Теперь Кай видел: он принял верное решение. И вышло все великолепно, как он и задумывал. Но в то же время Кая не покидала мысль, что он оставил часть себя в этих полотнах. Иначе как объяснить пустоту, которую он ощущал в груди? Возможно, ему понадобится время, чтобы прийти в себя. Но будет ли у него это время?
Поднявшись с постели, Кай стал одеваться – солнце встало, а он собирался наконец-то навестить мать. Об этом визите Кай давно думал, но будто всячески избегал. Накрутив на шею шарф, связанный из серой пряжи, Кай заметил свой блокнот с зарисовками. Поддавшись порыву, он взял его с полки, захватив несколько карандашей, положил в сумку. Покинув комнату, провернул ключ в ржавеющем замке.
Спустившись, он пошел по утренней, окутанной сонной тишиной улице. Над горными пиками зависла дымка, а солнце светило ярко, заливая сиянием дома.
Царящее в округе умиротворение передалось и Каю. Он не заметил, как стал прислушиваться к своим шагам и скрипу снега.
Так он добрел до костницы. В этот ранний час мало кто посещал своих предков, но дверь была открыта. Проникнув внутрь и миновав темный коридор, Кай прошел дальше. Вереница черепов стояла на полках, глядя на него пустыми глазницами. Все они были расписаны, на некоторых краска потускнела, но это лишь означало, что рисунок обновят. В церкви этим занимался один из помощников священников, чей род заботился о приходе и проповедовал в этих краях уже больше трех веков. Кажется, когда-то их семейство даже жило по ту сторону озера Хальштеттер в одном из домов, выстроенных вблизи замка Груб. Поэтому не было удивительно, что Герхард, ставший священником в сравнительно молодом возрасте, сам ненамного старше Кая, пользовался искренним уважением. Правда, по важным делам предпочитали обращаться к его родителю – отцу Уильяму.
Каю тоже предлагали расписывать черепа, но он отказался. С самого детства костница вызывала в нем противоречивые чувства. И вот теперь он неожиданно ясно осознал, что ему стоит подумать о своем теле. Если Кай не позаботится об этом, то тоже окажется…
Кай осмотрелся, разглядывая серовато-белые и местами имевшие медный оттенок пятна, оставшиеся после предыдущих слоев краски.
…на полке.
Черепа поблескивали и в лучах утреннего света, льющегося из окна, имели сероватый оттенок. Помимо крестов, что рисовали на лбу над глазницами, было еще несколько основных, часто повторяющихся рисунков. И у всех них имелся смысл. Дубовые листья на кости символизировали славу; лавровые – победу; плющ – символ жизни; и розы – любовь.
На черепе матери Кая вились розы – это было решение бабушки. Кай бы вряд ли остановил свой выбор на этом цветке. Но он даже не знал, как выглядела его мама. Когда она покинула дом, дед Кая в ярости из-за своеволия дочери уничтожил единственный портрет, а через пару лет и он и она погибли. Если подумать, за какой-то месяц их семейство сократилось до одного лишь Кая и его бабушки. А теперь их родовая линия и вовсе прервется на нем.
Кай зажег тонкую свечу, поставив ее рядом с черепом, и некоторое время стоял неподвижно. Он даже не заметил течения времени, лишь понял, что солнечный свет стал ярче. Его привел в себя стук трости по камню, легкий и звонкий. Так звучала трость, которую носили для украшения, в угоду моде, а вовсе не как предмет необходимости. Трость деда Йона всегда стучала тяжело и глухо, словно кара, каждый раз обрушиваясь на землю, – престарелый мужчина переносил на нее немалую часть своего веса.
Оден Хэстеин был единственным человеком в Хальштатте, который, будучи истинным аристократом, следовал модным веяниям столицы даже в захолустье.
Он вошел в костницу, слегка пригибаясь, и рукой, облаченной в черную перчатку, изящно поднимая трость над землей. На голове у него была шляпа-котелок, а на плечах шерстяное пальто. На висках его среди черных волос проступала седина, как и на аккуратно стриженной бородке. Лицо было худым, со впалыми щеками и большими блестящими глазами. В свое время он был весьма привлекательным мужчиной, и даже ныне остатки былой красоты явственно проступали в его благородных чертах.
Если он был удивлен присутствием Кая, то ничуть этого не показал. Тот кивнул, поприветствовав неожиданного посетителя. Насколько он знал, у рода Хэстеинов был свой склеп по ту сторону озера. И размером он лишь немногим уступал всей территории, отведенной под кладбище в Хальштатте.
Оден Хэстеин остановился у одной из полок. Кай тем временем решил, что ему пора, и направился к выходу. Но не прошло и нескольких секунд, как за спиной он вновь услышал звонкий стук трости.
– Кай Ларс, – окликнул его аристократ. Кай уже успел выйти на улицу. Морозный воздух приятно ласкал лицо.
– Вы что-то хотели?
– Верно, – отозвался господин Хэстеин, остановившись рядом. Его взгляд тоже коснулся гор и озера. Повисла затяжная пауза. – Всей нашей семье понравилась твоя последняя картина, и фреска… тоже заслуживает внимания.
– Спасибо, сэр, – сдержанно поблагодарил Кай. Раньше похвала от аристократического семейства привела бы его в восторг, а теперь… Он и так знал, что его полотна заслуживают восхищенного внимания.
– Ты ведь нигде не обучался? – задал Оден отвлеченный вопрос.
– В Хальштатте не получишь подобного образования…
«Точнее, никакого не получишь… Почти все мужчины сразу получают работу в шахте, там и учатся».
– Но у меня был учитель, – продолжил Кай.
– Да, я слышал. Какой-то заезжий пьяница, – небрежно отозвался Оден Хэстеин.
– Он любил выпить, но пьяницей не был. Картинам он посвящал больше времени. Его работы участвовали в выставках.
Судя по лицу аристократа, сказанное его совершенно не впечатлило.
– Но это совершенно не то же, что художественная академия.
Кай ничего не ответил, а аристократ продолжил:
– Наше семейство в силах устроить тебя в Академию искусств. И даже оплатить обучение.
Каю показалось, что он ослышался. Ему потребовалось некоторое время, чтобы собраться с мыслями.
– Но зачем вам это? – озадаченно спросил он.
– Я вижу талант, который нуждается в огранке. И я способен помочь. Тем более я бы не стал вкладывать средства в то, что в будущем не принесет никакой пользы, – уверенно произнес Оден Хэстеин. В каждом его слове звучала уверенность в своих силах, привитая с самого рождения, которая сопровождала его каждую минуту жизни. – Раз все решено, то летом готовься к поездке в Вену.
«Летом…»
На мгновение Кай позволил себе задуматься о том, как поступит в академию, где не просто увидит работы именитых художников, а эти творцы станут его наставниками и учителями…
– Простите, но я не думаю, что могу согласиться, – не позволяя больше думать себе о будущем, сказал Кай. Его судьба была уже решена. Альвы уже не раз пытались его убить, и если бы не Йенни, нынешнего разговора бы и не произошло.
Оден Хэстеин нахмурился. Он не привык, чтобы от его щедрых предложений отказывались. Да и, не зная всех обстоятельств, глядя со стороны, даже сам Кай посчитал бы себя настоящим глупцом.
– Подумай еще. Я уверен, ты поймешь, какая это возможность. Будет жаль, если такой талант в итоге отдаст себя шахте, – настойчиво продолжил аристократ. И, не давая вставить и слова, добавил: – У нас в замке на днях будет ужин. Ты ведь помнишь?
– Да, – соврал Кай, в последнее время ему точно было не до чужих мероприятий. – Вы ведь устраиваете его каждый год, когда лед встает на озере. Как об этом можно забыть?
– Верно, но в этот раз мы затянули. Многие семейства города получили приглашения. Тебя зову лично. Поэтому отказа не приму.
Сказав это, Оден бросил на Кая красноречивый взгляд. Тот, задумавшись, все же кивнул. И Хэстеин сразу же направился прочь.
Кай тоже пошел к выходу. Он не имел желания идти на этот ужин, но это было последнее празднество в его жизни. Событие, на котором соберутся почти все жители городка. Да и Герда обожала эти вечера из-за танцев и возможности надеть свое любимое красное платье.
Когда Кай задумчиво вышел на улицу, то увидел и вторую часть семейства Хэстеинов – мать с дочерью.
Кай встретился взглядом с Ханной – девушка была на год младше его, хотя образованна не по годам. Хэстеины не ограничивали образование дочери, каждый год к ней приезжал кто-то из учителей столицы, через некоторое время наставник покидал замок и ему на смену приходил другой. Немалую роль сыграла богатая фамильная библиотека. Время, когда Кай создавал портрет Ханны, стало глотком свежего воздуха. По крайней мере, ему было интересно послушать мысли человека, росшего в иной обстановке и не обремененного теми же социальными рамками, что и он.
– Кто из них тебе больше нравится?
Кай вздрогнул от внезапного тихого голоса. Его всего за мгновение кинуло в жар и в холод. Йенни словно появилась из ниоткуда. Хотя в ее случае это было вовсе не удивительно.
– Богатая или подруга детства? На твою руку столько претендентов, принцесса Кай.
Она склонила голову, пристально смотря на семейство Хэстеинов, в то время как они совершенно ее не замечали – солнце стояло высоко в небе, рассвет прошел, а до заката было еще слишком далеко.
– Говоришь так, будто тебе это интересно.
– Немного, – признала Йенни.
– Тогда почему нет третьего варианта? – поинтересовался Кай, с прищуром глядя на нее.
Она промолчала, хотя уголок губ дернулся вверх. Кажется, ей понравился его ответ.
– По крайней мере, аристократы, пришедшие на смену роду Бартрамов, достойны занимаемого ими положения.
– Значит, эта часть истории правдива? Священник говорил, что ты убила предыдущих владельцев замка, – вспомнил Кай.
– Не всех. Лишь отца и старшего сына, – небрежно отмахнулась Дева Льда. – Его дочери и младший наследник остались живы.
– И кем же из четверых, названных тобой, был глава семейства Бартрамов? – Кай вспомнил сказанное Йенни в башне церкви.
«Вор, убийца, насильник и жертва».
Ответа долго ждать не пришлось, но он стал неожиданностью для Кая: