«Мы снова возвращаемся к разговору, угрожавшему разорвать меня на части от горечи. В таком свете по сравнению с твоей моя жизнь кажется дисциплинированной и культурной, но также и величайшим испытанием для моей философии, вечно ставящей меня в тупик…»
— Представь, что обстоятельства сводят меня со множеством знатных персон, которые затем приглашают меня в свои особняки, и я чувствую себя вынужденным отказаться от этих приглашений, чтобы это не отразилось на исполнении мной своих обязанностей по службе. Но их менталитет не приемлет и не понимает этого. Все местные вельможи обвиняют меня в высокомерии, тогда как моей вины здесь нет.
«Да нет, ты надменен, заносчив и ревностно заботишься о своём положении».
Однако вслух Камаль этого не сказал, а просто согласился с Фуадом:
— Да…
— И по тем же причинам я лишился доверия полиции. Я не доволен их непрямыми методами работы, и потому устраиваю им засаду. За мной стоит закон, а за ними — средневековое варварство. Все ненавидят меня, но право на моей стороне…
«Ты прав, и я давно это знаю. Ум и честность есть в тебе, но ты их не любишь и не можешь любить, ведь ты не держишься за то, что правильно просто потому, что это правильно, ты делаешь это из тщеславия, высокомерия и чувства неполноценности. Таков уж человек. Я сталкиваюсь с подобными тебе, которые занимают даже самые низкие должности. Человек, который одновременно и мил, и влиятелен, не более чем миф. Однако каков же тогда смысл любви?.. И идеализма?.. И вообще чего-нибудь?!»
Их долгий разговор длился в таком ключе, и когда Фуад хотел уже уходить, он склонился к уху Камаля и спросил:
— Я новичок в Каире. А ты, конечно же, знаешь одно такое заведение, или даже несколько, и разумеется, тайное?..
Камаль улыбнулся:
— Учитель, как и прокурор, постоянно соблюдает осторожность…
— Прекрасно. Мы встретимся в скором времени. Сейчас я занят приведением в порядок новой квартиры. Нам обязательно надо будет как-нибудь хорошо провести время вечером!
— Договорились!
Они вместе вышли из комнаты, и Камаль не покидал его, пока не проводил до входной двери. Когда он проходил мимо первого этажа, возвращаясь назад, то встретил мать, ожидающую его у входа. Она с волнением спросила его:
— Он не говорил с тобой?
Он понял, о чём она его спрашивает, и испытал от этого невиданное прежде мучение. Однако он притворился, что ничего не знает, и в свою очередь спросил её:
— О чём?
— О Наиме!..
Камаль возмущённо ответил:
— Нет…
— Странно!..
Они обменялись долгим взглядом. Затем Амина снова заговорила с ним:
— Однако Джамиль Аль-Хамзави разговаривал с твоим отцом!
Камаль, скрывая, насколько возможно, свою ярость, сказал:
— Возможно, он говорил с ним не от имени сына…
— Это недостойно… Разве он не знает, кто он сам, и кто — она? Твой отец должен был дать ему понять его истинное положение.
— Фуад здесь ни при чём. Возможно, его отец поторопился и не задумался над этим, даже несмотря на лучшие побуждения…
— Но он, без сомнения, разговаривал с сыном. Неужели тот отказался?… Тот самый Фуад, который при помощи наших денег стал государственным служащим!..
— Не стоит говорить на эту тему…
— Сынок, это просто уму непостижимо. Разве он не знает, что принятие его как члена нашей семьи не делает нам чести?!..
— Ну тогда и не сожалей об этом, если этого не будет…
— Я не сожалею, я в гневе от такого оскорбления…
— Нет никакого оскорбления. Это только недоразумение…
И он грустный и смущённый вернулся в свою комнату, и принялся разговаривать сам с собой: «Наима — это прекрасная роза. Но я как человек, у которого из всех добродетелей только и осталось, что любовь к истине, должен спросить себя: действительно ли она ровня государственному прокурору?.. Несмотря на своё скромное происхождение, он может найти себе в спутницы жизни более образованную, богатую, да ещё и красивую девушку. Его добрый отец поторопился, хотя это не его вина. Но в разговоре со мной он был бестактным, да, без сомнения, он нахал, хотя и умный, честный, достойный, и в то же время бессовестный и высокомерный. Виноваты в том факторы, что разделяют нас и заражают нас этими недугами».
15
Журнал «Аль-Фикр» занимал первый этаж дома номер двадцать один по улице Абдель Азиз. Зарешёченные окна комнаты его владельца, господина Абдель Азиза Аль-Асьюти, выходили на затенённый переулок Баракат, и потому свет в ней горел и днём, и ночью.
На самом деле, каждый раз, как Камаль приходил в редакцию журнала, расположение её у самой земли и обветшалая обстановка напоминали ему о положении «мысли»[82] в его собственной стране и о его собственном положении в этом обществе.
