гостиницы были переполнены, и над нами было только небо, и мы придумывали названия для звезд вместо тех, что не могли вспомнить, а разбудило нас треньканье колокольчиков на шеях коз, которых хозяйка отгоняла от козлят на холме, пасшихся на привязи. И как стоишь в теплом море по пояс и писаешь в него; и как в море просочилось немного месячной крови Симоны, и мелкие рыбки засновали вокруг ее ног, чтобы выпить эту кровь, и перессорились между собой.
Солнце ушло; похолодало, и я поднялась, надела куртку и пошла вниз по тропинке, пошла домой. Как в тот раз, когда. Как в то время. Как. Невозможно остановиться. И всю дорогу, пока я спускалась с холма, моя голова была полна сухими листьями, которые я сбила в кучу. Невозможно остановиться, и невозможно ни к чему приблизиться. Ты говоришь, что-то одно — как что-то другое, но то, о чем ты говоришь, поскольку оно только как что-то еще, на самом деле совсем иное.
Вернувшись домой, я увидела, что отец выпотрошил мою рыбу, оставалось только зажарить ее на ужин. Сам он куда-то ушел, наверное, на реку, дожидаться, когда совсем стемнеет, и можно будет заняться незаконной ловлей. Я поднялась наверх и обнаружила, что отец оставил для меня что-то на столе — это что-то было завернуто в пятидесятифунтовую бумажку, а рядом лежала записка: ХОТЯ БЫ НА ЭТОТ РАЗ Я ДАМ ТЕБЕ КОЕ-ЧТО С СОБОЙ В ДОРОГУ. Сложив купюру и записку, я сунула их в карман. Рецепт и прочее решила не брать.
Возьми сковородку,
залей на дно сковородки подсолнечное масло, порежь среднюю или мелкую луковицу, выложи на сковородку и зарумянь под крышкой. Нарежь кубиками (маленькую) репу и 1 большую морковь. Добавь к луку и туши 5- 10 минут. Разделай мясной фарш на доске, добавь соль и перец и смешай с овощами. Накрой крышкой и туши до тех пор, пока не исчезнет краснота. 1–2 бульонных кубика «Оксо» на полпинты кипящей воды.
Брось в кастрюлю или сковородку. Добавь смесь из кастрюли. Потом
накрой крышкой.
Вари на медленном огне 3/4 часа
до коричневатого цвета.
Накрой крышкой и поставь в духовку на 45 минут — 1 час
до коричневого цвета при температуре 180–200°. Если на сковородке, то помешивай, чтобы не пригорало.
В готовое блюдо добавь 1–1 1/2 столовые ложки зернистого соуса «Ко-оп». Все тщательно перемешай.
Молитва святому Иосифу (отпечатано в Италии)
О, святой Иосиф, чье покровительство так велико, так могущественно, так незамедлительно перед престолом Господним, на тебя всецело возлагаю исполнение своих желаний. О, святой Иосиф, помоги мне заступничеством своим и добудь для меня у твоего божественного сына все духовные благословения, благодаря Иисусу Христу, Господу нашему. А я, пребывая здесь под сенью твоего небесного могущества, буду воздавать благодарение и почести Самому Любящему из Отцов. О, святой Иосиф, я никогда не устаю созерцать тебя, с Иисусом, спящим на руках твоих; я не осмеливаюсь приблизиться, пока Он почиет у сердца твоего. Обними Его от моего имени и поцелуй Его прекрасную голову за меня и попроси Его вернуть мне этот Поцелуй, когда я испущу последний вздох. Святой Иосиф, Покровитель умирающих — помолись за меня. (Эта молитва была найдена в пятидесятый год от Рождества Господа нашего и Спасителя Иисуса Христа. В 1505 году Папа Римский послал ее императору Карлу, когда тот собирался в сражение. Всякий, кто прочтет, или услышит эту молитву, или будет хранить ее при себе, никогда не умрет внезапной смертью, и не утонет, и яд не возьмет его, и не попадет этот человек в руки врага, и не будет сражен в битве. Читай эту молитву по утрам в течение девяти дней подряд, загадывая исполнение любого желания. Она неизменно помогает всем молящимся.)
РАЗРЕШЕНО ЦЕРКОВНОЙ ЦЕНЗУРОЙ. 25 сентября 1950 года
Хью Ч. Бойл, епископ Питтсбургский
Должно быть, эта молитва принадлежала моей матери, осталась от нее. Наверняка в мешочке зашиты какие-то кусочки мощей или еще чего-нибудь святого. Я не могу взять это с собой. Похоже, даже читать строки молитвы — верх дерзости. Даже держать эти реликвии в руках.
Звонила та женщина из Нью-Йорка. Сказала, что ее зовут Джей и что кто-нибудь встретит меня в аэропорту. Сказала, что ей нравится мой акцент. Сказала, что он звучит очень невинно. Сказала, что ни у кого еще нет окончательного сценария, у нее тоже, но это не страшно, пусть создастся впечатление отстраненности. Мы начнем с такого холодного подхода, с импровизации, чтобы добиться еще большей отстраненности, ей хочется, чтобы все смотрелось таинственно, как в домашнем кино.
Я положила трубку и вернулась на чердак. Села на пыльный пол и стала делать вид, будто звоню Малькольму. Вот у него зазвонил телефон, вот он снял трубку, в голове прозвучал его хрипловатый ироничный голос. Эш, произнес он, моя прекрасная серая зона, это ты. Как дела? Ты уже в Новом Свете?
Нет, все еще в Старом. Твой голос кажется таким далеким, ответила я.
Потому что я действительно далеко, подтвердил он. И ты далеко.
Ну и как тебе там, наверху? — спросила я. Мы тут все умираем, до чего нам это интересно.
О, тут очень забавно. Не знаю, поверишь ты или нет, тут великолепно. Я чувствую себя гораздо лучше. Как ты можешь догадаться. И одежда мне нравится. Но ты — ты же сейчас на унылом морозном севере, да? И как тебе там, моя дорогая?
Вот как он выражается — «моя дорогая». Англичанин до мозга костей.-
Да в общем хорошо, сказала я. Ну, на самом деле, тут все немного беспорядочно. Населено призраками. Малькольм, а ты подслушал телефонный звонок? Слышал, что говорила эта женщина? Все глупо как-то получается. Даже не знаю, как быть.
Нет, ответил Малькольм, я ничего не слышал. Тебе оплачивают перелет? Что ж, тогда решено. Пришли мне открытку с тем красивым мостом, о котором пишут все поэты. Ты ведь знаешь, как нужно обращаться с призраками, да?
Ложиться с ними? — спросила я.
Что мне всегда в тебе нравилось — так это твоя неиссякаемая сексуальность инженю, сказал он. Нет, моя дорогая, все, что нужно призракам, — это хорошая история. Создай им приятную, комфортную обстановку, и они будут счастливы.
Во всяком случае, мне послышалось, что он так сказал. У тебя голос какой-то загробный, заметила я.
Вы, ужасные шотландцы, говорил он, вечно роетесь в своем прошлом, будто пытаетесь поймать какую-нибудь старую форель.
Голыми руками, уточнила я, мы ловим форель голыми руками. Алло? Малькольм, ты меня слышишь?
Ты меня еще слышишь? — спросил он.
Едва-едва, сказала я. А язвы зажили?
Не слышу, ответил он.
Язвы. Язвы у тебя зажили? — прокричала я.
Какие еще ясли? — переспросил он. Да кто это? Ах, да, это ты, прекрасноликая Эш. Послушай, милая, если ты еще здесь. Желаю тебе хорошо провести время над водой. Легкого полета. Лети голой.
Тогда я вскружу кому-нибудь голову, засмеялась я. Но он еще продолжал что-то говорить, уже далеко, его голос то пропадал, то снова появлялся.
(Что-то) выбрось, сказал он. Раздай (что-то) направо и налево, да и все. Дыши легко, пока т…
Остального я не расслышала. А потом я вообще ничего не слышала и не ощущала, только легкий свист у себя в носу и где-то в глубине горла. Я просто сидела и прислушивалась к этому звуку, вот и все, время продолжало течь, и когда я раскрыла глаза, то это оказалось сейчас.
Простейшие вещи. Вдох, выдох. Это как если отвлечься от всего остального и просто вслушиваться, то можно даже найти в точности то место, где ты напрямую соприкасаешься с остальным миром, в точности то место, где этот мир заходит в тебя. Когда не остается ничего, кроме этого, ты даришь себе простор. Ты чувствуешь, как твои легкие движутся внутри грудной клетки, будто крылья, которые попеременно расправляются и складываются.
Человек заходит в бар. Ой! — он стукнулся о железную решетку, закрыто. Или нет, человек заходит в бар и заказывает полторы рюмки. Он в чужом городе, он набрел на этот бар случайно и решил укрыться тут от ночной темноты и от дождя, просушиться немного перед поездом. Он смотрит в зеркало, висящее за стойкой, и видит себя самого, заказывающего полторы рюмки. Но потом вдруг понимает, что это вовсе не зеркало, а люк, через который ему виден соседний бар. Оттуда кто-то, схожий с ним, как брат, смотрит на него, будто не веря своим глазам. Человек от изумления роняет стакан, и он падает, разбиваясь на мелкие кусочки. Нет сомнения: тот, другой, сделал в точности то же самое.
К тому времени, когда ему пора на поезд, он уже настолько пьян, что смеется не переставая. С размаху садится в кресло, видит своего двойника в черном окне, и над этим тоже смеется. Люди в вагоне глазеют на него. Ему наплевать. Им-то откуда знать. Живот у него набит едой, голова мудра от виски, а в кошельке, в тепле внутреннего кармана, лежит подставка для пивной кружки, вся в пятнах, исписанная рукой брата.
Он понимает, они с ним столько выпили, что от него, наверное, так и разит. Он понимает, что если кто - нибудь поднесет спичку к его носу или рту, то, стоит вздохнуть, и она вспыхнет. Он закрывает глаза, вспоминает что-то, сказанное ему братом, или что-то сказанное брату им самим, и это что-то такое смешное, умное и глупое, что лучше не придумаешь. Его глаза наполняются влагой. Он склоняет голову на руки, лежащие на столике, и обдает сладким химическим смехом свой шерстяной свитер.
А старик сидит в лодке. Он заглушил мотор; лодка движется взад-вперед, подбрасываемая водой. Его укачивают весенние ветры. Раннее утро, небо еще окрашено в предрассветные тона. Холодно. Седые волосы отброшены назад; щетина — грубая и сероватая. Он ждет; крючок его удочки, если повезет, скоро подцепит рыбью губу.
Рыбешка, которую он наживил на крючок, сначала кажется черной, потом алой, потом золотой: она вращается в глубине вод под лодкой. Он красив и знает это. Ему девятнадцать лет, и от его улыбки тает масло. Он думает о девушках. В душе он мечтает о безупречной красавице. Он сразу узнает ее, как только втащит на борт.