Несколько дней Кайтусь и Зося отдыхали. А теперь что делать?
— Вот что, — говорит лесник. — Сегодня я еду в город. Её оставлю, а тебя подарю актрисе. Хочу, чтобы она поняла, что собака лучше, чем кот.
Что поделать? Выбора нету. Придётся Кайтусю расстаться с Зосей. В городе проще разузнать насчёт дороги.
Запер лесник Зосю в сенях, а Кайтусь побежал за бричкой. Теперь он уже не стащится принюхиваться, лаять, наскакивать на лошадь щенячья радость переполняет его. Столько кругом любопытного, столько интересных запахов.
— А я вам подарки привёз, грибов и собачку, — сообщает лесник актрисе. — А то прямо стыд: три кошки у вас и ни одной собаки. Кошка что? Она только ластиться умеет, а собака — все понимает. И отвечает взглядом.
— Хитрый вы, — говорит актриса. Хотите поссорить меня с моими друзьями? Не выйдет
Стал Кайтусь жить у неё. Да только худо ему живётся. С котом вечные ссоры. С виду кот такой ласковый, воспитанный, а на самом деле задира, драчун: всё норовит тишком царапнуть.
При любой возможности Кайтусь навещает Зосю.
— Какие новости? — интересуется она.
— Надо терпеливо ждать. — отвечает Кайтусь. — До Варшавы далеко. Придётся ехать железной дорогой, пешком не доберёмся. Нам с тобой повезло — могли бы оказаться на свалке. Много опасностей подстерегает собаку, и потому надо быть очень осторожными.
А лесник был недоволен, когда прибегал Кайтусь.
— Опять ты здесь? Ох, упорный какой! А в грязи-то как перемазался. Ну чего ты бегаешь к нам? Я тебя на такое хорошее место пристроил. Был бы я твоей хозяйкой, ни за что бы не выпускал тебя, грязнулю, из дому.
Несколько раз бегал Кайтусь на вокзал. Там его уже знали. А он бегает по станции, присматривается: как вскочить в вагон и спрятаться под лавкой. Возвращался он из этих своих экспедиций весь в грязи, следы от него на полу. И с кошками постоянно ссорился.
— Нет, пёсик, — говорит ему актриса, — не нужен ты мне. Понимаешь, я жила в большом городе, была знаменитой, цветов у меня было больше, чем нынче картошки. Да только ничего там хорошего нет, больше слёз, чем радости. Вот я и уехала в глушь, подальше от тамошних склок. А от тебя опять одни беспокойства.
Что тут поделаешь? В холодную, ветреную ночь, когда сёк дождь. Кайтусь и Зося пустились в путь. Удалось им пробраться в вагон. Лежат они тихонько под скамейкой. Никто их не заметил, кроме мальчика, возвращающегося в школу с каникул.
— Лежите там, не высовывайтесь, не то кондуктор заметит.
Угощает их мальчик тем, что мама дала в дорогу: булкой, крутыми яйцами, ватрушкой, пирогом.
Так он о них заботился, что заинтересовался кондуктор.
— Кто это у тебя под скамейкой? Чего это ты всё заглядываешь туда? Кому воду принёс? Ах, собаки… Ну что ж, придётся платить штраф.
— Да не мои они, — оправдывается мальчик. — Мешают они вам, что ли?
— Не положено.
Всего шесть станций удалось проехать Кайтусю и Зосе. Но и то хлеб. Всё-таки отдохнули и не голодные. Бездомной собаке любая помощь благо, Кинешь ей кусок и ей уже легче день пережить
Бегут Кайтусь и Зося вдоль железной дороги, считают телеграфные столбы.
Вечером опять пошёл холодный осенний дождь.
Прокопали они лаз и спрятались в конюшне. А там две лошади: одна стоит, другая лежит. Прижались они к той, что лежит, и она их не прогнала: животные часто помогают друг другу.
Зато утром прогнал их возчик да ещё кнутом угостил. Зося заскулила, а Кайтусь оскалился, зарычал.
— Ишь, бродяга! Ещё огрызается! — возмутился возчик и бросил в Кайтуся камнем.
Плохо голодному псу, но куда хуже больному.
Скачет подшибленный камнем Кайтусь на трёх лапах, а четвёртую на весу держит. И дорога теперь дольше кажется, и деревни приходится обходить стороной, потому что здоровая собака или мальчишка вполне могут обидеть калеку. Может, вовсе и не со зла, а просто не подумав.
— Больно?
— Немножко.
Так брели они, голодные, два дня. А на третий день Зося стала какая-то беспокойная. Всё время принюхивается. Из последних сил обгоняет Кайтуся, уносится далеко вперёд, потом возвращается, взволнованно втягивает воздух.
— Антось, уже близко!
Опустила голову, нюхает след на дороге.
— Мы пришли. Тут проезжала наша бричка. А вот следы нашего Сивки.
Не терпится ей. Хочется помчаться стрелой. Но Кайтусь останавливается, лижет пораненную камнем лапу.
— Беги одна.
— Нет.
Иногда длинная дорога кажется короткой, а иногда короткая бесконечной. Лишь поздним вечером добрались они до Зосиного дома.
Сидит на крыльце мама Зоси, а на коленях у неё детская шапочка и туфелька. Встала Зося передними лапами на крыльцо, заглядывает маме в глаза. Лижет ноги, скулит, прыгает.
— Ты откуда? Чего тебе?
А в голосе тревога, словно мама что-то предчувствует.
«Узнает», — подумал Кайтусь.
Нет, не узнала. Ведь люди верят только своим глазам.
Не узнала мама родную дочку.
— Иди ко мне, собачка. Люди не могут найти мою Зосю, так, может, ты найдешь. На, понюхай её шапочку. Будем искать вместе.
Обняла мама Зосю, а та лижет её в глаза, в лицо.
Снова отдых. Снова тёплое молоко. Перевязанная рана быстро зажила.
— Останься ещё, — просит Зося.
Грустно расставаться после стольких совместных приключений. Но пора в дорогу.
Одному легче отыскать пропитание, но тяжко одиночество.
Узнал Кайтусь за время этого одинокого путешествия, что чувствуешь, когда гебя продают, осматривают и прицениваются.
Познакомился с цепью. Узнал, что значит иметь хозяином капризного мальчишку, которому для забавы подарили собаку, нe избавила судьба Кайтуся и от самой страшной собачьей беды: поймал его петлёй живодёр. За что? За то, что он живёт и хочет жить?
Вырывался Кайтусь, но потом по-человечьи притворно присмирел, а когда решётка раз и навсегда готова уже была закрыться за ним, по-собачьи вцепился зубами в руку живодёра, выскочил из клетки и убежал.
Вот разве что хороших два дня провёл он у бедного пастуха. Голодно было, но это ничего. Здесь он был не игрушкой и даже не животным, а — равным, близким — другом, братом. И когда расставались Кайтусь и пастух, то долго с грустью смотрели друг на друга, понимая, что не скоро забудут про эту встречу.
Когда силы иссякли, Кайтусь снова испробовал счастья на железнодорожном вокзале. Дважды не удалось. Один раз двери в вагон были закрыты, а другой раз сбросили его пинком уже на ходу. На третий раз заметила его девушка, ехавшая в город на работу.
Бросила она Кайтусю под скамейку кусок чёрного хлеба.
— Поешь. Ты один, и я одна. Хоть в пути будем помогать друг другу.
И вот наконец Варшава.
Родной город с его неповторимыми запахами и воспоминаниями. Боковыми улочками без приключений добрался Кайтусь до своей квартиры.
Но здесь его ждала неприятная неожиданность.
Стоит он под дверью, нетерпеливо скребётся, втягивает запах родного дома. Замерев, приникает к дверной щели носом и тоскующей душой
Слышит мамин голос:
— Посмотри, кто там царапается.
Не узнали его родители.
— Собака какая-то. Нечего тут… Ступай себе. Был бы жив Антось, был бы у тебя товарищ…
— Папа, папочка… — проскулил Кайтусь.
— Может, она голодная? — сказала мама.
— Ладно, покормлю тебя…
Не хочет Кайтусь. Да. он изголодался, но только по ласковому слову, по родительской ласке.
— Ну, раз есть не хочешь, ступай, пока я не потерял терпения.
Прыгнул Кайтусь, опёрся лапами отцу на грудь и смотрит ему в глаза.
— Пошла прочь!
— Может, она бешеная?
Ушёл Кайтусь. Дворник прогнал его со двора.
Куда идти? Зачем он сюда вернулся?
«Как огромен мир. В нём столько городов и деревень, людей и зверей, и у каждого есть дом или нора и кто-нибудь любящий его».
Нет, Кайтусь не станет возвращаться к Зосе. Стыдно ему. Да и сил нет. Бредёт Кайтусь, сам не зная, куда и зачем.
Вспоминает старика с вязанкой хвороста, вспоминает пастуха и школьника, который кормил его в вагоне, вспоминает лесника и девушку. Вспоминает тех, кто помог, и тех, кто обидел. Вздыхает. И тут он почуял знакомый запах. Поднял голову. А, так он возле своей школы…
Лёг Кайтусь в арке дома на другой стороне улицы, положил голову на лапы и смотрит в окна.
Ждёт. Собачья жизнь научила его терпению.
Он ждёт свою добрую воспитательницу.
Ждёт. Дремлет. Кто погладит его, кто толкнёт. Кто ласковое слово скажет, а кто буркнет, что вот, мол, лежит псина, проходить мешает. И вот вышла воспитательница.
Кайтусь по пятам за ней.
Оглянулась она. Он остановился. Пошла дальше, вошла в магазин. Кайтусь сидит и ждёт.
Заметила она его только у своих дверей.
— Ты ко мне? Ну, входи, раз пришёл.
Отнеслась она к нему, будто он не собака, а её ученик;
Кайтусь вошёл, осматривается в бедной комнатке.
«Почему я всегда думал, что учителя — это богачи и богачки?»
А она словно угадала его мысли.
— Да, бедно у меня. Что поделать, на учительских хлебах не разжиреешь.
Поели они.
— Да, собачка. Я-то думала, будет всё не так. Обольщалась, что дети будут дружны со мной, будут мне помогать. Что поделать, они ведь не понимают. Я не могу так, как хочу я и хотят они. Мне не разрешают. Директор следит, инспектор проверяет. Говорят, что у меня на уроках шумно, что плохие успехи в учёбе. Слушаются тех, кто умеет наказывать, а я хочу по-доброму, лаской.
Кайтусь увидел розу, которую когда-то подарил ей. Страшно давно это было. Роза увяла, но всё равно стоит в вазе — учительница сохранила её на память.
— Да, собаченька. Мне хотелось заниматься с детьми, быть учительницей, но сейчас я просто тяну лямку. Теперь я радуюсь воскресеньям и праздникам и не скучаю по школе. Что толку, что я стараюсь, если дети не хотят? Антося вот жалко, я любила его, очень хотела ему помочь, чтобы он исправился. Но человека трудно переделать. Вот так-то, псина. Раньше я была весёлая, а теперь грустно мне.