Здесь, в этом фургоне, ничего не видя из-за повязки, я ощутила сомнение; оно разрасталось – так трещина на телефоне приводит к паутине трещин, а потом сенсорный экран перестает работать, и ты рассылаешь бессмысленные сообщения людям, с которыми даже не знаком.
Что, если мы с Брэндоном действительно родственные души, но он этого не знает? Что, если его принудят «двигаться в другом направлении»? Я слышала такое прежде, когда однажды попыталась податься в модельный бизнес, а мне сказали: «У вас слишком большой рот. Мы движемся в другом направлении».
Я могу стать одной из тех девушек, которых унизительно исключат в первый же вечер. Я смеялась над этими девушками в других сезонах, но никогда не думала, что могу стать одной из них – что буду брести, пьяно спотыкаясь, по выложенной брусчаткой дорожке и волочить за собой свой чемодан, и на лице моем будут потеки туши, а в зубах зажата белая роза, ранящая шипами мой язык…
И что тогда? Обратно в Пенсильванию, в Парк-Понд, без работы, без жилья, с несколькими тысячами долга по кредитке и с чемоданом, полным вечерних платьев? Я имею в виду, куда вообще надевать эти платья?
Фургон остановился с включенным двигателем; потом тот умолк. Никто ничего не сказал. Все просто дышали. Мы слышали, как открылась пассажирская дверь, Хана вылезла наружу. Как долго мы ехали?
– Сколько времени? – спросила я в тишине, и девушка рядом со мной вздрогнула.
– Может, машина сломалась, как вы думаете? – спросил кто-то.
– Да кто, на хрен, знает? – отозвалась Пейтон. – У меня такое чувство, что сейчас нас поставят перед долбаной расстрельной командой.
– Не надо говорить плохие слова, – попросила девушка рядом со мной.
Когда дверь фургона наконец отъехала в сторону, мы принялись жадно глотать воздух. Я прямо слышала, как все жадно дышат.
Хана раздала нам рюмки.
– За Брэндона! – сказала она, и мы все повторили:
– За Брэндона!
Водка обожгла мне горло. Голос Ханы произнес:
– Эшли, вставай.
Я начала подниматься со скамьи и почувствовала, что девушка рядом со мной, та молитвенница, тоже начала вставать.
– Верно, – сказала Хана. – Две Эшли.
– Я Эшли Ф., – сообщила я.
– Я тоже, – пискнула другая Эшли.
Я почувствовала, как Хана берет мою руку.
– Я имела в виду вас, с буквами «e» в имени.
– Сколько «e»? – спросила другая Эшли.
– Две, – сказала я, опираясь на руку Ханы. – A-s-h-l-e-e.
– А ваше имя пишется A-s-h-l-e-y, – напомнила Хана другой девушке. Вот так две Эшли Ф стали Эшли Е и Эшли И.
Хана повела меня прочь от фургона; из-за высоких каблуков мои ноги подламывались, словно у новорожденного жирафа.
Потом меня оставили стоять – как я предполагала, в начале мощенной брусчаткой дорожки – с повязкой на глазах, с руками, скрещенными на груди.
– Знаете, почему я вызвала вас первой? – спросила Хана. Я покачала головой. – Потому что я думаю, что вы можете выиграть это состязание.
– Вы наверняка говорите это каждой.
Хана вложила мне в руку еще одну рюмку, и я, запрокинув голову, проглотила водку.
Хана такая, типа:
– Знаю, для вас странно то, что я занимаюсь и другими девушками тоже, но я хочу сказать… Эшли И? Она милая, но… что тут скажешь? Это моя работа, и я занимаюсь теми, кого мне выдали. Но иногда мне везет. Иногда мне дают участницу, которая действительно может выиграть – как вы. – Ее теплые ладони легли на мои обнаженные плечи. – Эшли, вам нужны эти другие девушки. Они составляют наше шоу. Но все равно – плевать на этих девушек. Если вы будете вести себя уверенно, они не будут иметь никакого значения; они просто второстепенные персонажи в вашем путешествии. Если вы пройдете через это, вся ваша жизнь может измениться. Вы сможете получить счастливый финал, который всегда хотели. – Она сжала мои плечи и посоветовала: – Ведите себя как звезда, потому что вы и есть звезда.
Хана стояла позади меня, держа пальцы возле моих ушей, готовая отцепить эластичные петли повязки, говорила:
– Не оглядывайтесь назад. Имею в виду – и буквально, и в переносном смысле. Просто идите вперед по дорожке, ладно? И все время помните о том, что вы визуализировали, к чему вы идете.
Она сняла повязку, давая мне возможность видеть. Все, что я визуализировала, теперь возникло передо мной в реальности, как ожившая сказка: вымощенная брусчаткой покатая дорожка, обрамленная розовыми кустами и фонарями. Извиваясь, она вела все дальше, дальше, дальше, вверх, к главной награде, к смутно виднеющейся фигуре мужчины в костюме.
Я сделала шаг еще до того, как Хана прошептала: «Идите».