Господин Абдель Азиз встретил его с приветливой дружеской улыбкой, что было совсем не удивительно, ибо они были знакомы ещё с 1930 года, то есть с того момента, когда Камаль начал отправлять ему свои философские статьи. По прошествии шести лет между ними было искреннее, хотя и неоплачиваемое сотрудничество; да по правде говоря, все авторы журнала способствовали развитию философии и культуры абсолютно бесплатно, ради царствия небесного!..
Всех авторов-добровольцев, включая тех, кто, как и он сам, специализировался на исламской философии, Абдель Азиз радушно приветствовал. Хотя он и был выпускником Аль-Азхара, он отправился во Францию, где провёл четыре года, занимаясь исследованиями и читая лекции, но не приобрёл учёной степени. Получая ежемесячный доход от недвижимости размером пятьдесят фунтов, он был достаточно обеспеченным, чтобы зарабатывать себе на жизнь, однако в 1923 году учредил журнал «Аль-Фикр», и упорно продолжал выпускать его, несмотря на то, что доходы от него не превышали все его старания.
Едва Камаль занял своё место на стуле, как в комнату вошёл мужчина примерно одного с ним возраста: одетый в серый полотняный костюм, высокого роста, хотя и меньше Камаля, худощавый, но полнее него, круглолицый, со лбом среднего размера, толстыми губами, тонким носом и острым подбородком, придававшим особые черты его полному лицу. Он лёгкой походкой и с улыбкой подошёл и протянул руку господину Абдель Азизу, и тот, пожав её, представил его Камалю:
— Господин Рияд Калдас, переводчик из Министерства образования. Он недавно присоединился к коллективу авторов «Аль-Фикр» и влил свежую кровь в наш научный журнал своими ежемесячными обзорами мировых пьес и короткими рассказами.
Затем он представил Камаля:
— Господин Камаль ибн Ахмад Абд Аль-Джавад. Возможно, вы читали его статьи?!
Оба мужчины пожали друг другу руки, и Рияд с восхищением произнёс:
— Я читаю эти статьи в течение многих лет. Это ценные статьи во всех смыслах этого слова…
Камаль осторожно поблагодарил его за похвалу, и оба сели напротив друг друга на стулья перед столом господина Абдель Азиза, который продолжил:
— Господин Рияд, не ждите от него, что он ответит вам подобным образом, и скажет, что читал ваши ценные рассказы. Он вообще не читает рассказы…
Рияд очаровательно засмеялся, показывая ряд своих блестящих зубов с промежутком между средними резцами.
— Так значит, вы не любите литературу?.. Нет ни одного философа, у которого бы не было своей особой теории о красоте, которая появляется на свет только после исчерпывающего исследования различных видов искусства, в том числе и литературы, разумеется…
С некоторым беспокойством Камаль сказал:
— Я не ненавижу литературу. Долгое время я отдыхал, читая стихи и прозу, но у меня так мало свободного времени!
— Это значит, что вы читали те рассказы, что смогли осилить, поскольку современная литература почти целиком состоит из коротких рассказов и пьес…
Камаль продолжил:
— Я много прочитал за всю свою жизнь, но я…
Но тут Абдель Азиз Аль-Асьюти, многозначительно улыбнувшись, прервал его:
— Отныне и впредь вы, господин Рияд, должны убеждать его в истинности ваших новых идей, и с вас вполне достаточно знать, что он философ, и его мания — это мысль.
Затем он обратился к Камалю с вопросом:
— Вы принесли свою ежемесячную статью?
Камаль вытащил среднего объёма конверт и молча положил его перед редактором, который в свою очередь взял его и извлёк несколько страниц статьи. Внимательно изучив название, спросил:
— О Бергсоне?… Замечательно!
Камаль заметил:
— Идея состоит в том, чтобы дать общее представление о роли, которую философия сыграла в истории современной мысли. Возможно, я дам более детальный обзор в дальнейшем…
Рияд Калдас с интересом следил за разговором и, ласково взирая на Камаля, сказал:
— Я следил за вашими статьями в течение многих лет, с тех пор, как вы начали писать о философии древних греков. Это были разнообразные статьи, зачастую даже противоречащие друг другу с точки зрения представляемой ими философии. Я понял, что вы историк, хотя я напрасно пытался отыскать вашу личную позицию в этих статьях, к какой школе принадлежите именно вы.
Абдель Азиз Аль-Асьюти заметил:
— Мы новички в философских учениях, и должны начать с общего представления идей. Может быть, доктор Камаль породит свою собственную, новую философскую школу? А вы, господин Рияд, возможно, станете одним из приверженцев кемализма?!
Они все рассмеялись. Камаль снял очки и принялся полировать линзы. Он быстро включался в разговор, особенно если ему был приятен собеседник, а атмосфера казалась приятной и безмятежной. Он сказал:
— Я всего лишь турист в музее, в котором ему ничего не принадлежит, просто напросто историк. Я даже не знаю, где я стою…
С возросшим интересом Рияд Калдас произнёс:
— Другими словами, вы на перекрёстке дорог. Я раньше тоже стоял на таком же месте, пока не нашёл свой путь. Но предполагаю, что за этой позицией скрыта какая-то история, так как обычно конец одного этапа бывает началом другого. Разве вы до того, как достичь этой позиции, не познали различных оттенков веры?