ь к нему Ясина и Фахми, когда те вернутся домой…
Мать тревожилась из-за его просьбы и боялась, особенно сейчас, ведь он мог страдать от подавляемого гнева, а оба юноши только-только перевели дух. И кода Ясин и Фахми пришли и узнали о том, что отец вернулся и требует их к себе, им в голову пришло то же, что и матери незадолго до того, и они с опаской отправились к нему в спальню. Но их предположение не оправдалось — он встретил их с непривычным спокойствием и спросил о том, что произошло, и при каких обстоятельствах, а также о решении врача. Они долго говорили о том, что знали, а он молча и с интересом слушал их, а в конце спросил:
— Вы оба находились дома, когда она выходила?
И хотя с самого начала этот вопрос был ожидаемым, но после такого непривычного для их отца спокойствия он насторожил их и испугал — а вдруг это лишь прелюдия, и вслед за ней его тон изменится — они-то уже выдохнули с глубоким облегчением, радуясь своему спасению. Братья не могли вымолвить ни слова и хранили молчание… Отец, однако, не стал настойчиво добиваться ответа на свой вопрос — ему, вроде бы, был безразличен их ответ, или он заранее сделал вывод, или потому что хотел, вероятно, отметить их ошибку, не обращая внимания на их признание в ней… После этого он всего лишь указал им на дверь, призывая уйти, а когда они выходили, то услышали, как он говорит сам себе:
— Раз уж Аллах не подарил пока мне сына, пусть уж дарует терпение.
И хотя внешне всё указывало на то, что всё произошедшее потрясло хозяина настолько, что даже изменило его обычное поведение к всеобщему изумлению, он всё же не мог отказаться от традиционного ночного времяпрепровождения!.. И как только настал вечер, он оделся и покинул свою комнату, надушившись ароматным одеколоном. Выходя из дома, он прошёл через комнату жены и справился о её самочувствии. Она прочитала длинную молитву за него, благодарная и признательная Богу… Будучи прикованной к постели, она не видела в том, что он отправляется поразвлечься, никакого разночтения с его нежностью к ней. Скорее в том, что он прошёл мимо неё и задал вопрос, она видела почтение к себе даже больше, чем ожидала. Да и разве то, что он сдержался и не излил на неё свой гнев, не было той милостью, о которой она мечтала?…
Ясин и Фахми, прежде чем он вышел из своей комнаты, спросили:
— Интересно, а сегодня ночью он откажется развлекаться вне дома, как и полагается мужу, у которого дома больная жена?
Однако Амина лучше всех знала его нрав и придумала отговорку для него — даже если он и отправится на вечеринку, как того и ожидают, она может, прикрываясь своим состоянием, легко найти тому оправдание и притвориться безразличной. Но Хадиджа спросила:
— А как так он может себе позволить ночью развлекаться, видя тебя в таком состоянии?
На что Ясин ей ответил:
— А почему бы и нет, если он убедился, что с ней всё в порядке. Ведь мужчины переживают не так, как женщины. И между переживаниями и тем, что он отправляется на вечеринку в кофейню, нет никакого противоречия. И даже наоборот, приятное времяпрепровождение для него — обязанность, облегчающая ему тяготы жизни.
Ясин не столько защищал этим отца, сколько защищал своё желание выйти поразвлечься, что зашевелилось в глубине души. Но его хитрость не удовлетворила Хадиджу, которая возьми, да и спроси:
— А вот ты, к примеру, можешь себе позволить ночью проводить время в кофейне?
Но Ясин поспешил ответить, кляня её в тайне:
— Конечно же, нет. Но я — это одно, а папа — совсем другое дело!
Когда их отец покинул комнату, к ним вновь вернулось ощущение покоя, что шло вслед за спасением от неминуемой опасности. Лицо Амины осенила улыбка и она произнесла:
— Он, наверное, понял, что я получила наказание по заслугам за свой грех, и простил меня. Да простит и его Аллах, и нас всех заодно тоже…
Ясин ударил одной ладонью о другую, и в оправдание сказал:
— У него есть друзья — они такие же ревнивые мужчины, как и он, но они не видят ничего плохого в том, что их жёны выходят из дома всякий раз, как это необходимо, или просто в угоду им. Что, у него на уме — сделать из дома тюрьму навечно?!
Хадиджа насмешливо поглядела на него и сказала:
— А почему же тогда ты не стал защищаться перед ним?!
Ясин так расхохотался, что даже живот его затрясся, а потом ответил ей:
— Мне, во-первых, нужен такой нос, как у тебя, чтобы защищаться при необходимости…
Вот так дни покоя следовали один за другим, но муки, которые сломили Амину в первую же ночь, больше не возвращались, хотя и угрожали её плечу болью при малейшем движении. Быстрыми шагами стало приближаться её выздоровление благодаря сильному сложению и бьющей через край жизненной силе, ненавидящей покой и бездействие, а потому и подчинение приказам врача было для неё непосильной задачей, доставлявшей страдание, помимо перелома. Она бы и нарушила все советы врача, если бы дети так серьёзно не следили за ней, и поспешила бы к своим обязанностям… Но покой не мешал ей при всём прочем внимательно следить за домашними делами с постели и давать утомительные советы дочерям о том, что им надлежит делать, особенно о том, что, как она опасалась, они могут позабыть или упустить из виду. Она настойчиво спрашивала Хадиджу:
— А ты вытряхнула занавески?… А окна протёрла? А баню натопила для отца?… А жасмин и плющ полила?
Всё это однажды вывело Хадиджу из себя, так что она сказала матери:
— Да будет тебе известно, что если ты следишь за домом одним глазом, то я — четырьмя.
