Что ему из того, что живёт он в настоящем дворце среди сада? «Самый комфортабельный и самый дорогой», — телеграфировал директор цирка. Такой и арендовали.
«Нельзя, запрещается, не стоит».
На пароходе его мучил доктор, а тут прибавились секретарь и кинорежиссёр.
Репетиции, репетиции, репетиции.
— Ещё раз. Сто десятый эпизод.
— Зачем? У меня уже получается.
— У тебя получается, а другие пока плохо играют.
— А какое мне дело до других?
Иногда Кайтусь назло играет плохо. Надоело ему, что его мучают, переодевают, как куклу.
Он играет сироту. Фильм будет называться «сын гарнизона». А может, «Тайна маленького Джека». Кайтусь — лазутчик, пробивается сквозь ограждение из колючей проволоки.
Ну, хватит, давайте уже снимать…
Нет. То шапка не такая, то штаны порваны не так, мешок слишком велик, закрывает левую ногу.
И опять портной что-то примеряет, парикмахер по-другому укладывает взлохмаченные волосы.
А сейчас они спорят, где должна быть рана — на щеке или на лбу. А Кайтусь стоит как дурак, ждёт.
— Ну хватит!
— Ещё минутку.
В тридцатом эпизоде, где сирота должен был заплакать, Кайтусь вдруг показал язык и расхохотался.
— Сам виноват, дорогой мой. Нарочно испортил плёнку. Придётся снимать ещё один дубль.
Кайтусь предпочёл бы сниматься один или с детьми. Хуже нет со взрослыми кинозвёздами.
— Да всё уже хорошо, — капризничает Кайтусь.
Но актриса-кинозвезда недовольна: то она слишком высоко подняла руку, то слишком низко наклонила голову, и опять начинай всё сначала.
И вот Кайтусь опять мчится к ней, бросается в объятия и кричит:
— Мама!
А на ухо шёпотом:
— Держи башку, как надо.
Звезда разобиделась. Пришлось Кайтусю извиняться.
Наконец-то перерыв. Вот тебе на! Припёрся репортёр английской газеты, желает побеседовать с Кайтусем. Пришёл директор киностудии. Жена миллионера хочет поцеловать Кайтуся.
— Скажите ей, пусть поцелует собаку в нос.
Все смотрят на него, как на обезьяну в зверинце. Кайтусь ото всего отказывается, а секретарь в ответ:
— Ты подписал договор.
Да, правда, подписал, обязан.
— Ну, ещё раз, последний. Ты же артист, тебе же важно, чтобы получился хороший кадр, — уговаривает режиссёр.
— Никакой я не артист, и ничего мне не важно.
— Друг мой, это очень серьёзная сцепа.
— Я вам не друг. Вы мне не нравитесь, и я вас терпеть не могу.
— За что же?
— За то, что вы со мной такой добрый, такой ласковый. А почему вы толкнули старика, почему отодрали за уши и прогнали тех мальчишек, не заплатив им ни гроша?
— Что ж, объясню, только тебе придётся потерпеть. Девочку я взял из милости, уж очень меня просила её мать. Я дал ей зеркало и велел за неделю научиться…
— Чему?
— Сперва она должна была улыбнуться, потом взглянуть немножко удивлённо и немножко испуганно, а потом обрадоваться. Но она, лентяйка, не стала репетировать перед зеркалом. Из-за неё я потерял два дня. А мальчишки должны были драться на улице, и в это время на них налетел автомобиль.
— Знаю. Они всё время оглядывались: боялись, как бы автомобиль их и вправду не задавил.
— Поэтому я взял ребят посмелей. А из-за этих я испортил тридцать метров плёнки и заплатил штраф.
— Как вы всё здорово объясняете.
— Дорогой коллега, ты не понимаешь…
— Я вам не коллега. И вообще я скажу директору студии, что хочу другого режиссёра.
— Что ж, он послушается, обязательно послушается. Назначит другого режиссёра, а меня выгонит. Я потеряю работу, а у меня жена и ребёнок. Директор давно хочет от меня избавиться. На моё место он возьмёт кого-нибудь помоложе и подешевле, и тот будет ещё строже с актёрами. Про меня он говорит, что я недостаточно энергичный и слишком снисходительный. Ничего ты, мальчик, не понимаешь. Живёшь во дворце и понятия не имеешь, что тут у нас происходит.
«Да, не знаю, — подумал Кайтусь, — но обязательно узнаю».
Доктор закрывает дверь спальни Кайтуся.
— Спокойной ночи.
Кайтусь тихонько лежит. Потом осторожно встаёт, одевается, надевает шапку-невидимку и через сад выбирается на улицу. Он хочет узнать, что тут происходит, как живут безработные в этом богатом городе кинозвёзд.
Да, навиделся он, наслышался. Вот бедная комнатка.
— Нету работы, — говорит отец. — Через месяц начнут снимать новый фильм, там потребуется массовка. Может, удастся что-нибудь заработать.
Ещё одна комната. Вдова и дети.
— Не везёт, — жалуется она соседке. — То говорят, что я слишком толстая, то слишком худая, то у меня чересчур длинный нос, то чересчур короткий. Узнала я, что для съёмок нужны дети. Пошли они. Но, оказывается, дети нужны уродливые, а мои симпатичные. Опять не повезло.
А в другом доме молодой рабочий хвалится:
— Получил хорошую работу. Платят три доллара. Буду стоять в окне и смотреть на толпу. А потом брошу в неё кирпич. Надо только порепетировать перед зеркалом, чтобы у меня была зверская физиономия. А вот однорукому горбуну обещают платить десять долларов. Правда, пока такого не нашли, но найдут.
