– Хорошо. Идите за мной.
Машина осталась стоять на обочине среди таких же брошенных четыре года назад автомобилей. Некоторые проржавели, но большинство сохранилось на удивление неплохо. Район такой, здесь в основном ездили на хороших дорогих машинах.
Мы зашагали по шоссе, мимо высоких заборов и дорогих домов, укрытых среди деревьев. Я шёл впереди, временами оглядываясь на клиентов. Первое время женщина и юноша не отпускали рукояток мачете. Потом расслабились.
– Здесь никого нет, – сказала женщина.
– Москва близко. Кто к Мкаду ушёл, кого в резервации загнали. Да вы не беспокойтесь, найдём восставших. Я здесь всё знаю.
Мы дошли до здания с вывеской «Теннисный центр» – там я стал идти осторожнее. Здесь восставшие иногда встречались у самой дороги. Их вообще привлекают крупные общественные здания – магазины, стадионы, кинотеатры. Может быть, какая-то память просыпается? Или они чуют, что там бывало много людей?
– Мам, помнишь… – внезапно оживился парень.
– Заткнись, – сказала женщина.
Экипировались они отлично – немаркая и неброская одежда, лёгкие кевларовые бронежилеты – не от пули, от укуса. И мачете неплохие. Если они их собираются выбросить перед возвращением в город, надо будет забрать или приметить место.
– Нам туда, – сказал я.
Парень слегка занервничал, посмотрел на мать, но ничего говорить не стал.
Мы подошли к дверям «Теннисного центра», но внутрь заходить я не стал. Восставшие особенно опасны в помещении. Вместо этого мы обогнули здание слева, лавируя по стоянке между многочисленных автомобилей. Здесь машины были большей частью открыты и раскурочены. Кожаные салоны поросли плесенью. В луже воды валялись побуревшие монетки, яркие банковские карты и пластиковые банкноты, будто кто-то вытряс из бумажника ненужный больше хлам.
– Тут бы «Пикник на обочине» снимать, – сказал я. – Только кому это сейчас интересно? Сейчас всё больше комедии да про любовь. Фантастики и ужасов в жизни хватает.
Обойдя центр, я остановился. Подождал, пока клиенты подойдут ко мне.
– Ну вот, – сказал я. – Как на заказ.
Спортивную форму делают по большей части из синтетики. Она и крепче, и гигиеничнее, что бы там ни говорили сторонники натуральных тканей. У тех ребятишек, что когда-то занимались в дорогом спортивном клубе посреди элитного посёлка, форма была самая лучшая.
Она даже за четыре года не сгнила.
Я насчитал семерых подростков в возрасте примерно от десяти до пятнадцати – хотя возраст восставшего довольно трудно определить на глаз. Они были заторможены и медленно бродили на заднем дворе спортивного центра. При нашем появлении восставшие слегка оживились и даже стали издавать какие-то гукающие звуки. Но, в общем-то, они были в плохой форме и до сих пор нас не замечали.
Спортивная одежда на детях выгорела, истрепалась, но всё-таки была цела, только один парень лишился шорт, а другой – футболки. В прошлый раз на этом месте тусовался десяток подростков, я тогда ещё присматривался, одежда какой фирмы оказалась крепче – как раз собирался покупать себе форму для спортзала. Увы, и «Найк», и «Пума», и «Адидас», и «Боско» перенесли время и непогоду примерно одинаково. Так что я купил себе самую дешёвую форму в «Декатлоне»…
– Мам… – сказал юноша.
Пятеро восставших были мальчишками, девчонок было всего две. Интересно, что означал этот дисбаланс? Может быть, девочки в целом умнее и в большинстве своём успели убежать?
– Вот, – сказал я негромко. – Раз, два… пять, шесть… семь восставших. В указанном районе, не самые опасные. Как заказывали.
– Мама, – сдавленно повторил мой клиент.
– Насчёт возраста у нас никакого уговора не было, – продолжил я. – Можете охотиться. Подстрахую.
Я помолчал и добавил:
– Или можем поехать обратно.
В это место я привозил уже четыре группы желающих «поохотиться». Восставшие подростки обитали здесь постоянно. Довольно необычно, как правило, восставших если и тянет куда-то, помимо скопления людей, то к дому. Может быть, эти подростки спортивный клуб любили больше, чем свои просторные и дорогие двух-трёхэтажные дома?
Все четыре раза «охотники» разворачивались и уезжали обратно.
Старший из подростков начал двигаться быстрее. Вскидывая голову, будто нюхая воздух, двинулся в нашу сторону, встал между нами и остальными.
– Может показаться, что он защищает младших товарищей, – сказал я и положил руку на мачете. – На самом деле он лишь более активен, чем дети допубертатного возраста, и раньше почуял добычу. Ну что, охотитесь, или едем обратно?
– Маша… – сказал вдруг юноша. – Машка, прости, что так долго…
Я обернулся. И увидел, что он плачет.
А женщина не плакала, но неотрывно смотрела на самую младшую девочку в рваном бело-сине-красном теннисном костюмчике. Я мысленно отмотал возраст юноши на четыре года назад, поставил его рядом с девочкой…
Какой же я дурак.
Женщина достала мачете и пошла к подросткам.
Юноша всхлипнул, вынул мачете из ножен и двинулся следом.
Если Москву от внешнего мира защищают мощные оборонительные сооружения на кольцевой автодороге с многочисленными пулемётными гнёздами и наблюдательными вышками, то Питер обходится проще. Обычная колючая проволока и стеклянные кабинки на расстоянии нескольких сотен метров друг от друга – вот и вся защита.
Ну а какая ещё нужна защита от восставших, если в стеклянных «стаканах» сидят кваzи?
Разумеется, восставшие постоянно двигаются в сторону Питера. Как ни странно, но там живёт немало нормальных людей. Но, приближаясь к периметру, восставшие получают беззвучный приказ – и начинают плестись в сторону ближайшего сборного пункта. Часть доходит, их загоняют в фургоны и везут в резервации. Часть сбивается с пути и начинает снова бродить по округе. Часть вновь пытается войти в город – и снова их отсылают. Самых упорных и примелькавшихся везут в сборный пункт персонально.
Мы выехали из Питера в сторону Эстонии. Вряд ли Михаилу велели что-то делать в этом заброшенном болотистом краю, где на ощетинившихся частоколами хуторах немногочисленные крестьяне упрямо выращивают рожь и пасут коров. Скорее уж его направили куда-то в район Ямбурга. Почти сразу кончился дождь, будто не желая расставаться с полюбившимся городом.
– Так что случилось-то? – спросил я, когда мы миновали последний пост питерского периметра – пожалуй, самый капитальный, двухэтажное здание с зарешеченными окнами, сетчатым забором и даже пулемётчиком на крыше. – Куда тебя дёрнули?
– Тут дачные районы, – сказал Михаил, будто это всё объясняло. – Заброшенные, понятное дело.
– Охотники на восставших, – понимающе сказал я. – Ясно.
Михаил глянул на меня с недоумением.
– Какие ещё охотники… нет, конечно. Мародёры.
Я невольно фыркнул.
– Мародёры? А смысл?
Наш водитель негромко рассмеялся. Точнее – изобразил смех, как это принято у кваzи или плохих актёров в роли Санта-Клауса: «Хо-хо-хо!»
– Денис, я не знаю, изучал ли ты марксизм-ленинизм, – сказал Бедренец. – Судя по возрасту – не должен был.
– Но я любознательный, – сказал я.
– Но ты любознательный, – подтвердил Бедренец. – Так вот, единственное, в чём Маркс был прав безусловно – это в главенстве базиса над надстройкой. В нашем случае это означает, что ни появление кваzи и восставших, ни коренное изменение всей политической и социальной структуры человечества не отменяют желания отдельных индивидуумов к незаконному владению материальными ценностями.
– Это у тебя какой-то Маркс для сельских участковых получился, – съязвил я. – То, что люди не прочь воровать и никакие катастрофы им не помеха, – известно, как минимум, со времён извержения Везувия. Мне интересно, что они воруют на старых дачах? Варенья-соленья? Мятые кастрюли? Старые деньги никому не нужны, машины тоже.
– Действительно не знаешь? – удивился Бедренец. – В Москве, вижу, всё иначе…
– Питер всегда был культурной столицей… – не выдержал и вставил свою реплику водитель.
– Иконы? – предположил я. – Антиквариат? О! Антиквариат на старых дачах! Прабабушкины пузатые комоды, древние зеркала с отслоившейся амальгамой, запылённые хрустальные люстры.
– Хо-хо-хо! – снова не удержался водитель.
– Сдаюсь, – сказал я.
– Возьмём с поличным – увидишь, – ответил Бедренец с явным удовлетворением. Я обиделся и больше спрашивать не стал.
Ещё некоторое время мы ехали по шоссе. Временами накрапывало, потом небо прояснялось. Один раз мы обогнали восставшую, при нашем появлении заковылявшую с дороги в кусты. То ли здесь восставшие были пуганные и осторожные, то ли мои спутники-кваzи отдали ей мысленный приказ.
– Шла Саша по шоссе и сосала сушку, – сострил я.
Восставшая и впрямь что-то жевала, впрочем, у этого «что-то» был маленький лысый хвостик. Крысы – основная пища восставших.
Бедренец посмотрел на меня укоризненно.
Через несколько минут мы свернули с шоссе, на удивление неплохо сохранившегося, и поехали по куда более ухабистой и раздолбанной дороге. Водитель сбросил скорость.
– Тут недалеко уже, дачный посёлок, – пояснил Бедренец. – А насчёт политэкономии… если уж серьёзно… ты помнишь уровень жизни до Катастрофы?
– В общих чертах, – кивнул я.
– Сильно он отличается от нынешнего?
Я подумал.
– Да, в общем, не особо. А что?
– Огромные территории вышли из хозяйственного оборота. Две трети населения превратились в восставших, и ныне единственная польза от них – борьба с грызунами. Большие ресурсы тратятся на строительство заграждений, блокпостов, охрану дорог. И при этом уровень жизни в целом не упал, а в отдельных сферах так даже и поднялся. О чём это тебе говорит?
– Честно? – спросил я.