Его взгляд коснулся зеркала. В отражении ткань платья Йенни сминалась под его пальцами. Если бы она знала, насколько нежно и обманчиво беззащитно выглядит в этот момент, то разбила бы это стекло вдребезги. Кроме нее, Кай будто не видел ничего, не обращал внимания на свои глаза, сиявшие льдом, и то, как использовал силу Йенни, напитавшую его тело, как свою, увлекая ее к кровати.
Первым стал холод, пронзающий сотней иголок, из-за него Кай не мог дышать. Задыхаясь, он распахнул глаза и увидел зарево рассвета за горами. Сжав руку в кулак, понял, что схватил снег, который оказался повсюду. Зимняя сонная тишина Малервега убила остатки сна. Кай перевернулся, медленно приподнимаясь. Голые ноги обжигал снег.
Кай был одет лишь в рубашку и брюки, и он находился здесь один, за исключением туш волков, раскиданных тут и там. Их шерсть потемнела, будто они залезли в сажу. Кай бы так и подумал, если бы даже белки глаз существ не стали черными.
Он судорожно сглотнул, а его пальцы внезапно наткнулись на нечто, спрятанное под снегом. Ухватив, он вытащил наружу засохший стебель, а следом и бутон с увядшими, почти сгнившими листьями. Только разглядев белую розу, Кай в первое мгновение застыл, а придя в себя, откинул ее прочь.
Он помнил, что происходило ночью накануне, и точно не рассчитывал поутру оказаться не в своем доме, а в Малервеге, одетым слишком легко для наступивших холодов.
Бросив последний взгляд на потемневшие туши волков, Кай обхватил себя руками и побрел к городу, надеясь, что в это воскресное утро жители Хальштатта будут слишком ленивы, чтобы открыть глаза и посмотреть в окна. Солнце едва взошло, и многие все еще спали в столь ранний час.
Ему повезло. По крайней мере, он не встретил ни одного человека на своем пути. До того, как Кай сумел дойти до дома, ступни и пальцы едва не посинели от холода. Аккуратно поднимаясь по деревянной лестнице на свой этаж, он не чувствовал ног.
Стоя у двери, он опустил руку в карман, вытаскивая ключ. Прошедшая ночь казалась все более странной. Перед тем как покинуть дом, Кай не только оделся (ведь он прекрасно помнил, что в эту ночь спал без одежды), но и взял с собой ключ.
«И почему только обуви нет?..» – подумал Кай, аккуратно отпирая замок.
Дверь удивительно бесшумно отворилась. Внутри царила полутьма, солнце едва-едва проникало из-под тряпицы на окне. Свет чертил две дорожки по полу с обеих сторон от занавески. Минуя полотна, камин и затрагивая постель Кая, он касался изящной ноги Девы Льда. Тело Йенни было тусклым, символы на руке едва мерцали. Вчерашний поступок – она влила в него больше своей силы, чем делала когда-либо, – давал о себе знать.
Она будет спать, пока запаса силы в ней не станет больше. Время было еще раннее, поэтому Кай просто лег, занимая крохотное пространство на своей стороне кровати, предназначенной лишь для одного.
22
Необычное чувство посещает, когда совершаешь привычные вещи в последний раз. Даже когда это то, что ты никогда не любил делать. Нынешняя же воскресная служба в церкви помимо того, что являлась для Кая последней – больше приходить в эти стены он не сможет, – отличалась от десятков служб до этого.
Кай поболтал с Йоном, который, на удивление, с самого утра находился в приподнятом настроении и то и дело искал в поверхности подсвечников и других металлических предметов свое отражение – его недавно подстригли, но, будто не уверенный в результате, он разглядывал свои волосы. Его дед, не открывая глаз, словно пребывая в глубокой молитве, переместил свою трость, судя по скривившемуся лицу друга, прямо тому на ногу. Сестра Йона часто улыбалась, а даже когда не делала этого, все равно чувствовалось ее веселое расположение духа. Даже проповедь читал отец Уильям, а его сын Герхард стоял сбоку у стены. Отец Уильям был уже в возрасте, поэтому выступал перед прихожанами лишь по особым случаям. В какой-то момент Кай осознал: многие сегодня слишком радостны по сравнению с другими днями. Лица выглядели оживленными, и люди торопились, словно боясь куда-то опоздать.
Кай осмотрелся, заметив внимание Петтера к себе. Тот не сводил с него взгляда, сидя на пару рядов позади. Брови Кая вопросительно поднялись. Петтер перевел взгляд на священнослужителя, и Кай выдохнул, ощутив мимолетное напряжение. За несколько лет он четко уяснил: Петтеру нельзя показывать свою слабость. Сочувствия не получишь, а скорее получится наоборот. Он будет знать, куда целиться. Эта мысль вызывала у Кая слабое беспокойство. Впрочем, оно и вполовину не было таким сильным, как если бы подобная ситуация произошла еще летом.
Семья Герды сидела в соседнем ряду. Все трое молились, и, в отличие от остальных прихожан, Герда выглядела как обычно. Это стало самой большой странностью из всего, что заметил Кай в это утро. Он прекрасно помнил, в каком настроении Герда накануне покинула его дом. И, зная ее и обстоятельства, несложно было предположить, что, наоборот, так, как раньше, быть не должно.
