Мужчина был кваzи.
Вот же повезло!
Бедренец сразу подтянулся, будто стойку сделал. Я придержал его за рукав, потом сделал страшные глаза, взглядом указывая на шляпу. Мало того, что Бедренец вошёл в храм не перекрестившись, так ещё и в головном уборе. Старушка за прилавком уже закипала, глядя на него.
Михаил быстро стянул шляпу и даже изобразил нечто вроде полупоклона в сторону алтаря. Креститься старый коммунист всё-таки не стал. Вот они, настоящие убеждения, и при жизни, и после! Не то что руководство компартии, в своё время дружно продавшее идеалы, заветы и лозунги, спешно уверовавшее в Господа и Капитал (в Капитал, конечно, куда более искренне).
Я же подошёл к старушке, протянул деньги, взял свечку. Тихо спросил, кивая на кваzи у иконы:
– Давно стоит?
Глаза у старушки оживились. Она подалась ко мне через прилавок и доверительно прошептала:
– С ночи! Прибежал, заполошный, встал у иконы. Храм пора закрывать, а он взмолился, оставьте меня, говорит, мне очень надо…
– И что?
– Батюшка сам с ним остался. Всю ночь в церкви провёл. Всё с ним поговорить пытался, а он молится, молится…
– Какой у вас замечательный батюшка, – искренне восхитился я. – Вы его берегите. А за гражданина кваzи не волнуйтесь, мы сейчас с ним поговорим и домой отведём.
Вначале я подошёл к кануну, поставил свечку. Постоял чуть-чуть, вспоминая своих. Помнится, гремели когда-то в православных кругах баталии на тему – можно ли ставить свечки за упокой восставших или возвысившихся. Я итог не помню.
Но я ставил.
Потом я подошёл к молящемуся мужчине. Выглядел тот неважно, помятым и усталым. Больше полсуток на ногах, тут и кваzи устанет.
– Андрей, позвольте вас отвлечь на минутку… – тихо сказал я.
Кваzи посмотрел на меня, собираясь с мыслями.
– Может быть выйдем из храма ненадолго? – спросил я. – Нам надо поговорить. Потом вернётесь, если захотите.
Андрей неловко кивнул и пошёл за мной. У дверей к нам присоединился Бедренец. Мы отошли немного от храма, присели на скамейку. Я сел посередине. Андрей изучающе посмотрел на меня, потом на Михаила. Потом на небо. Спросил:
– Такой сильный ливень был?
– Да, местами, – сказал я. – Как вы себя чувствуете?
– Плохо, – честно подтвердил Андрей. И тут же уточнил: – Не физически, духовно.
– Долго длилось помрачение сознания? – сочувственно спросил Бедренец.
Андрей нахмурился. Уточнил:
– Вы это мне? Какое помрачение?
– Михаил, позволь мне, – сказал я и взял Андрея за руку. – Мы были у вас дома, ваша супруга очень волнуется.
– Как вы меня нашли?
– Я подумал, что вы нуждаетесь в срочной духовной помощи, – сказал я. – И направитесь в ближайший храм. Я лишь не ожидал, что вы простоите тут всю ночь. Церкви ведь закрывают.
– У нас очень хороший священник, – негромко сказал Андрей. – Я не так часто захожу сюда… знаете, даже в Питере людей шокирует, когда кваzи… но он меня знает и понял, что мне это важно.
– Почему вы так расстроились? – спросил я прямо.
– Вы же в курсе, раз пришли. – Андрей поморщился. – Я её укусил. До крови.
– Заигрались немного? – Я кивнул. – Она затянула со стоп-словом?
– Откуда вы…
– В этом нет ничего плохого, если вы поступаете так по обоюдному согласию, – сказал я.
– Связывать, причинять боль – это плохо, – с мукой в голосе сказал Андрей. – Это дурацкая игра. Но ей… так нравится.
– И вы не можете отказать.
Он кивнул.
– Елена вас попросила её укусить?
– Да. Она часто так просит. Но в этот раз хотела всё сильнее и сильнее… – Лицо Андрея передёрнулось от отвращения. – Я не рассчитал. Я почувствовал… кровь.
У него по лицу прошла какая-то чудовищная гримаса. Губы затряслись, он вдруг вскинул ладонь и провёл ею по рту, будто стирая следы.
И тут меня поразил Бедренец.
Он вдруг встал, мягко, но сильно отодвинул меня, сел рядом с Андреем. Заглянул тому в глаза. Обнял – и прижал к себе, будто ребёнка. Что-то зашептал на ухо. Встряхнул за плечи, снова заглянул в глаза.
Я встал, отошёл от скамейки. Похоже, с ролью психотерапевта в данном случае Бедренец прекрасно справится. Я стоял, смотрел на несущиеся по проспекту машины и думал о том, что для таких вот случаев хорошо бы уметь курить. Достать из кармана пачку сигарет, с суровым лицом пускать дым, думать о бренности всего сущего и многогранности человеческой натуры…
– Добрый день.
Священник подошёл со стороны церкви. Молодой мужчина, маленькая бородка, интеллигентские очки в тонкой оправе. Глаза красные – видно, что ночь не спал.
– Здравствуйте, батюшка, – сказал я.
– С ним всё в порядке? – спросил священник, кивнув на скамейку, где сидели, обнявшись, два кваzи.
– Да. Всё будет хорошо.
Священник помялся:
– Скажите, а пожилой человек…
– Пожилой кваzи, – поправил я. – Он лучше понимает некоторые психологические проблемы. Точнее, некоторые совсем не понимает, а некоторые хорошо понимает… Но вы не волнуйтесь. Он не гомосексуалист, он всего лишь покойник.
Как ни старался священник скрыть облегчение, но оно проступило на лице.
– Спасибо, – сказал он. – Я пытался говорить с Андреем, но он так глубоко ушёл в свои переживания.
– Вам спасибо большое, что оставили его на ночь, – сказал я. – И церковь у вас хорошая, пусть и маленькая, и вы настоящий.
– А вы… – Священник опять замялся.
– Нет, скорее неверующий, – сказал я. – Извините.
– Ничего, бывает, – кивнул священник.
Мы некоторое время постояли рядом, глядя в сторону от скамейки.
– Всего лишь небольшой конфликт с женой, – пояснил я. – Но так случилось, что…
– Не надо, – быстро сказал священник. – Если он захочет, то сам расскажет. У людей должно быть право самим решать, что говорить людям, а что – только Богу.
– Даже у мёртвых людей? – спросил я.
– Живой, мёртвый… Понимаете, для Церкви это не столь принципиально, – сказал священник и неожиданно улыбнулся.
Мы проводили Андрея до дома, но совсем уж близко к подъезду подходить не стали. Мало ли, вдруг любительница милых старых сериалов и супружеских игр со связыванием и укусами по-прежнему караулит у окна?
– А было так похоже, – глядя на уходящего кваzи, сказал Бедренец. – Как ты догадался?
– Следы на руках были характерные, – пояснил я. – И обстановка… уж больно кукольная. Я как вижу такой чудесный домик, сразу ожидаю найти в шкафу скелет. Ну или хотя бы кожаный лифчик, плеть и страпон…
– Что такое страпон? – удивился Михаил.
– Поверь, тебе лучше не знать. Ты человек старой закалки.
Мы двинулись к машине. Бедренец молчал, размышляя о чём-то своём. Потом сказал:
– Кажется, ты первый раз назвал меня человеком.
Глава пятая. Гвардия молодых
Обедать Михаил предложил в пельменной. Видимо, заведение пользовалось популярностью – нам пришлось постоять в небольшой очереди, ожидая, пока освободится столик. Водитель с нами не пошёл, сказал, что живёт недалеко, и отъехал обедать домой. Мы же поскучали четверть часа и вошли внутрь.
В меню оказались не только пельмени самых разных сортов, но и «дружественные блюда» – восточные манты, грузинские хинкали, малороссийские вареники, итальянские равиоли, китайские дим-сам, японские гедза и даже редкий немецкий гость – маульташен.
Разумеется, все блюда имелись и в веганском варианте, допустимом для кваzи. Одних лишь пельменей нашлось четыре вида – с картошкой, грибами, чечевицей и зелёной фасолью.
– Слушай, а все кваzи едят грибы? – заинтересовался я.
– Почему бы нет?
– Ну, мало ли… я как-то читал, что грибы – они посередине между растениями и животными.
– Тоже слышал, – согласился Михаил. – Но я грибы ем. И другие едят.
В доказательство он заказал себе пельмени с грибами и равиоли со шпинатом.
Я его вегетарианство не поддержал. Взял нормальные сибирские пельмени (из трёх сортов мяса) и, поддавшись любопытству, японские гедза с креветками. К тому же в меню было отмечено, что вся прибыль от покупки гедза жертвуется в фонд восстановления Японии.
Наши восточные соседи перенесли Катастрофу очень тяжело. Если китайцы мрачно и безжалостно пресекли и панику, и восставших, то японцы впали в какой-то ступор. Уж казалось бы – всеми своими фильмами и мультиками должны быть подготовлены к любой чертовщине, от Годзиллы до оживших покойников. Но нет, странная смесь из жёсткости и сентиментальности, составляющая суть рядового японца, при виде восстающих близких дала фатальный сбой.
Говорят, что у них погибло почти три четверти населения. И вот уже пару лет как Японию помогают восстанавливать всем миром. В том числе и такими вот акциями: «Часть прибыли от продажи суси отчисляется на восстановление океанариума в Осаке, пострадавшего во время Катастрофы».
К пельменям я хотел было взять кружку пива, но, поколебавшись, заказал пятьдесят грамм водки. Мне принесли холодную запотевшую рюмку. Михаил покосился на неё, но ничего не сказал.
– А ты пробовал выпить алкоголь? – спросил я. – После возвышения?
– Да, – к моему удивлению, ответил Михаил. – Почти все пробовали. Даже некоторые абстиненты, не употреблявшие алкоголь в прошлой жизни.
– Он вас не пьянит, верно?
– Никак не действует, – подтвердил Бедренец. – Вино пьёшь, как кислый сок. Портвейн – как сладкий сок. Водку – как мерзкую горькую микстуру. Того омерзения, что возникает после животной пищи, нет, просто неприятно и глупо. И с большим удивлением понимаешь, что когда-то принимал эту мерзость внутрь.
– Вот умеешь ты сказать тост, товарищ Бедренец, – упрекнул я.
Залпом выпил рюмку.
М-да.
И впрямь ведь – горькая и противная штука.
Торжествующе улыбнувшись Михаилу, я закусил пельменем, некошерно облитым сметаной.
– С мясом и кровью совсем другое, – сказал Бедренец негромко. – Тут непереносимость на всех уровнях, и физиологическом, и психологическом. Если съесть, на самом деле разжевать и проглотить, кусок мяса или выпить стакан молока – то будет мутить, наступит лёгкое отравление. Реакция сродни аллергической, не смертельная, но крайне неприятная. Психологическое отторжение ещё сильнее. Я однажды съел яблоко с червяком. Понял это по рези в животе. Боль прошла быстро, но стоило подумать о случившемся, как я испытывал дурноту ещё много месяцев. Мы даже стараемся не пить соки из пакетов, там, знаешь ли, не очень-то сортируют фрукты. Залетевшая в рот мошка-дрозофила на пару дней выбивает из колеи.