не могут подхватить болезнь, то почему заболел папа?..
Умм Ханафи вздохнула и мягким тоном сказала:
— Тебе что-то здесь надоело?… Это и твой дом тоже. Вот и Абдуль Муним, и Ахмад тут, чтобы поиграть с тобой, и твой дядя Камаль любит тебя больше всех на свете. Ты скоро вернёшься к своим маме и папе, к Мухаммаду и Усману… Не плачь, моя маленькая госпожа, попроси у Бога исцеления для твоих папы и братьев…
Ахмад возмущённо:
— Две недели! Я считал их на пальцах. Если наша квартира находится на третьем этаже, а болезнь на втором, почему мы не вернёмся к себе в квартиру вместе с Наимой?
Умм Ханафи, словно предостерегая его, приложила палец к губам:
— Твой дядя Камаль рассердится, если услышит, что ты сказал. Он ведь и так вам покупает шоколадки и семечки. Как ты можешь говорить, что не хочешь остаться с ним? Вы уже не малые дети. Ты вот, господин Абдуль Муним, через месяц пойдёшь в начальную школу, и ты тоже, Наима!
Ахмад, слегка отступив, сказал:
— Позволь нам хотя бы выйти, чтобы поиграть на улице!
Абдуль Муним поддержал это предложение:
— Это разумные слова, Умм Ханафи. Почему бы нам не пойти поиграть на улице?
Но Умм Ханафи решительно возразила:
— У вас есть двор, и он просторный, как этот мир, да ещё в придачу и загробный. Ещё у вас есть крыша. Чего вы хотите? Когда господин Камаль был маленьким, он играл только в доме. А когда я освобожусь, то расскажу вам сказки… Разве вам это не нравится?
Ахмад протестующе сказал:
— Вчера ты сказала нам, что все твои сказки закончились!
Наима, вытирая глаза, также заметила:
— У тёти Хадиджи больше историй. Где же мама, с которой мы бы вместе спели?
Умм Ханафи заискивающе сказала:
— Я так давно уже прошу тебя спеть нам, а ты отказываешься!
— Я не могу петь здесь!.. Я не пою, если Мухаммад и Усман больны…
Умм Ханафи поднялась:
— Я приготовлю для вас ужин, а потом пойдём спать. Сыр, арбуз и дыня, а?!
Камаль сидел на стуле в уголке на открытой стороне крыши около навеса из жасмина и плюща. Его почти невозможно было различить в темноте, если бы не белый просторный джильбаб на нём. Он расслабленно вытянул перед собой ноги и запрокинув вверх голову, задумчиво глядя в небо, усеянное звёздами. Его окружала тишина, не нарушаемая почти ничем, разве что изредка доносившимися голосами с улицы или кудахтаньем из курятника. На лице его был тот же отпечаток, что лежал на всей семье в течение двух последних недель. Привычный распорядок дня в доме расстроился; мать исчезла и появлялась лишь изредка; атмосфера была пропитана недовольством трёх юных арестантов, которые бродили повсюду, спрашивая о своих папе и маме, пока наконец не исчерпались все уловки Камаля, как бы их развлечь и успокоить.
В Суккарийе же больше не слышалось ни пения, ни смеха Аиши, о которых раньше, бывало, столько разговоров велось. Она проводила ночи без сна, подле своих мужа и детей, утешая их. А Камаль, сколько мечтавший в детстве о том, чтобы Аиша вернулась к ним домой, ровно столько же сейчас боялся, как бы ей ни пришлось вернуться сюда с подрезанными крыльями и разбитым сердцем. Мать шептала ему на ухо: «Не ходи в Суккарийю. А если и пойдёшь, то надолго там не оставайся». Но он всё же навещал её время от времени, и когда уходил оттуда, ладони его источали странный аромат дезинфицирующих средств, а сердце было охвачено тревогой.
Самое удивительное заключалось в том, что бактерии брюшного тифа — как и все остальные бактерии — были ничтожно малы, невидимы для глаза, однако могли остановить течение жизни и распоряжаться судьбами рабов Божьих, а если хотели, то и разрушить целые семьи. Несчастный Мухаммад заболел первым из всех, за ним последовал Усман, и наконец — совершенно неожиданно — не устоял и отец. Той ночью служанка Сувайдан пришла сообщить Камалю, что его мать останется ночевать в Суккарийе. Затем от имени его матери, и от себя тоже добавила, что волноваться нечего!.. Значит, мать будет ночевать в Суккарийе? Тогда почему так сжалось его сердце? Но возможно, что несмотря на всё это, мрачная атмосфера разойдётся в мгновение ока, и Халиль Шаукат и его дорогие детишки выздоровеют? Тогда лицо Аиши засияет и засветится. Но разве он уже забыл, как аналогичная беда постигла его дом восемь месяцев назад? Сейчас вот его отец в полном здравии, в его мускулы вернулась прежняя сила, а в глазах привлекательный блеск. Он вернулся к своим друзьям и любовницам, словно птица возвращается на то дерево, где пела когда-то. Кто же станет отрицать, что всё может измениться в мгновение ока?!
— Ты там один?
