Кайтусь-чародей — страница 11 из 34

«Хочу и желаю! Желаю и велю: пусть бабушка проснётся и выйдет из могилы!»

Тихо.

Бабочка села на цветок, крылышками машет. Трава всколыхнулась.

«Велю властью колдовской. Я, Антось, Антони. Я, Кайтусь-чародей».

Тихо.

Туча заслонила солнце, бросила тень на могилу.

С яростью мысленно крикнул Кайтусь: «Пусть проснётся бабушка!»

И вдруг…

Вдруг незримая рука влепила Кайтусю две пощёчины справа и слева.

Кайтусь покачнулся.

Бабочка взлетела.

А перед глазами красные пятна и круги.

Никто никогда не давал Кайтусю пощёчин. В первый раз.

Стоит Кайтусь, гнев в нём закипает. Кулаки стиснул. Ну, точь-в-точь словно с каким-нибудь мальчишкой драться собрался.

«Ну, погоди, я тебе отплачу».

Подошёл к Кайтусю старичок.

— Вижу, мальчик, у тебя неприятности. На, попей, это тебя укрепит.

Кайтусь протянул руку, внял серебряный кубок и выпил. Приятный запах. Питьё сладкое и прохладное.

Старичок снова наполнил кубок.

— Выпей ещё.

Выпил Кайтусь.

— Спасибо. Возьмите, дедушка, — поблагодарил Кайтусь, дал старичку золотую монету и даже не удивился, как она оказалась у него в руке.

Кайтусь даже не взглянул на лицо незнакомца.

Склонив голову, он быстро пошёл, словно что-то гнало его.

Идёт он, торопится, а гнев и ярость стихают в нём.

Кайтусь чувствует внутри весёлое тепло и поразительную лёгкость, словно он по воздуху плывёт. И сердце стучит, стучит.

Вышел Кайтусь за кладбищенские ворота. В трамвай не сел, идёт пешком.

Одна улица, вторая, третья.

Улица узенькая.

Впереди Кайтуся идут две дамы. Одна с портфелем под мышкой, а вторая надушенная. И носовой платок к лицу прижимает. Зуб у нее, что ли, болит?

Кайтусь пытается обогнать их, но всё время кто-нибудь из них-то оттолкнёт его, то дорогу заступит.

Вышел Кайтусь из терпения и подумал: «Пусть они пойдут задом наперёд».

Едва он успел отскочить, потому что дамы, вместо того чтобы вперёд, назад пошли. Точь-в-точь как раки. Нет, они не повернулись, а перебирают ногами и пятятся задом.

Люди удивлённо смотрят, а они продолжают болтать, словно ничего не случилось. С ума сошли они, что ли?

— Теперь такая мода. В Париже все богатые дамы только так и ходят, — пошутил велосипедист.

Но тут они толкнули пекаря, который нёс на голове поднос с булочками, и тот как пошёл их честить.

Перепугались дамы и побежали задом на другую сторону улицы.

А по улице автомобиль мчится.

Шофёр пытается затормозить, да только поздно.

— Задавит!

Кайтусь спокойно мысленно произнёс: «Пусть в аэроплан…»

Это он об автомобиле.

И в ту же секунду автомобиль поднялся в воздух: у него выросли крылья.

Обе дамы наткнулись на стену и замерли. Да на них уже никто и не смотрит. Все головы вверх задрали. Люди, что сидят в автомобиле, вопят со страху, как безумные.

А летучий автомобиль исчез за крышами домов.

Прибежал полицейский. Следом репортёр из газеты.

— Что произошло? Кого переехали?

— Никого не переехали, просто это какая-то новая американская машина.

Каждый по-своему рассказывает. Репортёр вынул авторучку, записывает.

— Как всё началось?

— А вон те две. Вот они стоят. Задом наперёд ходят. Эти, что к стене прижались.

Толпа разрастается. Зевак всё больше и больше. Полицейский пытается их разогнать, да не может справиться.

«Вот глупый народ», — подумал Кайтусь и пошёл себе дальше.

Остановился он около афишной тумбы, решил посмотреть, что в кино показывают. А на тумбе висит большая жёлтая афиша: объявляется, что профессор прочтёт лекцию.

«Политико-экономическая лекция…»

— А что это такое?

Кайтусь не знает, что в Варшаву прибыла иностранная делегация… Приехали богачи, собираются основать банк, одолжить Польше денег.

Этих заграничных гостей профессор будет уговаривать по-французски не бояться одолжить денег; хоть сейчас и кризис, но Польша страна богатая и отдаст долг, заплатит.

Иногда Кайтусю нравятся непонятные выражения, а иногда раздражают.

Лекция. Ерунда. Пусть будет написано так:

ПРОФЕССОР ГВИЗД

ИСПОЛНИТ ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ СВИСТ,

БУДЕТ КУВЫРКАТЬСЯ,

ГЛОТАТЬ ОГОНЬ,

ПЕТЬ ПЕТУХОМ,

ПЛЯСАТЬ ВПРИСЯДКУ.

И как повелел Кайтусь, так и стало — на всех афишных тумбах во всём городе, во всей Варшаве.


Захотелось Кайтусю есть.

Поехал он в такси на богатую улицу. Вышел у ресторана.

Ресторан первоклассный, шикарный. Сквозь огромные зеркальные стёкла видны столы, накрытые белыми скатертями, и на каждом — цветы.

«Войти или нет? Сколько тут стоит обед?»

Сунул Кайтусь руку в карман, а там сто злотых.

Ладно. Входит.

А в дверях швейцар в красной шинели с золотыми иугови цами. И не пускает Кайтуся.

— Куда? Зачем?

— Я хочу есть.

— Здесь запрещено побираться.

— Я заплачу.

— Проваливай, говорю.

— Почему?

— Потому что я так сказал. А то выгоню в шею.

— Попробуй!

Швейцар хочет протянуть руку — и не может. Хочет позвать на помощь — не может. Стоит, глаза пучит, как будто задыхается. А Кайтусь по ковру входит в зал и садится за стол.

За одним столом сидят два господина и дама. За другим офицер. За третьим — женщина и мальчик в матроске. А в центре веселая компания: актеры и актрисы, которые играют в театрах.

Кайтусь сел один, смотрит на актёров, а они на него.

— Чего хочет этот маленький оборвыш?

— Потерпи, сейчас узнаем.

— Смотрите, какие у него грязные башмаки.

— И воротничок грязный.

— А когти какие нестриженые.

Всё правильно. Кайтусь бедно одет, потому что отец у него столяр. Ботинки испачкал на кладбище. А ногти он просто не любит стричь.

Спрятал он ноги под стул, а куда руки деть, не знает.

— Официант! — позвал актёр. — Новый клиент пришёл.

— Это ещё что такое? Кто тебя впустил? А ну проваливай!

Все перестали есть и с любопытством смотрят, что будет.

Вбегает в зал швейцар.

— Я ему говорил, нельзя.

— А он вошёл. С мальчишкой не сумел справиться, недотёпа?

Появился хозяин, владелец ресторана. Толстый, как бочка.

Кланяется офицеру:

— Здравствуйте.

Кланяется другому столику:

— Господину графу моё почтение.

И вдруг… грозным голосом Кайтусю:

— Чего надо?

— Хочу пообедать. Я заплачу, у меня есть сто злотых.

— Браво! Молодец, малыш! Ишь ты, сто злотых имеет! Не уступай! — подзуживают Кайтуся актёры.

— И не собираюсь уступать.

Ох, будет скандал.

— Мама, пошли. Я боюсь, — захныкал мальчик в матроске.

А Кайтусь стоит на своём:

— Я хочу есть. Заплачу, сколько положено.

— Деньги небось ворованные. Пошёл вон отсюда!

— Ах, ворованные! Ну, погодите!

— Позовите полицейского!

Кайтусь встал. Что-то пробормотал. Обвёл зал глазами.

И в тот же миг окна распахнулись, а тарелки, ножи, бутылки, жареные цыплята, блюда и скатерти заплясали в воздухе.

Официанты тянутся руками к Кайтусю.

Но… вдруг все взлетают вверх. Приклеились волосами к потолку, висят, ногами дрыгают, словно пляшут. И толстый хозяин тоже.

Развеселившиеся актёры хлопают в ладоши.

— Пусть все остаются здесь, пока не выйду, — приказал Кайтусь.


«Лжёт пословица, что, дескать, не одежда красит человека», — с горечью подумал Кайтусь.

Дотронулся он пальцем до своей одежды, и вот уже по улице шагает нарядно одетый мальчик.

Зашёл Кайтусь в кофейню, выпил чашку шоколада, съел четыре пирожных. Расплатился. Дал на чай.

Опять сел в такси.

— В Лазенки{7}.

И через несколько минут оказался в Лазенковском парке.

Сидит Кайтусь на скамейке у пруда.

И всё было бы хорошо: отдохнул бы он немножко и пошёл бы домой.

Но, как назло, делегация богачей в это время осматривала королевский дворец в Лазенках.

Банкиры вышли из дворца и остановились перед статуей.

Она изображала греческую богиню с лютней и венком на голове.

Какой-то человек сопровождает гостей, кланяется и фальшиво улыбается. В точности как хозяин ресторана.

Надо ему устроить фокус.

«Пусть розы в венке превратятся в сардельки, а лютня в колбасу».

Так и случилось; стоит богиня в сарделечном венке и играет на колбасе.

Один седой банкир страшно рассердился: чего-то кричит и машет тростью. А второй ему втолковывает, мол, не стоит сердиться, потому что в каждой стране свои обычаи.

А Кайтусь всё никак не остановится:

«Пусть по главной аллее пройдут семь слонов, пять верблюдов и три жирафа».

И вот они уже идут. Торжественно выступают горбатые верблюды, слоны с достоинством помахивают хоботами, жирафы покачивают головами на длинных шеях.

Дети кто радуется, кто испуганно визжит, а взрослые думают, что это специально устроили для приёма иностранцев.

Но Кайтусю ещё мало.

«Пусть все мужчины будут в платьях, а женщины в брюках».

Тут-то и началась потеха.

Стоят студент с девушкой и глазеют на слонов. И вдруг:

— Что это с вами?

— Со мной ничего, а вот что с вами?

Он на неё воззрился, а она на него. Потому что он в юбке и дамской блузке, а она в брюках и пиджаке.

Одна толстуха, обнаружив, что на ней брюки и мужская шляпа, хлопнулась в обморок.

А тут как раз женский пансион вышел на прогулку. Двадцать пар учениц и с ними классная дама. Она следит за порядком и хорошими манерами. И нате вам — как гром с ясного неба.

Что подумают люди, что скажет госпожа директриса? И ученицы, и она — все в мужских брюках.

— Марш домой! Сейчас же домой! — закричала классная дама, закрывая глаза рукой в перчатке.

И пансионерки бегом понеслись в пансион.

Людям потом рассказывали, что из Лазенок убегали в шёлковых платьях прокурор, вице-министр почт, сенатор, литературный критик и профессор гигиены.