Глаза Герды заслезились от аромата ягоды, который уже становился невыносим. Многочисленные бутоны стали распускаться, окрашивая кустик в белоснежный цвет лепестков.
– Воспоминания не отнимаются бесследно, – проговорила Матерь Бузина, склоняясь к своему детищу. – Иногда их, правда, решают спрятать в глубине сознания… но это ведь так ненадежно. В большинстве случаев они возвращаются, достаточно лишь дернуть за правильную нить. Но отнятое не возродить. Оно ушло, утекло, как вода. Оно принадлежит другому. – Ее морщинистая рука коснулась куста и, преодолев белоснежное облако, скользнула дальше, а многочисленные мелкие соцветия стали вянуть и опадать. – Но воспоминания – часть души. Все испытанное при жизни укрепляет ее и заставляет расти. Поэтому отнять воспоминания – это все равно что отщипнуть от души кусочек. А чем сильнее воспоминания повлияли на человека, тем болезненнее будут последствия.
Куст бузины высыхал прямо на глазах, даже его корни покинули землю, извиваясь и подтягиваясь к сияющей нефритовым светом ладони старухи. Магия творилась на глазах Герды.
Все закончилось, лишь когда в руке престарелой женщины остался гребень. Деревянный, с острыми длинными зубьями, на основании которого виднелась искусная резьба – многочисленные веточки изгибались, сплетались друг с другом, листья с мельчайшими прожилками тянулись вверх, все в одну сторону, а между ними терялись мелкие соцветия бузины.
– Вы хотите сказать, Кай пострадает? – Герда сглотнула, ее сердце билось хаотично – страх вновь овладел ею.
– Лишиться части души нелегко. Юноша определенно станет другим.
Голос старухи эхом прозвучал в ушах Герды. Она не желала причинять Каю вред, но созданный гребень все равно лег в ее ладонь.
– Если решишься, то расчеши этим гребнем волосы Каю. Когда цветы нальются силой и побелеют, это будет означать, что все закончено. После принесешь этот гребень мне. Даже если будет лежать снег, ты отыщешь дорогу, – наставляла старуха, зажимая пальцы Герды вокруг острых зубьев.
– Зачем вам нужно, чтобы я вернула гребень? – прошептала Герда. Она смотрела на изделие и пыталась поклясться самой себе, что никогда им не воспользуется.
– Вместе с воспоминаниями он впитает в себя немного силы Осколка в его теле. И именно эта сила будет платой мне. – Матерь Бузина шагнула ближе к своей роще. – Прими решение до того, как упадет первый снег. В холоде моя сила слабеет, а ее и Осколка, наоборот, крепнет. Поэтому с приходом снега гребень утратит волшебство.
Герда кивнула, чувствуя ком в горле. Она неотрывно смотрела на гребень в своих дрожащих руках.
– Но так же силу можно будет и вернуть, – уклончиво добавила старуха.
– Как? – Голос проскрипел словно старая половица.
Матерь Бузина искоса глянула на протекающий рядом ручей.
– Силой собственной жизни… Не пугайся. Это не так страшно. Надо лишь напитать дерево собственной кровью. Первая капля – один год жизни, и магия гребня вернется на несколько дней, но вторая капля – уже два, а третья – четыре. Каждый раз, чтобы вернуть волшебство гребня, потребуется все бо`льшая плата. Это только временная мера. Но если не поддерживать его силу кровью, вскоре она вовсе исчезнет. Чем дольше будешь затягивать с решением, тем больше потеряешь. Поняла? – Когда Матерь Бузина посмотрела ей в глаза, Герда осознала, что это существо видит все сомнения, поселившиеся в ее сердце.
– Значит… – голос девушки звучал судорожно, – если я решу напитать гребень в четвертый раз, это будет стоить мне восемь лет жизни?
– Правильно, – раздалось в ответ, а в следующий миг на лощину налетел ураганный ветер, взметнувший волосы Герды и сорвавший листву с деревьев. – Поэтому я и советую не медлить, – прозвучали последние слова старухи.
Герда зажмурилась, приседая к земле, стремясь укрыться от непогоды, но ветер затих так же внезапно, как появился, а вокруг воцарилась тишина. Она открыла глаза, судорожно выдыхая. Ее обступал лишь темный лес, а Бузинная роща исчезла. От чудного места не осталось ничего, кроме магического гребня, который до сих пор держала Герда. Она бросила на гребень полный ненависти и презрения взгляд, но, услышав шорох неподалеку, вздрогнула и побежала – она желала во что бы то ни стало скорее покинуть Малервег.
«Мне не стоило сюда приходить…» – повторялась мысль в голове Герды, ну а девичьи пальцы до сих пор сжимали гребень, выдавая тень сомнения, которая поселилась в ее человеческом сердце.
13
С наступлением осени, когда почти всю листву объяло желто-оранжевое зарево с вкраплением малиново-красных оттенков и лишь упрямые островки травы еще зеленели местами в горах, как кедры, сосны и ели на склонах, Кай вновь подолгу бродил в одиночестве. Гуляя по лесу, снова находил тот колодец, на поверхности которого терял свой цвет и иссыхал мох.
Начало октября наступило внезапно, и пламя осени, окрасившее зелень, достигло пика. В воздухе пахло влажной листвой, свежестью и дождем, а еще душистыми яблоками, чей запах уже больше месяца, по мере созревания плодов, встречался Каю в разных частях их городка.
Смена времен года приносила ему вдохновение. Даже несмотря на то, что отведенный ему срок истекал.
В один из сухих дней, когда тяжелые тучи не нависали над Хальштаттом, Кай и Йон отправились в Малервег. Кай, как обычно, собирался рисовать, Йон взял ружье для охоты.
Дичи в это время становилось меньше, близость зимы заставляла жизнь в лесу если не замирать, то становиться более размеренной и тихой.
– Ты ходишь в лес чаще всех других. Удивительно, как до сих пор ни разу не заблудился, – заметил Йон, поправляя ружье на плече. Они только вошли в тень деревьев, и пока можно было не соблюдать тишину. – Дитя гор? – посмеялся он.
– В детстве я любил бывать в одиночестве, поэтому часто гулял здесь. Это всего лишь опыт, – усмехнулся Кай.
«Наверное… Я только знаю, куда ходить не следует».
Малервег был разным, в некоторых местах ощущался как чистый свет, а в иных было темно настолько, что день можно было спутать с ночью. И воздух там казался тяжелым и угнетающим.
Йон лишь хмыкнул, снимая с плеча ружье. Он стал ступать осторожнее, и его шаги было почти не слышно. Осенью изобилие опавшей листвы оставляло меньше шансов скрыть свое присутствие и слиться с окружающим миром. Кай направился следом, подстраиваясь под ритм ходьбы друга.
Йон часто звал Кая в лес с собой. Охота была необходимостью, но, когда Кай был рядом, Йон будто чувствовал себя спокойнее. В Малервеге и правда часто терялись.
Деревья покачивались, алые листья пятнами виднелись на расстелившемся повсюду желтом ковре.
– Ты знаешь, мой дед часто интересуется, как у тебя дела.
– Да? – удивился Кай. В последнюю их встречу около недели назад, когда он зашел в гости к другу, господин Йенсенн ворчал, что Кай запустил холод в их дом. А ему лишь открыли дверь на несколько секунд.
– Вот и я поражен. Мой старик вообще мало интересуется другими людьми.
– Чудаковатый он у тебя, – заметил Кай, хотя ему показалось весьма ироничным, что эти слова произносит он сам.
– Да. Госпожу Ларс все вспоминает. – Йон остановился, слегка нахмурившись и вглядываясь в кроны деревьев. – Мне уже начинает казаться, что в юности между твоей бабушкой и ним было что-то.
Он стремительно вскинул ружье натренированным за несколько лет охоты движением. Послышалось хлопанье крыльев – какая-то птица вылетела из-за кустов. Выстрел прогремел оглушающе, ударил по ушам, поразил своей уродливостью, которая была совершенно противоестественна атмосфере и красоте Малервега.
Птица упала на землю, пронеслась черной угольной точкой. Йон трусцой побежал к добыче. Не прошло и минуты, как Кай увидел его руку с поднятой вверх птицей. Темное оперение тетерева блестело от крови.
Раскрыв холщовый мешок, Йон положил в него тушку.
Йон никогда не наслаждался охотой, воспринимал ее скорее как необходимость и, несмотря на ружье в руках, как соревнование. Ведь даже с оружием тяжело выследить и застать живность леса врасплох.
– Не с пустыми руками, уже хорошо, – сказал он, на ходу продолжая оценивать вес убитой птицы. Холщовая ткань вся была покрыта темно-коричневыми пятнами крови прошлых трофеев.
Кай оторвал взгляд от испятнанной смертью мешка и осмотрелся. Он узнал деревья вокруг них – они с Йоном находились недалеко от старого колодца.
– Что-то не так?
– Все нормально. Здесь недалеко колодец, давай пройдемся до него, – предложил Кай, уже выискивая подходящий камешек под ногами.
– Ла-адно, – с недолгим промедлением согласился Йон, идя следом. – Но я не помню, чтобы неподалеку было что-то подобное… – многозначительно добавил он.
– Заметил, что реже вижу тебя с Гердой, – спустя несколько минут вновь заговорил Йон, раздвигая руками заросли давно отцветшего рододендрона, чьи листья были едва ли не единственной каплей зелени в пламенном царстве.
– Я много работаю в мастерской, – отозвался Кай, не желая затрагивать слишком глубоко эту тему.
Но Йон решил иначе.
– Я не лезу в ваши дела, но Герда любит быть в центре, чтобы все остальные кружили возле нее. В детстве это было даже мило, но теперь… – Он нахмурился, в задумчивости отпустив ветку, которая тут же хлестнула его по лицу. – Это стало немного раздражать. И она прекрасно осознает, что ты не любишь красный, но ждет, что ты будешь носить ту чертову ленту в своих волосах…
– Я уже несколько месяцев не использую ее. – Кай понимал, что в словах Йона было зерно истины, ведь Герда, зная то, как он относился к алым оттенкам, предпочитала игнорировать этот факт. Вот только это все выглядело мелочами, которые отыщешь в любом человеке. По крайней мере, ему осталось жить всего несколько месяцев, и омрачать их осуждением подруги детства Кай не собирался.
В этот момент он увидел колодец – монументальный и древний. Он был настолько широк, что издалека казался основанием башни, которая вот-вот вырастет, встав вровень с деревьями. Но, лишь подойдя ближе, с удивлением можно было понять, что строение не тянется к небу, а уходит под землю. По темному камню полз мох. То ли из-за тени деревьев, то ли из-за подземных вод камень постоянно был влажным.