Камаль узнал этот голос, и встал, направившись к двери, что вела на крышу. Протянув руку тому, кто только что пришёл, сказал:
— Как поживаешь, брат? Прошу, присаживайся…
Камаль пододвинул стул для Ясина, который тяжело дышал, стараясь восстановить дыхание после подъёма по лестнице. Вдохнув всей грудью аромат жасмина, он присел и сказал:
— Дети заснули, и Умм Ханафи тоже…
Камаль, снова занимая своё место, спросил его:
— Бедняжки, они не отдыхают сами, и не дают покоя другим. А который сейчас час?
— Одиннадцать. Воздух здесь намного мягче, чем на улице…
— А где ты был?!
— Мотался между Каср аш-Шаук и Суккарийей. Кстати, твоя мать не вернётся сегодня ночью…
— Сувайдан уже сообщила мне об этом. Что нового? Я чрезвычайно взволнован…
Ясин глубоко вздохнул:
— Равно как и мы все. Но наш Господь милостив. Отец тоже там…
— В такой час?!
— Я оставил его там…, - после небольшой паузы он продолжил… — Я был в Суккарийе до восьми вечера. Но тут прибыл гонец из Каср аш-Шаук сообщить, что у моей жены начались схватки, и я тут же отправился к Умм Али-повитухе, и повёл её к себе домой, где застал жену на попечении нескольких соседок. Там я пробыл час, но не смог долго выносить стоны и крики, и снова вернулся в Суккарийю, где застал отца, который сидел вместе с Ибрахимом Шаукатом…
— Что это значит? Ну-ка выкладывай, что у тебя там…
Ясин тихо произнёс:
— Положение очень серьёзно…
— Серьёзно?!
— Да. Я пришёл сюда, чтобы немного развеяться и успокоить нервы. И почему Зануба выбрала именно эту ночь, чтобы родить? Я утомился ходить туда-сюда между Каср аш-Шаук и Суккарийей, врачом и повитухой. Их состояние критическое. Даже сама вдова покойного Шауката посмотрела на лицо своего сына и воскликнула: «Боже, сохрани!.. Ты должен был сначала забрать меня!» Твоя мать очень сильно встревожилась, но та не обратила на неё внимания и своим хриплым голосом сказала: «Так выглядят члены семейства Шаукат, когда за ними приходит смерть. Я уже видела, как умирал его отец, дядя, а до того и дед!» От Халиля осталась одна тень, как и от его детей. Нет силы и могущества, кроме как у Аллаха…
Камаль проглотил собравшуюся во рту слюну и сказал:
— Возможно, что эти подозрения напрасны!
— Возможно! Камаль… Ты не ребёнок, и должен знать, по крайней мере, столько же, сколько знаю я. Врач говорит, что их положение критическое!..
— Всех?!
— Всех!.. И Халиля, и Усмана и Мухаммада. Боже мой! До чего же ты несчастна, Аиша!..
Во мраке перед глазами Камаля предстала вся семья Аиши: они смеялись, как он когда-то видел их в прошлом. Счастливы те, кто смеётся, кто живёт так, словно жизнь это просто невинная забава. Когда же Аиша снова засмеётся от всего сердца? Точно так же, как был отнят у них Фахми. Англичане или тиф — какая разница?! Или ещё какая-нибудь причина. Вера в Аллаха — вот то, что превращает смерть в мудрость и непреложный приговор, вселяющие изумление, тогда как на самом деле смерть — не что иное, как своего рода злая шутка.
— Это самое ужасное, что я слышал в жизни!..
— Да, это так, но что можно поделать? И какое преступление совершила Аиша, чтобы заслужить такое?! Господь мой, где же Твоё прощение и Твоё милосердие?…
«Есть ли какая-нибудь возвышенная мудрость, которая может оправдать массовое убийство? Смерть точно следует законам „шутки“, но только вот как нам смеяться, когда мы сами являемся объектом этой шутки? Может быть, ты способен встретить её с улыбкой, если постоянно будешь созерцать, беспристрастно обдумывать и правильно понимать. Это и есть победа одновременно и над жизнью, и над смертью. Вот только что всё это значит для Аиши?!»
— У меня голова кружится, брат!..
Ясин тоном мудреца, который Камаль слышал впервые в своей жизни, произнёс:
— Таков мир, и нужно узнать его таким, каким он есть на самом деле…
Он вдруг встал и сказал:
— А сейчас мне нужно идти…
Камаль умоляюще попросил:
— Останься со мной ещё на время…
Но тот, оправдываясь, сказал:
— Уже одиннадцать, и я должен пойти в Каср аш-Шаук, чтобы убедиться, что с Занубой всё в порядке, а затем я вернусь в Суккарийю, чтобы быть рядом с ними. Кажется, сегодня ночью мне не удастся поспать и часу, и только Аллах знает, что ждёт нас завтра…
Камаль встал и в тревоге сказал:
— Ты говоришь так, как будто всё кончено. Я сей же час отправлюсь в Суккарийю..
— Но ты должен остаться с детьми до утра. И постарайся поспать, а иначе я буду сожалеть, что был с тобой так откровенен!
Ясин покинул крышу, а Камаль последовал за ним, чтобы проводить до входной двери. Когда они проходили мимо верхнего этажа дома, где спали дети, Камаль печально заметил: