ил рабу Твоему»). Понимаешь, что я имею в виду? Циник решил бы, будто Яаков подготавливает Б-га, чтобы обратиться к Нему с новой просьбой — спасти его от опасности. Но я так не думаю. Мне кажется, его слова были абсолютно искренними, и они весьма любопытно характеризуют другой аспект «еврейского взгляда на мир», который я пытаюсь описать.
Ю.Л. Понятно.
Д.Д. Когда мы открываем сердца для исполнения мицвот, мы словно обретаем иное видение вещей. В случае Яакова совершенно ясно, что он, несмотря на всю сложность момента, оказался способен задуматься о своей жизни и о том, что ему было дано. Но полагаю, тут произошло нечто более определенное. Обратившийся к Б-гу Яаков — уже совсем не тот дерзкий молодой человек (а его дерзость очевидна, если мы вспомним первую его встречу с Б-гом в Бейт-Эль). И контраст между той встречей и этой так велик, что бросается в глаза!
Ю.Л. В каком плане?
Д.Д. Теперь Яаков более уверен в себе — вернее, не то чтобы уверен: он ведь несомненно испуган сложившейся ситуацией. Но он предан Б-гу по-иному, не так, как раньше. Он уже не приносит обетов, не заключает сделок — последний козырь он уже давно выложил. Так, думаю, и с нашей Алахой: если уж ты предан ей, тебе остается следовать по этому пути. И, следуя по нему, ты не можешь не испытывать чувства огромности Б-га в нашей жизни.
Ю.Л. Огромности?
Д.Д. Да, именно так: Яаков в тот момент буквально съежился, непосредственно представ перед Б-гом. И он не случайно произнес именно эти слова: «катонти миколь а-хасадим» буквально означает: «Я становлюсь ничтожным от всех милостей», а не то, что «Недостоин я всех милостей». Это тоже, как мне думается, важная составляющая еврейского взгляда на мир.
Часть четвертая
ИСПОЛНЕНИЕ МИЦВОТ
Несколько месяцев спустя…
Д.Д. Юра, рад тебя видеть! Как продвигается изучение иудаизма?
Ю.Л. Хожу на курсы. И мой иврит явно улучшается.
Д.Д. Прекрасно. О чем сегодня будем говорить?
Ю.Л. Собственно, у меня нет каких-то конкретных вопросов. В основном мне все ясно. Хотя кое в чем я еще не разобрался: например, зачем носить кипу? Я знаю, этого требуют в синагогах, но ведь ее иногда носят и на улице.
Д.Д. Сначала ты должен понять, откуда идет эта традиция. В древности считалось, а кое-где считается и по сей день, что человек, который ходит с непокрытой головой, тем самым демонстрирует самоуверенность, гордыню. Например, в Торе сказано, что когда израильтяне уходили из Египта, то они «воздевали руки» в знак победы. Онкелос перевел эти слова на арамейский так: «Они вышли с непокрытой головой» — именно таким образом он решил передать чувства израильтян.
Ю.Л. Понятно…
Д.Д. В конце концов голову стали покрывать в знак скромности. В Талмуде, в одном месте, написано, что человек не должен принимать гордую позу и проходить более четырех локтей с непокрытой головой. Отсюда возникла традиция что-то надевать на голову, выходя из дома, хотя о самой форме головного убора ничего конкретного не говорилось. В Тбилиси мы носили обыкновенные шляпы, так я и сегодня хожу. А эти маленькие шапочки, кипы, появились в Европе сравнительно недавно, когда евреи стали покрывать голову и дома. И по-моему, это правильно. Хотя речь идет уже не о скромности, кипа постоянно напоминает нам самим и всем окружающим о нашей принадлежности к еврейству и о нашей верности Б-гу. Кроме того, мы сохраняем традиции наших предков. Конечно, долгое время российские евреи не решались носить кипу на улице, да и сейчас мало кто ее носит на улице постоянно. И вообще-то, все, что от нас требуется, — это покрыть голову, и здесь сойдет любой головной убор. Однако мне попадаются иногда молодые люди, для которых ношение кипы — абсолютно естественная вещь.
Ю.Л. А в синагоге нужно их носить?
Д.Д. Да, голова должна быть чем-то покрыта.
Ю.Л. А как быть с женщинами?
Д.Д. Женщинам в иудаизме тоже предписано вести себя скромно, и им тоже нужно надевать что-то на голову. Традиционно замужние женщины и даже девушки, достигшие определенного возраста, прятали свои волосы под головной убор, как это принято и у других народов Ближнего Востока.
Ю.Л. А вы не думаете, что эта традиция изменится для женщин или мужчин?
Д.Д. Возможно… хотя, как я тебе уже говорил, общая тенденция видится мне иной. Хочешь, поделюсь с тобой своей философией на этот счет: я определяю (хоть и не совсем точно) эти мицвот как «физические». И их ценность мне видится именно в том, что они «физические», касаются ли они материального, осязаемого объекта или связаны со сравнительно простым нерефлективным действием. Знаешь, кое-какие из мицвот, которые мы с тобой обсуждали (например, не говорить плохо о людях), имеют много нюансов; их исполнение требует сосредоточенности и умственных усилий. Покаяние (тшува) и другие подобные темы тоже очень непросты. Их не следует упрощать; напротив, эти «обязанности сердца» (как называют такие мицвот) составляют главную часть нашей Алахи. Наверное, по этой причине, когда кто-то покрывает голову или надевает малый талит…
Ю.Л. А это что такое?
Д.Д. Не знаешь, что такое талит катан? Это небольшое четырехугольное покрывало, с прорезью для головы и с четырьмя кистями по углам. Его носят под верхней одеждой. Таким образом, мы соблюдаем заповедь о цицит (которая относится только к такой, прямоугольной, одежде) и в то же время можем надевать поверх обычную одежду.
Ю.Л. Понятно.
Д.Д. Это еще одна мицва, на самом деле не требующая каких-то усилий, и все же мы исполняем ее в течение всего дня — некое физическое действие, которое совершает каждый из нас. И ты уже наверняка знаешь про тфилин: их наматывают на руку и на лоб на время утренней молитвы. Это тоже некое физическое действие, то, что делалось и делается, некий физический знак. Но даже когда тфилин снимают, ощущение от них остается какое-то время с нами. И так со всяким физическим предметом — и не только с теми, с которыми ты физически соприкасаешься: есть, например, мицвот о мезузе, укрепляемой нами на дверном косяке. Один раз мы приколачиваем ее, и после этого всякий раз, когда проходим мимо и видим ее, этот физический символ обращает наши мысли к Б-гу. Ты поймешь, что я имею в виду: все эти вещи реально воплощают в себе всю философию нашей Алахи. Это способ придавать сердцу конкретную физическую форму выражения.
Ю.Л. А какие еще есть «физические» мицвот?
Д.Д. Ну, я уже говорил тебе, что пользуюсь неформальным определением, его границы нелегко обозначить. Но и в его рамках продолжают действовать многие мицвот, связанные с соблюдением наших праздников. На Суккот мы поднимаем в синагоге лулав и этрог, сидим в сукке — это все тоже вещи чисто физические, но особое желание побуждает их исполнять, совершить зримый поступок, проистекающий из самих слов Торы.
Ю.Л. А что это за законы о кошерной пище?
Д.Д. Полагаю, все они из того же разряда — физических осязаемых знаков. Но законы о кошере отличаются тем, что связаны с другой особенностью нашей Алахи, а именно с тем, что называется «кдуша», «святость». Хочешь поговорить о диетических предписаниях?
Ю.Л. Почему бы и нет? Всякому хочется…
КАШРУТ
Д.Д. О чем это ты?
Ю.Л. Я старался спрашивать у своих коллег-евреев по университету наиболее важные вещи. Но странным образом разговор бесконечно идет о кошерной пище — что можно есть, что нельзя, что кто-то о чем-то слышал…
Д.Д. Согласен, этого нельзя не заметить. Но давай начнем сначала. На иврите слово звучит «кашер» (или «кошер», как его произносят большинство европейцев) и означает «подходящий, пригодный». На самом деле существует сравнительно немного ограничений на то, что разрешено в пищу. Так, можно есть все растущие в земле корнеплоды, овощи, фрукты, зерновые — строгий вегетарианец вряд ли будет недоволен нашими законами кашрута. Относительно мяса, конечно, есть определенные ограничения. Начнем с того, что в Торе перечислены животные, отдельные виды рыб и морепродуктов, а также различные виды птиц и насекомых, которые запрещены в пищу. Из мяса мы сегодня едим говядину и баранину, а также большую часть домашних птиц (цыплят, индейку, утку и т. д.). Но помимо того — что, по сути, является самым серьезным ограничением — все разрешенные в пищу животные не должны забиваться в массовом порядке, как это делается на больших скотобойнях; их забивает индивидуально шохет, специально обученный еврейский резник. Потом забитые животные продаются в кошерных магазинах: в Москве их уже несколько, обычно при синагогах.
Ю.Л. И мясо можно покупать, если оно имеет лейбл «кошерное»?
Д.Д. Могут возникнуть некоторые сложности. В большей части стран ведь нет законов, карающих недобросовестных торговцев за то, что они называют «кошерными» вовсе не кошерные продукты. Поэтому приходится опираться на «бренды» — и это не название фирмы-изготовителя, а имя раввина или организации, подтверждающей соблюдение еврейских законов при изготовлении продукта. Каждая мясная лавка (или кошерный ресторан) находится под присмотром раввина или машгиаха, следящего за соблюдением законов (на вывеске такой лавки можно увидеть табличку: «Под наблюдением рабби X» или: «Контроль осуществляется такой-то организацией»). И на упаковках самих продуктов бывают указаны имя раввина или название соответствующей организации — такая практика характерна для продуктов массового производства. На Западе существуют различные организации, сертифицирующие продукты на кошерность, чей отличительный знак (например, кружок с буквой U посредине) нанесен на упаковку. В России некоторые продукты уже отмечены знаком кошерности; в Израиле же и западных странах отметки о кошерности есть на сотнях самых разных товаров, продающихся в универсамах, — и не только на мясных продуктах, но и на корнфлексах, печенье, посудомоющих средствах.