— Ты ходишь, как профессиональная манекенщица. — похвалил меня Александр в тот миг, когда я брал портсигар с трехногого столика. — Похоже, что дома тебя долго дрессировали… Но твои усилия не пропали втуне, мне нравится!
— Я рада… — вновь улыбнувшись Александру, ответил я, скосив взгляд на бильярдный стол, и на глаза мне попался пакетик с «дурью»…
И в то же самое мгновение, когда я увидел этот пакетик, у меня перехватило дыхание от посетившей жуткой мысли. От того решения возникшей проблемы, которое предложило нечто темное и безжалостное, скрывающееся где-то в глубинах моего подсознания. Это самое нечто, помнится, уже и ранее предлагало мне свои варианты выхода из затруднительных ситуаций.
Яна, «узел»…
У меня зачесались ладошки. С силой сжав зубы, направился к Александру.
— Поставь на подлокотник… — велел он, имея в виду пепельницу, забирая из моих рук портсигар и зажигалку.
Что я и сделал, после чего Александр усадил меня к себе на колени.
— В них только табак? — поинтересовался я, когда он открыл портсигар.
— Ты хочешь только с табаком? — ответил он вопросом на вопрос, и когда я кивнул, достал одну из папирос. — Только табак…
— Спасибо. — поблагодарил я, после того как прикурил и сделал первую затяжку.
— Нечасто увидишь у такой юной худышки столь шикарную грудь… — заявил этот организм, ущипнув меня за сосок. — Мне, пожалуй, повезло…
— За это стоит поблагодарить природу. — пожав плечами, ответил я, выпуская струйку дыма в потолок.
Докурив и позволив спокойно докурить мне, он, когда я затушил папиросу, развернул меня к себе лицом и…
Не противься, Кайа. Не беси его. Не надо. Просто сделай все то, чего бы он ни захотел! — велел я самому себе. — Сейчас необходимо пойти на жертву ради дела. Ради своего будущего.
На сей раз сопротивляться поцелую я не стал. Даже напротив, использовав весь свой опыт в этом приятном деле, доставшийся мне в наследство от покойного Дмитрия Николаевича (хотя и проделывал он подобное исключительно с барышнями, но Кайа — это не он), я самым активным образом поучаствовал в «процессе», представляя, правда, своим партнером иного человека.
— Быть может пропустим по бокальчику, пока мой папа не видит? — предложил я, отлипнув через несколько минут от губ любовника в тот самый миг, когда начал ощущать весьма неприятный факт того, что «червячок» возвращается к жизни…
— Почему бы и нет… — не стал возражать он, а затем жадно облобызал мою грудь, после чего я шустро вскочил с его колен и, показав любовнику язык, направился к бару.
— А где это ты так здорово научилась целоваться, негодница? — остановил меня его вопрос, и когда я обернулся, на лице Александра была заметна ревность и злость.
— Подруга. — скромно улыбнувшись и, уткнув взор в пол, ответил я. — Меня подруга научила целоваться.
— Вот как? — с какой-то внезапной радостью ответил Блумфельтд. — Я непременно желаю услышать все подробности…и обо всем прочем, чем вы там занимались, негодницы!
— Я ничего от вас утаивать не стану. — пообещал я и сделал шаг вперед.
— Чего вам налить? — остановившись возле бильярдного стола и обернувшись к Александру, поинтересовался я.
— Виски. — махнул рукой он, и, судя по всему, вновь потерял интерес ко происходящему вокруг, сосредоточенно рассматривая чего-то там на потолке.
— С… — уточнил я.
— Чистый виски, налей полный бокал. — пробубнил Александр, не глядя на меня.
— Как скажешь, господин мой! — игриво улыбнувшись, ответил я и, словно бы танцуя, развернулся, вновь двинувшись к бару, но уже сжимая в кулаке пакетик с «дурью».
Улыбка с моего лица моментально исчезла стоило мне отвернуться, а дойдя до бара и, взяв из него два бокала, я крепко зажмурился. Похоже, я действительно в аду…
В голове вертелось множество вопросов, большинство из которых начиналось с: «Что будет, если…?».
— Хватит! — шепотом велел самому себе я. — Стану решать проблемы по мере их поступления!
Ну уж нет, любезная матушка, нет! Безмолвной и послушной фигуркой на твоей доске я быть категорически отказываюсь! Я сделаю все что смогу, и даже чуточку больше, чтобы сломать тебе всю игру, а уж выиграю в итоге или же, наоборот, проиграю, это мы еще посмотрим!
Прикрыв глаза, я глубоко вздохнул.
Необходимо сделать так, чтобы Блумфельтд сразу же выпил содержимое бокала, а не начал его цедить небольшими глотками… — подумал я, на мгновение «зависнув», а затем, взяв в руки бутылку, на этикетке которой было написано: «single malt scotch whisky», налил себе примерно четверть бокала.
Ну и каково тебе было…? — поинтересовалось моея.
Как мне было что? — ответил самому себе.
Целоваться и обниматься с этим мужчиной. Я это имею в виду. Не противно?
Примерно так же, как было и тебе, когда ты целовался и обнимался с женщинамитам, если не считать того, конечно, что делал это я сейчас против своей воли. А будь на его месте, к примеру, Консультант, то я, наверное, даже получил бы удовольствие.
Отлично! Тогда, быть может, не станем рисковать, травя этой «дурью» нашего любовничка? Ты сумеешь более-менее контролировать его, в этом я уверен. Ну а с любезным Генрихом Карловичем и с дорогой Ларой рано или поздно, но скорее рано, произойдут очень несчастные случаи. А после этого, думаешь, папаня не сумеет заставить Шурика сделать Кайю законной женой? И все, мы в «дамках», безбедная и беспроблемная жизнь обеспечена. Что скажешь?
Во-первых, это очень похоже на один из планов любезной матушки. Уверен, подобное она держит в голове, уж чего-чего, а Генриха Карловича она в любом случае помножит на ноль, в подходящее для этого время. И я совершенно не желаю подыгрывать ей в этом.
А во-вторых, в этой жизни я желаю стать кем-то более значимым, нежели добронравной женушкой для садиста-наркомана.
Во второй бокал я, стараясь поменьше замараться, аккуратно высыпал всю «дурь» из пакетика, грамм около десяти, наверное, и залил ее виски. Наркотик моментально растворился в алкоголе без остатка, не изменив при этом цвет напитка.
— Ну и где ты там ходишь? — со злостью в голосе крикнул психопат, чье настроение вновь стало портиться.
— Уже иду, мой господин. — ответил я, беря оба бокала, и направился к Александру, а из динамиков тем временем доносился божественный голос:
«I look inside myself
And see my heart is black…».
По всей видимости, господину Блумфельтду тоже свойственно иной раз зацикливаться на какой-то одной песне.
Глава 74
«I see my red door
I must have it painted black…»
Вместе с певицей допел я куплет, нещадно при этом фальшивя, и в сосредоточенном на мне свете ламп динамического освещения подошел к Александру, который внезапно впал в депрессию и теперь рыдал. Рыдал, неотрывно глядя на меня.
— Я такой же его сын, как и…! — истерично заявил мне Блумфельтд, взмахнув рукой, когда я, держа оба бокала, уселся на массивный подлокотник кресла.
А вот и семейная драма нарисовалась. Мне сейчас необходимо чрезвычайно аккуратно выбирать выражения, ибо если я неосторожным словом задену не ту струнку в душе этого обдолбанного психопата, то он просто-напросто придушит меня в приступе неконтролируемой ярости или, например, забьет до смерти, кулаки-то у него, как говорится, пудовые…
— Йохан бы то, Йохан бы это…! Йохан, Йохан, Йохан…! — перейдя на шепот, любовничек продолжил со злостью выплевывать слова, раскачиваясь при этом взад-вперед. — Отец не простил…и никогда не простит мне того, что я не чертов Йохан! Не его чертов гениальный Йохан! Не сраная надежда империи, как он всегда о нем говорил…
Йохан? Кто это? Еще один сын старика Блумфельтда? Странно, но в Сети я нашел упоминание лишь об одном его ребенке мужского пола, об Александре, однако…
Однако, когда дело касается «знатных» и, особенно, если эти люди — родственники царской Семьи, то до конца доверять информации, найденной в Сети, никак нельзя.
В любом случае, если Александр говорит об этом Йохане в прошедшем времени, то это может означать лишь…
— Мой старший брат, — внезапно успокоившись, пояснил Блумфельтд, заметивший, что Кайа задумалась, — но он давно уже не с нами. Не с нами, да… Ладно, черт бы с ним, с Йоханом этим! Сегодня же Рождество. Рождество, да… А нам с тобой, Филатова, еще нужно будет выйти к гостям. Попозже. Иначе отец останется недоволен. Недоволен, да…
Александр забрал из моих рук полный бокал, что я протягивал ему.
— Отец… — настроение у Александра вновь стало меланхоличным, и он уставился в бокал. — Ему, после смерти Йохана, я был нужен лишь затем, чтобы наша ветвь Блумфельтдов не канула в небытие. В небытие, да… Но я уже давненько исполнил этот свой долг перед Семьей и перестал быть ему нужным. Уже не нужен, да… Мне даже не дозволено самому воспитывать собственных сыновей!
После этой фразы его лицо перекосилось от злости.
— Мой родной отец собирался убить меня. Дважды! Представляешь, Филатова? — Александр поднял на меня красные от слез глаза. — Меня! Своего родного сына! И, знаешь почему?!
— Думаю, Генрих Карлович подозревал вас в причастности к гибели вашего брата. — сделал предположение я, когда не отвечать стало уже невозможным, ибо Александр явно ожидал от меня ответа и начинал выходить из себя.
— Верно… — согласился он, опуская взор в бокал. — Верно! Ты права, Филатова! Я, как и все прочие бездарные молодые люди Петербурга, всегда безумно завидовал талантливому и удачливому Йохану. Это было общеизвестным фактом. Общеизвестным, да… Брат в этой жизни далеко пошел бы… Но я, веришь или нет, непричастен к его смерти! Я, конечно, так себе человек, но… Я не презренный братоубийца, Кайа!
Он врет! Готов поставить на это рубль, ибо язык его тела просто вопит об этом! Врет про то, что непричастен к гибели брата. Видимо, так или иначе, но к смерти своего ближайшего родственника Александр Блумфельтд все-таки приложил свою руку и теперь, в состоянии измененного сознания, выгораживает себя…нет, не передо мной. Перед самим собой.