— В городе тоже.
— А я, маленькая, думала, что в городе только королевские дворцы да памятники. У малышей ведь всё странно сплетается — и сказка, и сон, и подлинная жизнь.
— Со мной тоже так было. Наверно, нужно верить в правду, а хочется в сказку. В сказку и прекрасный сон. И это называется — мечта.
— Я старалась помогать. Но маленькие мало что могут. Только подать нищему краюшку хлеба, а ребёнку кусочек сахара. Папа смеялся: «Ты всё утаскиваешь из дому». Но не такая уж и добрая я была. Отдала больной Мярысе свою куклу, а
потом жалела. Подарила своё белое платьице — мама разрешила, — а после плакала. Отдала булку с мёдом, а когда захотела есть, стеснялась попросить ещё. Папа смеялся и говорил: «А не надо было отдавать». Но что поделаешь, если просят.
— Да. Правда, стоит дать одному, и к тебе кинется целая толпа. А какие-нибудь заклятья ты знаешь?
— Нет, просто я всё ясней слышала, если кто-то просил о помощи, если кто-то нуждался в ней. Тогда я либо сама спешила, либо посылала гномов. Говорила им: «Идите, верные мои слуги, и помогите». Но не всегда удавалось.
— А как выглядят гномы?
— Не знаю. Я ведь их видела только на картинках. Но они существуют. И о тебе они рассказывали.
— А что?
— Помнишь, ты стоял однажды у книжного магазина. А рядом стояли мальчик и девочка и тоже рассматривали книжки. Мальчик сказал: «Ой, какая красивая книжка!» А девочка: «Зайди, спроси, сколько стоит». Мальчик ей: «Всё равно ведь не сможем купить; у нас только двадцать грошей». И тогда ты подошёл к ним и дал денег. А ещё учительнице волшебную розу…
— Откуда ты знаешь?
— Гномы всюду бывают, всё видят и рассказывают.
— Да, было это. Только ведь я дарил не так, как ты. Даю, а сам думаю: «Пусть удивляются, малышня!»
И тут прозвенел колокол.
…………………………………………………………………………………………
Вон отсюда! — приказал он. — Через один лунный месяц вернётесь сюда на суд. Нашу клятву вы знаете. Превращаю вас в собак. Вон!
Глава 19
Превращены в собак. Горькая собачья жизнь. Зося вернулась домой. Жалобы и слёзы учительницы. Закон 1233 года
Не думал Кайтусь, не гадал, что таинственная волшебная сила может покинуть его. Было и вдруг исчезло, как сон, как воспоминание о чудесном сне
Жаль ему было своей необыкновенной власти. Не больно-то хотелось снова стать простым школьником, сыном столяра. Хотя нет, временами хотелось: уж очень трудна и беспокойна жизнь чародея.
Он предполагал, что его могут погубить неведомые враги. Жаль было папу с мамой и жизнь.
Но такой кары, такой мести, такого унижения он и представить себе не мог.
Когда менялся его облик или когда он внезапно исчезал и оставалось только полтуловища, рука или голова, у него возникало странное ощущение. Я это или не я? Когда он превращался в мышь, в голубя, времени задумываться не было. Грозит опасность, он спасается, а потом вновь станет человеком.
Но до чего же страшен был миг, когда, вышвырнутые из замка, Кайтусь и Зося стояли на дороге. Глянул Кайтусь на себя, на Зосю и протяжно завыл.
— Антось, не плачь, — услышал он ласковый голос Зоси. — Разве не лучше быть доброй собакой, чем скверным и злым человеком? Разве не лучше быть собакой на воле, чем узником в каменном мешке?
— Не лучше, — сердито гавкнул Кайтусь. — Заточению когда-нибудь да пришёл бы конец.
— Почему ты так уверен? Разве за попытку к бегству или другую вину нас не могли навечно заключить в тёмное подземелье?
— Могли бы. Но ты можешь себе представить, что до конца жизни останешься собакой?
— Нельзя терять надежды на спасение, которое может прийти даже раньше, чем ты думаешь. Никто не знает, что будет завтра. Да, они могущественны, но справедливость сильней, чем они.
Уселся Кайтусь по-собачьи, по-собачьи наставил уши и слушает.
— Не знаю, — продолжает Зося, — что чувствуют настоящие собаки, но у них бывают не только беды и печали, но и минуты радости и веселья. А потом, разве ты всё равно не остался человеком? Помнишь пословицу: не платье красит человека?
Удивляется Кайтусь, что Зося говорит так спокойно, словно ничего особенного с ней не случилось.
— Да, тебе легко, потому что ты добрая фея, а во мне всегда столько нетерпении, бунта, гнева.
И Кайтусь вцепился зубами в ветку. Не будь ему стыдно, залаял бы сейчас, стал бы когтями драть землю.
— Понимаешь, Антось, в жизни случаются события, с которыми невозможно бороться. Гнев и бунт здесь не помогут. Главное, поступать правильно, когда от нас что-то зависит. А самый главный вопрос сейчас как добраться до дому?
— Хочешь вернуться к маме? Она же не узнает тебя!
— Зато я узнаю и буду рядом с ней. Постараюсь, чтобы она полюбила меня. Буду её охранять. Попробую утешить.
Зарычал Кайтусь — вспомнил двойника. Но его уже нет. Папа с мамой в тревоге. А он и не думал о них. Зося добрая, а он — в обличье ли человека, собаки ли — злой, нехороший…
Возвращаться они решили вместе. Не ведали они, как трудно бездомным собакам добывать пищу даже поодиночке, а уж что говорить, когда вдвоём. Но скоро бедняги узнали, как мучителен для собак голод.
Бегут Зося и Кайтусь рядышком краем леса — легко, быстро. Даже приятно так бежать. Не останавливаются — понимают, что тогда вновь полезут в голову мучительные мысли. Сильные, верные собачьи лапы гораздо проворней, чем человеческие ноги. Собачье сердце устаёт не так скоро, как человеческое.
Первой остановилась Зося.
— Понюхай, как хорошо. Сотни весёлых запахов и голосов. Запахи сосновой хвои, дубовых листьев, коры, трав, смолы. Они для носа — как музыка, как песня. Стоит поднять голову, повернуть её вправо, влево, и сразу же новая мелодия.
— Замолчи! — сердито прервал её Кайтусь. — Ничего в этом нет ни весёлого, ни прекрасного. Врёшь ты всё.
— Нет, это правда.
— Не ври! Ужасна, противна, унизительна собачья доля. Уж лучше быть самым несчастным человеком.
Не хочется Кайтусю признаваться, что и он чувствует то же самое. Не зрением, а обонянием теперь познаёт он мир. Встречает на бегу знакомые и незнакомые интересные запахи. Поворачивает на бегу чуткий нос то в ту, то в другую сторону, поднимает уши, заслышав далёкий звук.
Может, собака познаёт мир по-другому, но не хуже? Может, она не только чувствует, но и думает? Нет! Нет! Ни за что не отречётся Кайтусь от людской гордыни — позорно остаться собакой.
Есть хочется. Найти бы хлеба, встретить бы людей.
Запахло зверем. Кайтусь, принюхиваясь, свернул в лес. Отыскал под кустом порку. Усилием воли сдерживает он себя, чтобы не начать раскапывать землю и не добраться до маленьких крольчат. Приник Кайтусь носом к норе. Коротко тявкнул — раз, другой — и снова вернулся на дорогу.
А голод все сильней, и Зося с Кайтусем уже не бегут, молча плетутся. Только под вечер повстречался им человек.
Бредёт по дороге старик, кряхтит, тащит на спине вязанку хвороста. Сел он у канавы отдохнуть и заметил Зосю и Кайтуся. Свистнул. Махнул приглашающе рукой. Подбежали они к нему.
— Куда путь держите, собачки? Голодные небось? Издалека? Ну, раз повстречались, пошли со мной. Вас двое, а я на старости лет один остался.
Почувствовал Кайтусь ласковое тепло человеческой руки.
— Славные псины…
И Кайтусь ответил на ласку собачьим поцелуем — лизнул морщинистую руку. Вздохнул старик, поднялся, закинул вязанку на спину. А издалека слышен запах дыма.
Низенькая хатёнка у околицы.
— Славные псины, поцеловали старого… Ну, переночуйте у меня, а утром — марш в дорогу. Слишком я беден, чтобы держать друзей.
Налил старик в жестяную миску воды, забелил молоком, накрошил ржаного хлеба.
— Не больно-то богато моё угощение.
Пригорюнился старый. Принялся рассказывать, как дети один за другим ушли от него, одного бросили.
— В город уехали. Ясное дело, в городе веселей, чем в деревне со старым отцом.
Две слезы сползли по его морщинистым щекам и упали Кайтусю на голову — жаркие, как огонь.
Кайтусь и Зося заснули чутким собачьим сном, когда всё слышишь, всё чуешь. Вот мышь прошуршала, петух пропел, телега по дороге проехала. А в ноздрях — печальный запах старости, горького одиночества.
Отдохнули они, сил прибавилось. Кайтусь успокоился. Права Зося: не стоит задумываться о том, что будет. В жизни столько всяких неожиданностей. Там видно будет, что дальше. Сейчас у них одна цель — добраться домой.
— Ну, бегите. Прокормить я вас не могу, а голодом морить живых тварей грешно.
Распрощались они со стариком.
И начались их скитания — в поисках куска хлеба — от деревни к деревне, от дома к дому. Ослабели они, исхудали
С недоверием теперь они приближались к человеку. А когда видят у дома собаку, вообще не подходят. И часто слышат:
— Пошли вон!
Познакомились они и с острыми клыками дворовых псов. А сколько раз приходилось им опрометью удирать от кнута, палки, камня.
— Не грусти, Антось. Не злись, — утешает Зося.
А Кайтусь всякий раз приходит в ярость, когда вынужден был остановиться, сесть и чесаться задней лапой или выкусывать зубами блох, от которых никак не избавиться бродячим собакам. Да, не понимают люди, какое это счастье — пара рук, способных и работать, и защитить.
Бегут Кайтусь и Зося трусцой… Молчат… Не разговаривают… Нет у них уже ни сил, ни мыслей. И только мучительные запахи долетают: то молока, то похлёбки. «Есть!» — безмолвно вопят глаза, уши, ноги. И вот набрели они на сторожку лесника. А уже совсем сил не осталось от голода.
— О, собачки! Да никак вы бездомные? Удрали, что ли? Худющие-то какие, голодные! А с виду породистые. Жаль мне нас. Хотите остаться у меня?
Ещё бы не хотеть! Вымыл их лесник. Выспались они, наелись.
— А теперь давайте поговорим, — обращается к ним лесник. Собака, бывает, понимает лучше, чем человек. Мало сейчас в мире доброты к людям, собакам, деревьям. Всё только ради корысти. Вот торговцы под корень вырубают леса. Для них дерево — это товар, а не живое существо…