И о себе тоже услыхал Кайтусь:
— Цацкаются с этим щенком, как не знаю с кем. Потом будут писать, что он заработал кучу денег. Режиссёр потому нас так мучает, что он не желает приходить на репетиции. Говорит, скучно ему. А попробовал бы он по пять часов в день изображать перед зеркалом, что задыхается.
— Погоди, через годик он надоест публике. Найдут другого. Только бы поскорей окончили снимать «Сына гарнизона». Хуже нет играть с капризной звездой.
Услышал Кайтусь, что говорят о нём в его дворце.
— Странный мальчик, — удивляется учитель музыки. — Иногда заниматься с ним одно удовольствие, а иной раз просто еле выдерживаешь. То играет прекрасно, а то пальцы, как деревянные.
— И иногда не знаешь, что ему в голову взбредёт, — жалуется секретарь. — Если бы не я, он бы давно уже расторг договор. Совершенно не переносит замечаний. Сразу обижается и отвечает: «Ну и не надо». Или: «А мне всё равно». Упрямый, самолюбивый и капризный. Жаль, если из него ничего не получится.
— Он избалован и дерзок, — говорит преподаватель гимнастики. — Недисциплинированным нет места на свете.
— Он страшно слабовольный, — огорчается доктор. — Нетерпеливый, всё хочет сразу. Когда у него заболел зуб, мы сменили четырёх дантистов. Они уж так осторожно лечили. Да куда там! Он вырывается, злится, убегает. Хочет вылечить зуб, не раскрывая рта. А порой он и вправду слишком много себе позволяет.
— Я послал телеграмму директору цирка, чтобы приезжал сюда и сам следил за мальчиком. А то он научился водить машину и гоняет на бешеной скорости. Не дай Бог, разобьётся. И ещё упёрся, чтобы через неделю закончили картину, — говорит секретарь.
Да, Кайтусю скучно, он бунтует. Не желает слушаться и не будет. Не для того он стал чародеем, чтобы делать, что ему велят. Да, он подписал договор и закончит фильм, чтобы директор цирка мог получить деньги, которые потратил на него. Ещё неделю он потерпит, а потом — до свидания.
Не хочет он больше видеть ни режиссёра, ни секретаря, ни учителей, ни костюмеров с операторами, ни репортёров, ни кинозвёзд. Хочет жить сам по себе, хочет быть свободным.
Ещё неделя. Раз уж он начал, то закончит.
Глава 15
В семимильных сапогах на концерт Грея. Похищение. Мысль. Во дворце миллионера
Наконец-то. Фильм «Сын гарнизона» закончен. Вечером готовится приём для редакторов газет и кинозвёзд. Сцена, когда маленького лазутчика ведут на расстрел, а солдаты плачут, получилась просто великолепно. Директор киностудии благодарит Кайтуся.
— Да ладно. Я есть хочу. Пошли домой, — говорит Кайтусь. Подъехал автомобиль. Режиссёр помогает Кайтусю сесть в машину. Чего это он? Кайтусь и сам может сесть. Рядом садится секретарь. Автомобиль трогается.
— Всё заплатили? — интересуется Кайтусь.
— Всё. Сегодня я отправил последние двадцать тысяч долларов, которые ты был должен директору. Завтра подпишешь договор на новый фильм — «Гулливер в стране великанов».
Кайтусь зевает. Лениво глядит на дома и сады, небрежно отвечает на поклоны. Его тут знают и раскланиваются. Страшная тощища: всё время приходится снимать шляпу и ещё улыбаться.
Нет, обедать он не будет.
— Ты же говорил, что хочешь есть.
— Мало ли что говорил.
Черепаховый суп ему не по вкусу, мясо серны слишком мягкое, компот слишком сладкий, в креме слишком много ванили. Поэтому он съел лишь две порции мороженого.
— Полежи после обеда, отдохни, — говорит доктор. — Приём кончится поздно, а ты утомился.
— Не лягу, — отвечает Кайтусь. — Пусть мне приготовят маленький автомобиль.
— Опять сам поведёшь?
— Я же умею.
— Ты очень неосторожно ездишь. Недавно чуть в дерево не врезался.
— Буду осторожней.
— Я еду с тобой.
— Нет. Я хочу один.
Секретарь мигнул доктору, чтобы тот не раздражал Кайтуся.
— Обещай, что не станешь купаться в море.
— Обещаю.
— К вечеру вернёшься?
Кайтусь промолчал. Сел он в машину, уехал и ни вечером, ни ночью, короче, вообще не вернулся.
Машину вскоре нашли на берегу — там, где Кайтусь обычно отдыхал после утомительных съёмок. Под деревом валялась газета, которую он взял с собой. И ещё тросточка с серебряным набалдашником. Трава примята: Кайтусь сидел и читал. Следы ведут к шоссе, а не к морю.
Привезли полицейских собак-ищеек, но они чуть понюхали след, заскулили и не стронулись с места.
Если Кайтусь утонул, купаясь, где одежда? А если его похитили ради выкупа, почему нет никаких признаков борьбы, нет следов других людей и отпечатков шин чужого автомобили? Неясно — жив он или пет?
А Кайтусь жив. В семимильных сапогах-скороходах он помчался в Нью-Йорк. На концерт Грея. Ему вдруг захотелось послушать прославленного скрипача.
Учитель музыки гордился, что был учеником Грея, и часто вспоминал его.