И вместе с тем, то, что Амина вынужденно покинула свою центральное место в доме, вызывало у неё сложное чувство, от чего она сильно страдала. Может, она и спрашивала себя — а не утратит ли дом или кто-то из членов семьи дисциплину или покой из-за того, что она забросила их?! И что же было для неё милее? Чтобы всё оставалось так как есть благодаря стараниям дочерей, — или чтобы что-то взяло, да и нарушило порядок, и все вспомнили бы тогда о том, сколько у неё остаётся свободного времени? И если бы сам хозяин дома заметил, что у неё столько времени, разве это не стало бы поводом, чтобы он оценил её значимость в доме, или наоборот, разгневался на то, что она совершила грех, повлёкший все эти последствия? Амина долгое время находилась в замешательстве между чувством стыда за себя и желанием быть искренней с дочерьми. Но по правде говоря, если бы хоть что-то нарушило заведённый распорядок в доме, это вызвало бы у неё глубокую печаль, как будто бы она заботилась о его совершенстве и он внезапно лишился его…
В реальности же её свободное время не мог заполнить никто. Сам дом доказал, что у неё гораздо больше дел, чем могли выполнить обе девушки… Мать не радовалась этому ни внешне, ни в душе. Свои чувства она прятала в себе, горячо защищая Хадиджу и Аишу. Затем ею овладели нетерпение и мука, и больше вынести своего уединения она не могла…
31
Утром до рассвета назначенного дня, которого Амина так долго ждала, с юношеской лёгкостью и задором она поднялась с постели, будто была изгнанной королевой, что возвращается на свой трон…, и спустилась в пекарню, спеша вернуться туда после трёх недель отсутствия. Она позвала Умм Ханафи — та проснулась и не поверила ушам своим. Затем поднялась к госпоже, обняла её и прочитала за неё молитву-благословение, а после обе с неописуемой радостью приступили к утренним делам. С появлением первого же солнечного луча Амина поднялась на первый этаж, где её с поцелуями и поздравлениями встретили дети. Затем она прошла в комнату Камаля и разбудила его. Едва открыв глаза, мальчик растерялся от изумления и радости и повис у неё на шее. Но мать опередила его и нежным движением высвободилась из его объятий со словами:
— Ты не боишься, что моё плечо снова заболит как прежде?
Камаль осыпал её поцелуями, а затем засмеялся и злорадно спросил:
— Дорогая мамочка, когда же мы вновь выйдем вместе?!
Улыбнувшись, она ответила тоном, в котором сквозило некоторое упрямство:
— Когда Аллах укажет тебе истинный путь, и ты не будешь против моей воли вести меня по дороге, на которой я чуть не погибла…!
Он понял, что она имеет в виду его упрямство, что послужило непосредственной причиной всего, что с ней случилось, и виновато рассмеялся. То было его спасение после всех этих недель, когда он ходил, опустив голову, словно грешник. Да уж, он очень опасался, что расследование этого происшествия, которое будут вести его братья, приведёт их к скрываемому им преступлению. Если бы не мать, непоколебимо встававшая на его защиту и бравшая всю ответственность за случившееся на себя, то сомнения, которые вот-вот готовы были озвучить то Хадиджа, то Ясин, разоблачили бы его, пока он прятался в каком-нибудь уединённом уголке дома. Когда же расследование того случая перешло к отцу, то страх мальчика достиг предела — он ждал с минуты на минуту, что тот позовёт его к себе — ещё одна мука в дополнение к тем трём неделям, что он видел свою любимую маму прикованной к постели и страдающую от боли, не имеющую даже возможности ни растянуться на спине, ни встать… Но сейчас тот случай уже миновал, а вместе с ним и последствия болезни. Выяснение причин закончилось, и утром мама сама пришла разбудить его, а вечером она уложит его в постель и убаюкает. Всё вернулось на свои места, и во всём доме воцарилось спокойствие. Вот почему он имел право рассмеяться во весь рот и без зазрений совести насладиться этим покоем…
Мать вышла из комнаты и поднялась на верхний этаж. Когда она подошла к самой двери комнаты мужа, до неё донёсся его голос, что повторял слова молитвы:
— Хвала Господу моему, Могущественному.
Сердце её затрепетало, и она остановилась в шаге от двери, словно в нерешительности. Затем спросила себя:
— Войти ли мне, чтобы пожелать ему доброго утра, или лучше будет сначала приготовить стол для завтрака?
Это и впрямь был не просто вопрос, а скорее побег от страха и смущения, что разливались у неё внутри, а может, и то и другое сразу, как иногда бывает с тем, кто создаёт себе мнимую проблему, которой прикрывается как стеной от другой, реальной проблемы, которую ему сложно разрешить… Она вернулась в столовую и с двойным усердием приступила к делу. Но тревога её лишь возросла. Она не воспользовалась ни минутой, чтобы поразмыслить, но покоя, на который надеялась, так и не нашла. Это испытание — ждать его — было ещё более тяжким для неё, чем когда она отступила, не решаясь предстать перед ним первой… Ей и самой было странно, как это она шарахнулась от страха, так и не решившись зайти в «его комнату», будто это был первый раз, когда ей предстояло зайти туда. Её муж не переставал навещать её день ото дня, пока она почивала. По правде говоря, её выздоровление отняло у неё защиту, которую сама болезнь расставила вокруг неё, и потому она ощутила, что ей придётся встретится с ним наедине впервые после того, как она призналась в своём грехе… Когда к завтраку один за другим пришли дети, её страх немного улёгся. И тут же в комнату вошёл её супруг в своём просторном джильбабе. Когда он увидел её, на лице его, однако, не показалось никаких эмоций. Направившись к своему месту за столом, он спокойно сказал: