Я часто вижу, что Камаль насуплен и угрюм, и спрашиваю причину того, и он отвечает мне, что образ отца никогда не покидает его, особенно картина его смерти. Если бы только его конец был более лёгким!.. Я мягко сказала ему: „Забудь обо всём этом“, и он спросил, как можно забыть. Я ответила: „С помощью веры“, тогда он грустно улыбнулся и сказал: „Как же я боялся его в детстве, но в последнее время он открылся мне совершенно иным человеком, став дорогим другом. Каким он был нежным, остроумным, мягким. Он не знал подобных себе“. Ясин плачет всякий раз, как на него находит воспоминание об отце… Если Камаль предаётся скорби в угрюмом молчании, то огромный Ясин плачет, словно дитя, и говорит, что отец был единственным человеком, которого он любил в своей жизни. Да, у него были и отец, и мать, но он получал любовь, сострадание и заботу только под крылышком у отца. Даже суровость его была милосердной.
Я никогда не забуду того дня, когда он простил меня и вернул домой. Моя проницательная мать — да смилуется над ней Аллах — оказалась права, когда беспрестанно повторяла мне, что господин мой не из тех мужчин, что лишают детей их матери. Нас объединяла его любовь, а сегодня нас объединяет память от нём. В нашем доме не переводятся гости, но сердце моё находит покой только тогда, когда Хадиджа, Ясин и их семьи оказываются рядом со мной… Даже Зануба — до чего же искренняя её скорбь! Маленькая Карима сказала мне как-то: „Бабушка, пойдёмте с нами, ведь в эти дни у нас праздник — день рождения Хусейна, и возле нашего дома суфии будут проводить зикр, а вам так это нравится!“ Я поцеловала её в знак признательности и ответила: „Внученька, твоя бабушка не привыкла проводить ночь вне дома“… Она ничего не знает об обычаях в доме своего деда в те далёкие времена. До чего прекрасные воспоминания о них, о машрабийе, что была границей всего мира для меня, пока я ждала возвращения своего господина уже под утро. От его силы чуть ли не дрожала земля, когда он вылезал из экипажа, а затем заполнял собой всю комнату вдоль и поперёк. С лица его, пышущего отменным здоровьем, так и веяло бодростью повсюду. Но сегодня он не вернётся, и никогда больше не вернётся. Ещё до того он увял, скрылся от всего мира и оказался прикован к постели. Тело его исхудало и высохло, потеряв столько веса, что его можно было нести одной рукой. О печаль моя непреходящая!
Аиша сердито сказала мне: „Эти внуки не горевали по своему деду, они вообще не горюют ни о чём“. Я ответила ей: „Нет, это не так. Они горевали, но просто они малы. Да смилостивится над ними Аллах! Пусть не знают они, что значит тонуть в своём горе“. Она заметила: „Поглядите на Абдуль Мунима — он не прекращает спорить. Он не скорбел по моей дочери и быстро забыл её, будто её и вовсе не было“. Я возразила ей: „Нет, он долго скорбел по ней и много плакал. Однако скорбь мужчин не похожа на скорбь женщин. А материнское сердце — не такое, как все сердца вместе взятые. Есть ли такой человек, Аиша, что не забывает? Разве мы сами не отвлекаемся разговорами или не улыбаемся время от времени? Придёт такой день, когда даже слёз не останется в глазах. И где Фахми, где?“
Умм Ханафи заметила как-то: „Почему вы перестали посещать Хусейна?“ И я ответила: „В душе моей нет былого пыла ко всему тому, что я прежде любила. Когда зарубцуются мои раны, я навещу нашего господина Хусейна“. Она спросила: „А что ещё может залечить раны, если не визит к нашему господину?“ Так Умм Ханафи заботится обо мне, она хозяйка нашего дома и всех его обитателей, иначе у нас просто не было бы дома.
Ты, Господь мой, Владыка всех людей, Ты Судья, и решения Твои неотвратимы. Тебе я молюсь. Я бы так хотела, чтобы у моего господина оставались силы до конца, ведь ничто не причиняло мне столько страданий, как то, что он был прикован к постели и слаб. Для него и всего мира было мало… Даже молиться — и того он не мог. Как же страдало его слабое сердце, когда мы несли его на своих руках, словно ребёнка после того воздушного налёта. От этого у меня текут слёзы и усиливается боль…»
39
— Я положусь на Аллаха и посватаюсь к своей кузине Кариме…
Ибрахим Шаукат с изумлением поднял глаза на сына, Абдуль Мунима. Ахмад опустил голову и улыбнулся, что свидетельствовало о том, что новость не была для него сюрпризом. Хадиджа отложила в сторону шаль, которую вышивала, и посмотрела на него странным пристальным взглядом, в котором сквозило недоверие. Затем она поглядела на мужа и спросила:
— Что он сказал?
Абдуль Муним повторил:
— Я положусь на Аллаха и посватаюсь к своей кузине Кариме…
Хадиджа в замешательстве развела руки и сказала:
— Неужели хороший вкус в мире больше не в моде? Разве сейчас подходящее время для разговоров о помолвке, несмотря на то, кто избранница?!
Абдуль Муним улыбнулся:
— Для помолвки подходит любое время…
Она в изумлении покачала головой и сказала:
— А как же твой дед?!.. — затем она перевела взгляд на мужа и Ахмад… — Вы слышали когда-нибудь нечто подобное?
Абдуль Муним в несколько резком тоне парировал:
— Помолвка же не заключение брака, и не свадьба. Со смерти деда прошло уже четыре полных месяца…
Зажигая сигарету, Ибрахим Шаукат сказал:
— Карима ещё слишком мала, хотя и выглядит старше своих лет, насколько я полагаю…
Абдуль Муним ответил на это:
— Ей пятнадцать. И потом, брачный контракт будет подписан только через год…
Хадиджа с язвительной горечью сказала:
— А госпожа Зануба показывала тебе её свидетельство о рождении?
Ибрахим Шаукат и Ахмад засмеялись, но Абдуль Муним на полном серьёзе сказал:
— До истечения года ничего не произойдёт. По прошествии этого времени будет примерно полтора года с момента смерти дедушки, а Карима будет совершеннолетней и на ней можно будет жениться…
— Но зачем ты портишь нам нервы сейчас?
— Потому что нет ничего плохого в объявлении о помолвке в настоящее время.
Хадиджа саркастически спросила:
— А если помолвку отсрочить на год, она что, прокиснет, словно молоко?
— Прошу вас… прошу вас, хватит уже шутить…
Хадиджа закричала:
— Если это произойдёт, то выйдет скандал.
Настолько спокойно, насколько мог, Абдуль Муним сказал:
— Предоставьте бабушку мне. Она меня лучше поймёт, чем вы. Она одинаково и моя бабушка, и бабушка Каримы.
Хадиджа грубо отрезала:
— Она не бабушка Каримы…
Абдуль Муним замолчал, и лицо его приняло угрюмый вид. Отец поспешил заявить:
— Это вопрос хорошего тона. Было бы неплохо тебе немного подождать…
Хадиджа в гневе закричала:
— То есть у тебя нет иных возражений, кроме как из-за времени?
Абдуль Муним сделал вид, что не понимает, о чём она, и спросил:
— А есть ещё какие-то возражения?
Хадиджа не ответила и вернулась к своему вышиванию. Тогда Абдуль Муним снова заговорил:
— Карима — дочь Ясина, твоего брата. Не так ли?
Хадиджа отложила в сторону шаль и с горечью сказала:
— Она и впрямь дочь моего брата, но следует также помнить и о том, кто её мать!
Мужчины обменялись настороженными взглядами, затем Абдуль Муним резко повёл наступление:
— Её мать также является женой твоего брата!
Хадиджа повысила голос:
— Я это знаю, к сожалению!
— Её прошлое забыто! Кто о нём теперь вспомнит?! Она теперь такая же уважаемая женщина, что и ты!
Она грубо сказала:
— Она не такая же как я, и никогда не будет такой же!
— А чем она хуже?! Мы узнали её ещё в детстве, и она была дамой, уважаемой во всех смыслах этого слова. Если человек покаялся и ведёт себя правильно, то грехи его прошлого стираются. И единственный, кто напоминает ему об этом потом, это…
Он замолчал. Мать, с сожалением покачав головой, сказала:
— Да? Расскажи, какая я! Оскорби свою мать из уважения к этой женщине, которая с таким успехом смогла выесть твои мозги. А я-то всё задавалась вопросом, что стоит за этими частыми приглашениями на ужин в Каср аш-Шаук, и вот ты сам вывалил на нас эту новость, как ушат с холодной водой!
Абдуль Муним в гневе перевёл взгляд на отца и брата и спросил:
— Разве такие слова достойны нас? Что вы думаете об этом?!
Зевнув, Ибрахим Шаукат ответил:
— Нет необходимости во всех этих прениях. Абдуль Муним всё равно женится — не сегодня, так завтра, и тебе самой этого захочется. Карима прекрасная и милая девушка, и незачем устраивать всю эту шумиху…
Ахмад сказал:
— Мама, ты первая, кто захочет порадовать дядю Ясина!
Хадиджа разгорячилась:
— Все вы против меня, как всегда. Ваш единственный аргумент — это дядя Ясин. Мой брат Ясин. Его первой ошибкой было то, что он не мог найти себе нормальную жену, и его племянник унаследовал от него этот странный темперамент!
Абдуль Муним удивлённо спросил:
— Разве жена дяди не твоя подруга?! Если кто увидит, как вы беседуете по душам, то сразу подумает, что вы родные сёстры!
— А что я могу сделать с женщиной, которая не уступит самому Алленби по части дипломатии? Но если бы это зависело от меня, и не будь я озабочена Ясином, то не позволила бы ей войти в наш дом. И какой результат?.. Зваными обедами она поглотила твой ум ради собственных корыстных целей. И что взамен?
Тут Ахмад обратился к брату:
— Проси её руки, когда пожелаешь. У нашей мамы острый язык, зато сердце мягкое…
Хадиджа нервно засмеялась и сказала:
— Браво, сын!.. Вы полностью отличаетесь друг от друга… И в религии, и в убеждениях, и в политике, однако вы едины в одном — то, что вы оба настроены против меня!
Ахмад ликующим тоном возразил:
— Дядя Ясин самый дорогой человек для тебя. И ты окажешь Кариме самый тёплый приём. Всё дело в том, что ты бы хотела иметь чужую невестку — и всё ради того, чтобы как её свекровь ты могла бы притеснять её. Ну что ж, я выполню твою мечту — приведу тебе невесту из чужой семьи, чтобы ты потешила своё самолюбие!
— Меня не удивит, если завтра ты приведёшь в наш дом танцовщицу! Над чем вы смеётесь?! Мусульманский шейх породнится с певицей. Чего же мне тогда ожидать от тебя, если твоя вера, упаси Боже, вообще сомнительна?!