Кай поверил бы гораздо больше, если бы Герда, не боясь церковных стен, с порога накинулась на него с ругательствами. Может, даже ударила или, что хуже, встретила молчанием и перестала замечать. Но ничего из этого не случилось, она приветливо поздоровалась, даже помахала рукой, одетая в свое любимое красное платье, от которого у Кая постоянно слезились глаза – он не мог на нее долго смотреть, чувствуя резь и сухость.
В какой-то момент, вовремя не отведя взгляда, он моргнул, ощущая влагу, что покатилась по щекам. Кай опустил голову, услышав в тот же момент, как проповедь отца Уильяма коснулась людских слез. Видимо, его слезы стали вдохновением для речи священника.
Когда служба подошла к концу, Кай вдруг понял, что именно стало причиной радостного настроения большинства жителей – званый ужин в замке Груб, который устраивала семья Хэстеинов. Прежде чем окончательно завершить воскресную встречу, отец Уильям пожелал всем провести прекрасный вечер, но вместе с тем не забывать о приличиях.
А Кай поморщился, ему словно ведро ледяной воды на голову вылили. Он помнил о празднике на том берегу озера, но не осознавал, что мероприятие состоится уже сегодня. Время пролетело так быстро, что он не заметил.
Перед тем как покинуть церковь, Кай подошел к фреске, над которой работал почти два года. Божественные лики обрамляли золотые линии. Он смотрел на свою работу, зная, что после его смерти его творения будут жить, и это главное.
Уже направляясь к выходу, он вновь столкнулся с Герхардом – священник будто намеренно ждал его у дверей, за которыми начиналась метель.
– Кай, слышал, ты пострадал вчера? – спросил он, намекая на нападение волка. Знал бы он о том, где проснулся этим утром Кай, говорил бы иначе. Был бы он в курсе его отношений с Йенни, так и вовсе не сказал бы ему и слова. Наверное, Каю бы пришлось бегством спасать свою жизнь. Хотя ныне спасать ее уже не имело смысла.
– Все обошлось, – проговорил Кай, неосознанно смотря на священника таким же внимательным взглядом.
– Петтер утверждает, что волк укусил тебя. Вгрызся в руку.
«Как и ожидалось…» – промелькнула усталая мысль.
– Он правда так сказал? Вы уверены? – поразился Кай, запуская пальцы в волосы. Подумав, он продолжил: – Волк кинулся, но я выставил перед собой палку. Зверь вцепился в нее. После этого появился господин Хакон и застрелил его.
– И больше ничего?
– Ничего. Но мы все вчера были напуганы. Может, Петтеру показалось?
– Даже не… – начал Герхард, не успев договорить. К ним приблизились господин Йенсенн и отец Уильям.
– Что, Кай? Выглядишь расстроенным. Мой сын задает много вопросов? – засмеялся престарелый священник. В отличие от сына, он обладал легким нравом. Именно благодаря отцу Уильяму Кай получил когда-то работу в церкви.
Герхард натянуто улыбнулся.
– Нет, что вы, – отозвался Кай.
– Ты у нас сегодня герой, – продолжил отец Уильям, хваля его. Господин Йенсенн стоял рядом, сложив обе ладони на набалдашнике трости.
– Эх, метель начинается. Недаром у меня вчера кости ныли, – вставил дед Йона невпопад. Отец Уильям согласно закивал – оба они были примерно одного возраста.
Герхард продолжал следить за Каем пристальным взглядом и, видимо, хотел продолжить беседу, но отец Уильям не позволил ему остаться, настойчиво позвав за собой.
– Идем, поможешь мне дойти до дома. А то мой непутевый внучок куда-то пропал, – проворчал господин Йенсенн. И, не дожидаясь ответа, громко стуча тростью, резво направился к дверям, а Кай задумался – дед Йона и без помощи многим даст фору, хотя ему шел уже девятый десяток. Поразительное долголетие и немалое везение.
Белые холодные искры снега сверкали на фоне темных стволов деревьев. Несмотря на зиму и облетевшую листву, в этой части Малервега было сумрачно даже днем. Широкий древний колодец спрятался в месте, обычно не тревожимом людьми. Но в этот час на краю сидела Дева Льда, сжимая в руке небольшой обрывок белой ткани с каплями крови. Рядом, царапая мощными когтями старый камень, расположился белый кречет.
Птица, развернув голову до невозможного для человека градуса, уставилась блестящими темными глазами на пальцы хозяйки.
– Итак, проверим, – протянула Йенни задумчиво и вытянула руку с обрывком сорочки Кая над темнеющей бездной. Мгновение – и пальцы разжались, выпустив материю. Она упала, медленно кружа. Дева сощурилась, постукивая пальцами по краю колодца. Своими уникальными глазами она видела не дно колодца, а затянувшийся переход, который резко открылся, на мгновение явив перламутровый мир измерения, в котором находилось Зеркало разума, а после закрылось вновь.
– Как и думала, дело в крови. Значит, Карман открывается ему. Должно быть, из-за Осколка. – Оттолкнувшись руками от края колодца, Ледяница поднялась на ноги.
Сбоку раздался птичий крик.
– Ничего я не собираюсь делать. Лишь проверила… – бросила Йенни. Она вновь подошла к краю колодца, поставила ступню на его край, собираясь спрыгнуть в темный проход. Когда вдруг резко повернула голову, замерев, а ее радужки засверкали.