— Ясин, если ты можешь убедить Аишу навещать вас, то сделай это. Спасите её от одиночества, я боюсь за неё…
Зануба сказала:
— Я столько раз приглашала её в Каср аш-Шаук, но она… Да поможет ей Аллах!
В глазах Ахмада сверкнул мрачный взгляд, затем он вдруг спросил Ясина:
— А не встречаешь ли ты на улице шейха Мутавалли Абдуссамада?
Ясин улыбнулся:
— Иногда, но он почти никого не узнаёт уже, хотя всё так же ходит, твёрдо стоя на ногах!
«Какой человек! Неужели у него никогда не появляется желание навестить меня?!.. Или он забыл меня, как забыл прежде моих детей?!»
Покинутый всеми своими друзьями, господин Ахмад подружился с Камалем. Может быть, для самого Камаля это было сюрпризом — отец его больше не был таким, каким он знал его раньше, он стал его другом, который беседовал с ним по душам, и с нетерпением ждал возможности поговорить. Он высказывал своё сожаление: «Холостяк в тридцать четыре года. Большую часть своей жизни проводит в кабинете. Да поможет ему Аллах». Но он больше не считал себя ответственным за то, что случилось с сыном: Камаль с самого начала отказался от чьих-либо советов, и закончил тем, что остался холостым школьным учителем, «отчаявшимся отшельником», запершимся в своей комнате. Он избегал надоедливых разговорах о браке или о частных уроках, лишь просил Аллаха сделать достаточными собственные сбережения до последнего вздоха, чтобы не стать бременем для сына. Однажды он спросил его:
— Тебе по душе наши дни?
Камаль смущённо улыбнулся, но с ответом не спешил. Отец поправил себя:
— Вот наша эпоха — та была самой настоящей! И жизнь была лёгкой и безбедной. Здоровье наше было крепким. Мы застали Саада Заглула и слышали великого певца, господина Абдо Аль-Хамули. А что такого есть в ваши дни?!
Очарованный смыслом разговора, Камаль ответил:
— У каждой эпохи есть свои прекрасные и дурные моменты…
Отец покачал головой, опиравшейся в сложенные за спиной подушки:
— Все эти слова — ничто иное, как…
Он замолчал на мгновение, а затем без предисловий сказал:
— То, что я не могу больше молиться, разрывает меня на части от боли, так как поклонение Богу — единственное моё утешение, но вместе с тем настали странные времена, когда я забываю о многом из того, чего лишён: вкусной пищи, напитков, свободы, хорошего здоровья. У меня настолько спокойно и ясно на душе, что кажется, будто я связан с небесами и существует неведомое счастье за пределами этой жизни со всем, что в ней есть…
Камаль пробормотал:
— Да продлит Господь наш вашу жизнь и да вернёт вам крепкое здоровье…
Отец ещё раз кротко покачал головой и сказал:
— Это хорошее время: нет ни боли в груди, ни затруднения при дыхании, опухоль на ноге начала исчезать, а ещё можно слушать радиопередачи по заявкам слушателей!
Тут до них донёсся голос Амины:
— Господин мой в порядке?
— Слава Аллаху.
— Мне нести ужин?
— Ужин?!.. Ты всё ещё называешь это ужином?! Ну неси мне тогда чашку йогурта!..
33
Камаль подошёл к дому сестры в Суккарийе ближе к вечеру, и застал всю семью, которая собралась в гостиной. Пожав им руки, Камаль обратился к Ахмаду:
— Поздравляю с получением диплома…
Хадиджа ликующим тоном ответила вместо сына:
— Спасибо за поздравление. Но выслушай-ка и ещё одну новость! Наш господин бек не хочет поступать на государственную службу…
Тут слово вставил Ибрахим Шаукат:
— Его двоюродный брат Ридван готов подыскать ему должность, если он согласен, но он упрямо отказывается. Поговорите с ним, мастер Камаль, быть может, ваше мнение его убедит…
Камаль снял свою феску и белый пиджак — стояла жара — и накинул его на спинку стула. И хотя он ожидал битвы, однако улыбнулся и сказал:
— Я полагал, что сегодняшний день будет полностью посвящён одним только поздравлениям, однако этот дом никогда не забудет о ссорах!
Хадиджа с сожалением произнесла:
— Такова уж моя учесть. Все люди как люди, а у нас всё не как у других.
Ахмад заговорил с дядей:
— Всё очень просто. Мне сейчас светит всего-навсего работа клерка. Ридван сообщил мне, что меня могут назначить на вакантное место секретаря в архивном управлении дяди Ясина и предложил мне подождать месяца три до начала нового учебного года, и тогда, может быть, мне дадут должность учителя французского языка в какой-нибудь школе. Но каков бы ни был род госслужбы, я этого не хочу!
Хадиджа воскликнула:
— Скажи ему, чего ты хочешь!
Ахмад просто и решительно ответил:
— Я буду работать в журналистике.
Ибрахим Шаукат фыркнул:
— Журналист!.. Мы уже слышали это слово и считали, что это всё шутки да забавы. Он отказывается стать учителем как вы, и хочет вместо этого стать журналистом…
Камаль насмешливым тоном сказал:
— Да избавит его Господь от всех зол, что есть в профессии учителя!
Хадиджа тревожно заметила:
— И ты ещё рад, что он будет заниматься этой журналистикой?
Тут Абдуль Муним, дабы развеять напряжённую обстановку, сказал:
— Но государственную службу тоже теперь не каждый выбирает!
Его мать резко возразила:
— Однако вы сами госслужащий, господин Абдуль Муним…
— В элитном отделе. А вот должности клерка я бы не обрадовался. Даже дядя Камаль просит Господа Бога уберечь моего брата от своей профессии…
— В какой области журналистики ты хочешь работать?
— Господин Адли Карим согласен принять меня в редакцию своего журнала для подготовки, и сначала я буду заниматься переводами, а затем редактированием.
— Но «Новый человек» это журнал из сферы культуры, ограниченный в средствах и в тематике…
— Это первый шаг в качестве тренировки, чтобы я подготовился к более важной работе. Но в любом случае я могу подождать, и голодать мне не придётся…
Камаль посмотрел на Хадиджу и сказал:
— Пусть всё будет так, как он хочет. Он взрослый и образованный человек, и лучше знает, что делает.
Но Хадиджа так просто не собиралась сдаваться и легко признавать своё поражение. Она снова попыталась убедить сына поступить на госслужбу, и даже повысила голос до резких ноток. Камаль вмешался, чтобы разнять их, но безмятежная атмосфера встречи была расстроена, и наступило тяжёлое молчание. Наконец Камаль не выдержал и со смехом сказал:
— Я пришёл сюда, чтобы выпить щербета и отпраздновать, а меня постигла такая неудача.
В это время Ахмад оделся, чтобы выйти, и Камаль, извинившись, покинул дом вместе с ним. Они пошли по улице Аль-Азхар, и Ахмад решил быть откровенным с дядей: он собирался в редакцию «Нового человека», чтобы начать там работу, обещанную ему Адли Каримом. Камаль сказал ему:
— Делай как хочешь, но не задевай своих родителей…
Ахмад засмеялся и ответил:
— Я люблю и почитаю их, но…
— Но что?
— Это ошибка, что у человека есть родители!
Камаль засмеялся:
— Как ты можешь так легко говорить такое?
— Я не имею это в виду буквально, это всего лишь указывает на то, что они олицетворяют традиции прошлого. Отцовство в общем-то выглядит как тормозящий фактор. Нам в Египте не нужны тормоза, мы и так медленно плетёмся, словно ноги у нас в кандалах!
После некоторого размышления он продолжил:
— Такой, как я, не познает на себе горечи борьбы, пока у него есть дом и его содержит отец. Я не отрицаю, что мне спокойнее так, но в то же время я этого стыжусь!
— Когда ты ожидаешь получать жалованье за свою работу?
— Редактор ещё не определил это…
Они расстались на площади Аль-Атаба Аль-Хадра, и Ахмад продолжил свой путь в редакцию журнала «Новый человек», где мастер Адли Карим тепло приветствовал его и провёл в секретарскую, где представил его:
— Это ваш новый коллега, мастер Ахмад Шаукат…
Затем представил ему коллег со словами:
— Мадемуазель Сусан Хаммад, мастер Ибрахим Ризк, мастер Юсуф Аль-Джамиль…
Они приветственно пожали руки Ахмаду, и Ибрахим Ризк вежливо сказал:
— Ваше имя известно в нашем журнале…
Господин Адли Карим пояснил:
— Он первенец нашего журнала, первый его подписчик…, - тут он указал на письменный стол Юсуфа Джамиля… — Вы будете работать за этим столом, так как его владелец проводит здесь мало времени и появляется лишь изредка…
Когда Адли Карим вышел из комнаты, Юсуф Джамиль пригласила Ахмада присесть на стул рядом с его столом, и подождав, пока тот сядет, сказал:
— Мадемуазель Сусан Хаммад выделит работу, которую вам поручат, а сейчас можно и по чашечке кофе выпить…
Он нажал на кнопку звонка, а Ахмад тем временем принялся изучать помещение и окружающие его лица. Ибрахим Ризк был среднего возраста, но дряхлым, отчего казался старше своего возраста лет на десять. Юсуф Джамиль был молодым человеком на последней стадии своей молодости. Внешний вид его говорил об уме и педантизме. Ахмад бросил взгляд на Сусан Хаммад, спрашивая себя, помнит ли она его?.. Он ведь видел её в последний раз в 1936 году. Их глаза встретились, и он спросил её с улыбкой, побуждаемый желанием нарушить наконец молчание:
— А вас я встречал здесь однажды пять лет назад…
В её блестящих глазах появился такое выражение, будто она узнала его, и он пояснил:
— Я тогда ещё спросил вас о судьбе моей статьи, которую не опубликовали!
Она с улыбкой ответила:
— Я почти что припоминаю вас, но в любом случае, с тех пор мы опубликовали много статей!..
Юсуф Джамиль прокомментировал:
— Ваши статьи свидетельствуют о прекрасном прогрессивном духе…
Ибрахим Ризк тоже заметил:
— Сегодня внимание людей приковано совсем к другим вещам, нежели вчера. Всякий раз, как смотришь на улицу, можешь прочитать на стенах такое выражение: «Хлеба и свободы!» Таков новый девиз народа.
Сусан Хамад с интересом отметила:
— Это самый замечательный девиз, и особенно в такое время, когда тьма накрыла собой весь мир!
Ахмад понял, на что она намекает, и душа его быстро откликнулась на окружающую его новую среду с радостью и воодушевлением: