– Услышал шум.
Дева Льда криво улыбнулась. Босиком, одетая в темно-синее платье, контрастирующее с ее светлой бархатистой кожей, она шагнула к нему. Кай протянул руку, и Дева сжала ее, обхватывая своими пальчиками его ладонь. Нежно и в то же время твердо, как будто опасалась, что он захочет ее отпустить.
И на секунду промелькнула во взгляде Йенни несвойственная ей мягкость. И воздух слегка затрещал, наполнился ледяным туманом. Не от ярости, а от трепета в холодном сердце.
Оцепенение рассеялось с новым шумом, прокатившимся по холлу. И будто на миг застывшее время пошло вновь.
Кай застыл. Йенни едва успела обернуться, а ладонь юноши накрыла ее глаза.
– Не смотри, – прошелестел его голос, пока сам Кай не мог оторвать взора от Соманна, распластавшегося прямо на виолончели, заключенной в чехол. Инструмент намеренно поставили в стороне от других вещей, аккуратно, у самой лестницы. Уже то, что Йенни научилась играть, являлось чудом. Слишком нетерпеливая, слишком вспыльчивая и редко держащая себя в руках Дева смогла обуздать этот инструмент. Но только что Песочник упал прямо на чехол с ее любимой виолончелью – такой же старой, каким теперь был сам Кай.
Соманн выпучил глаза, аккуратно на цыпочках, не без помощи своей силы, поднялся, с рождественским венком, болтающимся прямо на его шее. Тихий жалобный скрип поломанного дерева вторил его движениям.
– Что это за звук? – раздался обманчиво спокойный голос Йенни. Она попыталась отбросить руку Кая со своего лица.
Кай же дернул головой, беззвучно шевеля губами: «Бе-ги. Не-мед-ленно».
Соманн торопливо кивнул и растворился в воздухе, а на пол с шорохом и звуком бьющегося стекла, с которым разлетелся один из красных шаров, упал рождественский венок, ставший знаменованием предстоящей бури.
Дева Льда задумчиво посмотрела на гладь озера, борясь с желанием заморозить его и пройти прямо по льду к городу. Воздух был прохладным, но недостаточно. На поверхности плавали лишь одинокие тонкие льдинки, такие, которые бывают в замерзших от ночного холода лужах, но стремительно тающие под лучами поднявшегося солнца.
Вздохнув, она направилась к маленькой пристани, возле которой покачивалась лодка. В руках был зажат чехол с поврежденной виолончелью. Стоило вновь глянуть на чехол, и внутри поднималась волна гнева. Гриф был переломлен ровно посередине. И если бы этот идиот не сбежал, то она бы сотворила то же самое с ним.
Человеческая одежда тоже немного ее раздражала. Светлое пальто сковывало будто кольчуга. И оно было лишним – ей не нужно было спасаться от холода. Но она помнила, как на нее смотрел Кай, когда она покидала замок, предупреждая лишь одним взглядом: «Будь осторожнее. Не выдай себя. Я хочу задержаться здесь подольше».
Приходилось терпеть и выглядеть как человек.
Лодка качнулась под весом Девы, вода пошла кругами, стучась о деревянные бока.
Йенни со скептицизмом посмотрела на весла и фыркнула. Положила ладонь на бортик лодки, и молниеносной волной появившийся лед подтолкнул судно вперед. Аккуратно, толчками, оно медленно двинулось к противоположной стороне.
Когда лодка находилась уже на середине Хальштеттера, с неба посыпался снег – легкий, пушистый, мягко ласкающий щеки. Возле самых серых гор плотные облака разошлись, и солнечный свет озарил озеро, заставил засверкать, превратил снежинки в драгоценности, падающие прямо с неба.
Йенни запрокинула голову, уставилась, не мигая, в небо. Вот что было настоящей магией и силой, а не то, что создавала она сама. И точно не все те деньги и богатства, которым бредило человечество в своих каменных городах. В спешке они забывали про главное, про саму жизнь, которая все еще буйно цвела в подобных отдаленных уголках.
Хотя ныне толпы путешественников, посещающих Хальштатт, нарушали и ее. У берега ей все же пришлось прикоснуться к веслам – по городу, несмотря на холод, бродили группки приезжих.
Перед тем, как выйти на берег, Йенни нашла в кармане очки. За время она научилась оставаться на виду, не стираться из памяти. Но повлиять на глаза она не смогла. Людей пугал ее взор, они чувствовали от Девы угрозу.
– Таких глаз, как у тебя, больше не существует, – не раз говорил ей Кай, порой касаясь пальцами щеки. – Они прекрасны.
За годы он изменился, от робкого мальчишки мало что осталось. Долгая жизнь и сила сделали свое дело. Он стал твердым и несгибаемым. Мудрым. В отличие от нее, года ложились на него толстым покрывалом. Но в то же время человечности в нем было до сих пор слишком много, гораздо больше, чем в ней и Соманне, вместе взятых.
– Ну хоть кто-то следит, чтобы мы вели себя достойно, – заявлял песочник, прежде чем ускользнуть в чьи-нибудь сны и творить все, что ему заблагорассудится.
– Итак… – Йенни окинула внимательным взглядом дорогу. Карта города осталась на том берегу. Самоуверенно решив, что после столетий, прожитых вблизи поселения, найти нужный магазин не составит труда, она переоценила свою недолговечную память. Но внезапно столкнулась с суровой, но вполне логичной правдой – за несколько десятилетий отсутствия она к чертям все забыла. Дева и в былые времена не стремилась запоминать расположение улиц.
– Здравствуйте! – повысив голос, проговорил рядом какой-то паренек. Кажется, он и раньше обращался к ней, но Йенни, задумавшись, с непривычки, не поняла, что обращаются именно к ней. Еще и с такой приветливой улыбкой.
На пареньке была надета ярко-желтая шапка и красная куртка.
– Прекрасная погода, не так ли? Вы приплыли из замка на том берегу? Он наконец-то не пустует?
– Да, наконец-то не пустует. Где я могу найти мастерскую музыкальных инструментов? – оборвала Йенни чужое восхищение. Что-то в ее голосе заставило парнишку поднять руку и указать в верном направлении.
– Спасибо, – сухо отозвалась Йенни, проходя мимо.
Лавочка обнаружилась быстро. На то, что она не ошиблась, указывали скрипки, выставленные в ряд на витрине. Рядом с ними на бордовой подложке лежали вытесанные из дерева, но не покрытые лаком грифы.
Дева опустила взгляд на виолончель в чехле.
– Ну что ж, малышка. Надеюсь, тебе здесь помогут. – Несмотря на собранность и внешнюю твердость, в голосе Йенни прозвучала мягкость. Она толкнула дверь, над головой звякнул бронзовый дверной колокольчик, который был частью подвески с несколькими вылитыми из того же сплава птичками.
Мебель внутри оказалась вся из натурального дерева – напротив входной двери у противоположной стены до самого потолка тянулся шкаф с брусками древесины, выложенными в ряд на узких полках с пометками черным фломастером на их видимой стороне. Коллекцию здесь собрали большую. В помещении стоял старый смоляной запах, этот аромат, казалось, впитался внутри во все, от часов с маятником, украшенных травянистым рисунком, вплоть до досок, которыми был выложен пол под ногами. Над проходом в дальние помещения дома висела связка из трех красных, поблескивающих в свете из окна елочных украшений. Неподалеку же от витрины, освещаемой слабым солнечным светом, стоял массивный цветочный горшок с недавно распустившейся белой розой. В отличие от тех многих цветов, которые видела Йенни и которые нередко сопровождали Кая, этот бутон был живым и хрупким.
Раздался звук чужих шагов. Из недр мастерской вышел мужчина в слегка помятой клетчатой рубашке, полностью седой и добродушно улыбающийся, в очках, за стеклами которых скрывались голубые глаза.
– Чем могу вам помочь? – спросил он, с ожиданием поглядывая на чехол в руках Йенни.
– Хочу восстановить виолончель. – Йенни подняла инструмент и положила его на широкий стол, разделявший ее и человека, а после расстегнула чехол. – Надо заменить гриф. Этот сломан.
Лицо человека сохраняло свое добродушие до тех пор, пока он не увидел практически пополам переломанное древко и профессиональный взгляд не оценил возраст и качество инструмента.
– Ох, какая беда. Какая беда. Как же так произошло? – запричитал мастер.
– На него упали… – проворчала Йенни, едва отдергивая себя от того, чтобы не уточнить: «На него упал идиот».
– Ремонт будет не быстрым.
– Я знаю. Время неважно. Главное, восстановите его… – С промедлением, не сразу вспомнив, что необходимо говорить в таких случаях, Йенни добавила: – Пожалуйста.
Мужчина активно закивал. Казалось, его так восхитил инструмент, что он уже мало внимания обращал на его хозяйку.
– В грифе у нас использована ель. У меня есть несколько привозных образцов древесины, но еще имеется в наличии дерево из лесов Бельведер. Превосходная ель, срубленная под моим наблюде…
– Пусть будет из местных лесов, – не колеблясь и не позволив договорить, ответила Дева Льда.
Было нечто знаковое в том, чтобы использовать древесину из Бельведера, хотя Йенни и полагала, что сентиментальность ей чужда. Но она решила, не задумываясь насчет этого. Не всегда ее решения были верными, но себе Йенни не изменяла.
Сначала сбитый с толку мужчина застыл, но, вскоре опомнившись, с улыбкой и с воодушевленным блеском в глазах кивнул и следом неумело пошутил.
– Вам солнце светит? – сказал, имея в виду очки на ее лице.
– Нет, но вы пожалеете, если я их сниму.
Повисла тишина. Йенни вновь осмотрелась. Пусть внешне дом оставался похожим на те, что остались у нее в памяти, но внутри гораздо больше чувствовалось влияние нового века…
Вдруг ее сердце замерло. Оно и так билось в два раза медленнее человеческого, но на сей раз оно и вовсе остановило свой ход почти на целую минуту. Пол под ее ногами стал медленно замерзать. Из рта мужчины напротив вырвалось облачко пара. Он удивленно поднял голову и заморгал, замечая, что внимание посетительницы приковано к шкафу со стеклянными дверцами. Внутри него разместилась коллекция совершенно разномастных вещей: груда камушков со следами засохшего и пожелтевшего мха; ракушка; свистулька, выполненная в форме птички, и несколько штук снежных шаров разных размеров, в которых застыла вечная зима. Во многих из шаров находилась украшенная рождественская елка, а в самом большом стоял снеговик в высокой шляпе-цилиндре с цветной лентой и намотанным красным шарфом на «шее». Снежные шары окружали миниатюрную металлическую фоторамку с фотографией девушки, которая была сделана в хорошо освещенном зале музея.