— Хитрый ты, лейтенант.
— Ничего хитрого. На кого мне еще рассчитывать?
— Ладно. Только очень не затягивай. Мы с Варварой через неделю, перед отъездом моим, решили… ну, пожениться, или как там… Свадьбу наметили. Но это по секрету. Я тут сдуру болтаю, а решили мы по обычаю, вместе прийти: милости просим… Не проговорись, смотри.
— Постараюсь…
Звякнул коротко телефон — дзяк, и вдруг залился длинным непрерывным звонком.
— Пирогов? — услышал Корней Павлович далекий приглушенный голос. — Понял тебя хорошо. Дай погоду.
— Тихо. Снег — четверть. Какой у вас прогноз?
— Э, да об этом не стоит. Смотри на месте. Кто с тобой еще?
— Есть парень.
— Темнишь?
— Честное слово.
— Больше трех не могу дать, и тех на сутки.
Пирогов подмигнул трубке. Ответил внятно:
— На столько и располагал. Сутки — хватит.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Корней Павлович, глядя в окно, заметил два подвижных огонька на дороге и сразу догадался — едут. Весь день и вечер работа не шла на ум, сгорал от нетерпения.
Он вышел в дежурную комнату. Там находились все восемь девчат. За круглой черной печью висели полушубки, шапки, шали, стопой возвышались валенки.
При виде Пирогова все замолкли, повскакивали с мест. Корней Павлович облокотился на барьер.
— Едут, — сказал тихо. — Подтянитесь. Собирайте ужин. Все-таки с дороги люди.
Девчата засуетились, будто речь шла о приезде не оперативной группы, а женихов. Пирогов весело усмехнулся: ничто, даже война и такая вот грубая работа не способны вытравить человеческое из человека. Он вернулся в кабинет, остановился против окна. Купчина, построивший дом, похоже, был тоже нетерпеливым, хотел видеть далеко по тракту.
Желтые огоньки вынырнули из-за тальниковой рощи, поползли вверх. Преодолев горку, они повернули к мосту и вдруг разлились широким пятном по дороге.
Пирогов расправил гимнастерку, перевел кобуру за спину, выбежал на крыльцо.
Из знакомой черной «эмки» вышли сначала двое, потом замешкавшийся третий. Все они были в армейских шинелях, с петлицами на уголках воротников, перетянутые ремнями и портупеями. Пирогов суматошно заглядывал в их лица и никого не узнавал. Наконец, видимо, старший группы, высокий, с интеллигентным продолговатым лицом поднялся на крыльцо, протянул руку.
— Груздев.
Он оглянулся, приглашая товарищей. Те тоже приблизились.
— Федоров.
— Тодоев.
Федоров был среднего роста, как и Пирогов, но пошире лицом, тяжелее. Густые светлые волосы сталкивали с головы ушанку, и, протягивая руку для знакомства, парень, — ему было двадцать с небольшим, — другой рукой придерживал шапку.
Тодоев тоже не выделялся особым ростом. Смуглое лицо его было сосредоточенно-замкнутое.
— Прошу вас в кабинет, — пригласил Пирогов.
— Надо бы спрятать машину, — напомнил Груздев.
— Я позабочусь.
У барьера мирным любопытным рядком выстроились сотрудницы.
Поздоровавшись, оперативники прошли за Пироговым в кабинет.
— Раздевайтесь, я мигом.
Он вышел к дежурной:
— Проводите машину в гараж. Потом — шофера сюда.
Когда Корней Павлович вернулся к гостям, они стояли перед картой и разглядывали пометки на ней.
— Пока готовится ужин, — сказал Пирогов, — обговорим частности.
— Два вопроса. Гарантия, что, закрыв оба выхода и линию Анкудая, мы не оставим щель? — спросил Груздев. — И второе: что следует за «пустышкой»?
— «Пустышка» исключена, — ответил Пирогов. — Плотность оцепления гарантируют участники — бывшие партизаны и самооборонцы.
— Подходы известны?
— С нами идет проводник.
— Сколько времени потребует оцепление?
— Пять — семь часов.
Груздев приподнял широкий манжет гимнастерки.
— Сейчас ноль часов двадцать четыре минуты.
Корней Павлович поднялся.
— Я распоряжусь, чтобы поднимали людей, готовили лошадей.
Сотрудницы парами побежали по адресам бывших партизан, комсомольцев. Проводив их, Пирогов увидел Оленьку Игушеву.
— Картошка готова?
— Да, Корней Павлович.
— Отлично. Неси в кабинет.
С нижней полки книжного шкафа он достал связку вяленых хариусов, кулечек соли, бутылку водки. Убрал со стола флакон с чернилами, стопку бумаги. Повертел газету: нет ли в ней чего-то важного. Расстелил.
— У нас есть время до пяти. К восьми мы прибудем на место. Не возражаете?
Не услышав возражений, стукнул кулаком по дну бутылки, двумя пальцами ловко удержал на выходе пробку.
— Располагайтесь удобней.
Все складывалось чудесно: и картошка с рыбой, и водка, и что в запасе имеется целый час, чтобы поднять с постели стариков партизан и призывников-самооборонцев согласно приказу управления на двадцать четыре часа раньше.
Нужно еще обговорить десятки условностей, решить, где чье место.
— Я особо подчеркиваю: они вооружены. И терять им нечего, — сказал Пирогов. — Поэтому просьба соблюдать осторожность. Никакие опыт и практика не прикроют от пули.
— Мы пойдем цепью? — спросил Тодоев, разламывая рыбину.
— Скорее всего клином. В два эшелона. Я впереди, а вы за мной крыльями.
— То есть, мы прочесываем местность? — уточнил Тодоев.
— К сожалению, точным домашним адресом не располагаем.
— Зря, — хмыкнул Федоров, откусывая от горячей картофелины и с силой выдыхая воздух. — Адрес — это всегда наверняка. А гор я вообще не выношу. С детства привык к равнине, к порядку улиц.
— Там хоть лес? Или голые подступы? — спросил Груздев.
— Прошло двадцать лет. Проводник не берется сказать что-то определенное.
— Двадцать — это много, — поддакнул Тодоев.
— И совсем мало, — имея в виду «Кайнок», сказал Пирогов.
— Это на чей характер, на чью породу.
— В Харькове я разговаривал с циркачом-дрессировщиком, — сказал Федоров. — За двадцать лет он выдрессировал четыре поколения лошадей танцевать вальс «На сопках Маньчжурии»…
В коридоре бухнула входная дверь, и в кабинет кто-то постучал. Корней Павлович крикнул: «Да-да!» и поднялся навстречу.
— Товарищ лейтенант, — послышался голос Варвары. — Уже пришли.
Пирогов оглянулся на гостей, указал на сверток матрасов между шкафом и сейфом.
— Располагайтесь около печки. Успеете вздремнуть часа три. А я займусь. Собирается народ.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Уже можно было рассмотреть зелень кедров и елей, когда наконец проводник — бывший партизан Трофим Сидоркин остановился.
— Видите скалу? Сразу за ней, по правую руку, — пещера. Узкая такая щель. На пузе мы туда ползали. От нее шагах в ста в стороне лежала огромная куча камней. Под ней они и должны хорониться, — там, как изба большая.
— Вход с какой стороны? — спросил Пирогов.
— Вход со стороны кучи. Ежели отсюда идти.
— Ладно, спасибо, возвращайтесь к машине.
— Едят тя мухи, — обиделся старик. — Уже не нужен?
— Тогда держитесь сзади.
Уполномоченные не проронили ни звука. Они смотрели в указанном направлении, будто силясь подвинуть взглядом ребристую, как автомобильный радиатор, скалу.
— Я иду открыто, — сказал Пирогов. — Ваша задача не лезть в глаза, но попытаться обойти участок хотя бы полукругом.
— Я с тобой, лейтенант, — сказал Павел.
— Зачем?
— Я с тобой, — упрямо повторил он и вытащил из-за пазухи парабеллум.
— Это у тебя откуда? — Пирогов протянул руку. Козазаев отвел ее.
— Трофей. После операции сдам, не беспокойся.
— Ну, бог с тобой. Пошли.
Группа рассредоточилась. Тодоев, прячась за камни, деревца, короткими стремительными перебежками двинулся в обход слева. Поотстав на несколько шагов, таким же аллюром пошел Федоров. Груздев, наоборот, прижался к крутизне и выдвинулся справа. Приблизившись к скале, он остановился, прислушался и, осторожно ступая, пошел вдоль нее.
— Наш черед, Павел.
По прямой они быстро поравнялись с Груздевым, догнали Федорова. Тот уходил все левее, к подножию перевала, как лиса, рыская туда-сюда.
Перед ними открылась широкая котловина с голой отвесной стеной на востоке. Под ней еще держались утренние сумерки. Несколько глазниц-пещер на высоте, доступной разве что скалолазам, чернели круглыми холодными дырами. Скала наблюдала за долиной и днем и ночью. Левее, с юга на северо-запад, мчалась речка. В утренней тишине было слышно, как плещется вода по камням.
— Там, — Пирогов кивнул на звук. — Там должна быть тропа. Они прошли к речке, внимательно глядя под ноги и по сторонам. Вот под скалой высокое нагромождение камней. Это может быть именно то, что им надо. Но ниже — точно такое же, еще ниже — третье. Надо найти тропу, и она приведет к нужному месту. Иначе шаги могут услышать под землей, и тогда…
Чем ближе к реке, тем меньше снега. Круглые, обточенные водой булыжники лежат густо, как на мостовой. Между ними белые пятна льда.
— А ведь нет тропы, лейтенант, — сказал Козазаев шепотом. — И вообще следов нет. Не летают же они по воздуху.
— Это плюс в их пользу: умный, хитрый народец ищем. С таким не заскучаешь.
— А не путает ли старик чего?
— Возможно. Осмотримся здесь, спустимся ниже. Все-таки двадцать лет…
Они прошли вдоль речки, приблизились к узкому крутому створу. Оглянулись, отыскали глазами Груздева. Тот метр за метром ощупывал скалу. Против него, отстав от Пирогова, топтался старик и оглядывался, будто не узнавал местности.
— Глянем ниже.
В створе речка сужалась в закрученный упругий жгут.
И тут Корней Павлович обратил внимание на снег, будто выдутый сильным ветром из-под основания скалы. За полуметровым сугробом вдоль стены, повторяя ее излом, тянулась тропа.
— Дисциплинка у них, — сказал Павел. — По струнке ходят.
— Где-то ниже развилка есть. Пути в Ыло и Пуехту. Но черт с ней. Успеем изучить. Важно застать хозяев барствующими.
Да, да! Надо успеть, пока в землянке, если она под одной из этих куч камней, не проснулись, не почувствовали облаву… Надо успеть войти в подземное жилище.