Неожиданно я почувствовала себя очень уверенно. Каждый булыжник оказывался именно там, где я ожидала, и мои каблуки ни разу не застряли между ними, несмотря на водку. Я еще не видела Брэндона, но он представлялся мне высоким, крепким, в хорошо скроенном костюме. «Мой муж, мой муж, мой муж», – думала я.
Вот только потом я начала себя чувствовать странно, словно оказалась не в своей мечте, а в реальности – но типа как даже не в обычной реальности, а в какой-то странной, точно в павильоне смеха в парке развлечений, где полы и зеркала определенно полы и зеркала, просто не такие, как от них ожидаешь.
В моих визуализациях всегда были только мы с Брэндоном и брусчатка, но теперь я вдруг осознала все окружающее. Я типа как чувствовала других девушек, ждущих в других фургонах, словно хор за сценой, я видела белые шатры, установленные на траве. Я заметила съемочные группы, толпящиеся повсюду; некоторые были так близко, что объектив камеры находился примерно в футе от моей головы – как будто меня преследовали роботы или я шла на свидание в будущем, где какая-то машина постоянно оценивала мою пригодность в качестве романтической партнерши. (Но это все равно лучше, чем идти на свидание в прошлом, верно? Когда женщины были просто объектами и не могли выбирать так свободно?)
Подъем по крутой булыжной дорожке к награде – это было первым испытанием, тестом на выносливость. Голени мои горели, и я пыталась сделать вид, будто вовсе не запыхалась. Я чувствовала что-то вроде головокружения или, может быть, ошеломления – все, что приходит с выбросом адреналина, наложенным на алкоголь и выработку молочной кислоты и всего прочего. Я слышала, что некоторые девушки тренировались, поднимаясь на холмы или выставляя на степ-тренажере максимальную нагрузку. Однажды девушка при подъеме по этой дорожке подвернула лодыжку, но продолжала хромать к мужчине, с улыбкой-гримасой на лице, неотрывно глядя на грядущую награду.
Я была достаточно близко к особняку, чтобы различить мрачные лица, смотрящие на меня из окон – девушки из других фургонов, у которых были другие продюсеры и которые прибыли раньше. Теперь я отчетливо видела Брэндона, во всех подробностях его высокой и сильной красоты.
Свет был ярким и белым. Мужественная челюсть Брэндона была затенена ровно в нужной степени. Волосы падали ему на лоб, подрагивали над его макушкой. Я уже могла сказать, что он ничуть не был похож на тех мужчин, с которыми я была до того. Эти парни часто были горячими, но они не были, ну, понимаете, красивыми. Во время обеда я пила смузи на парковке торгового центра, а они несли покупки к своим машинам, пытаясь подцепить меня заодно с упаковкой недорогой туалетной бумаги. Однажды мне приснилось, что один такой мужчина пригласил меня в «Вафле-хаус» и запек кольцо прямо в вафле. В то время этот сон даже не показался мне плохим, но теперь я понимала, что это сон неудачницы.
Хана сказала, что я как раз во вкусе Брэндона. Она сказала, что моя уверенность проложит мне путь, если я позволю ей это сделать. «Будь уверенной», – сказала я себе, и я была уверенной.
Я видела белки его глаз. Я видела разноцветные розы в вазе, стоящей на подиуме позади него: белые, желтые, розовые, красные.
– Здравствуй! – сказал Брэндон, улыбаясь. Он выглядел как парень из телерекламы. Я имею в виду – он и был парнем из телерекламы, рекламы этого шоу.
– Ты выглядишь очень красивым, – сказала я ему и добавила: – Честно говоря, мне следовало как-то подготовиться к этому.
Брэндон засмеялся, взял меня за руку и покружил. Потом сказал:
– Ты очень красивая. Нервничаешь?
Потом из темноты раздался мужской голос:
– Эй, вы можете сделать это еще раз?
Я моргала против яркого света, но никого не видела, только слышала, как люди перемещаются вокруг нас.
Когда я снова посмотрела на Брэндона, он исчез. Ну то есть он был, но я его не видела, потому что посмотрела на яркий свет. Он отпустил мою руку и произнес:
– Ты абсолютно потрясающая. Нервничаешь?
Он взял меня за руку и покружил…
– Нет, не то, – снова раздался голос из света. – Может она повторить то, что сказала, а вы повторите то, что сказали?
Брэндон выпустил мою руку и поправил свой галстук. Я моргнула на свет и спросила:
– А что я сказала?
Брэндон произнес:
– Эй, не надо нервничать, ладно?
Я улыбнулась:
– Ладно, ладно, кажется, я помню. – Потом произнесла фразу, которую потом много цитировали: – Наверное, мне следовало как-то подготовиться. Я не ждала, что ты на самом деле окажешься таким горячим.
Брэндон засмеялся, взял меня за руку и покружил.
– Я тоже не ожидал, что ты окажешься такой горячей.
Кажется, он подмигнул, я помню, – а может, я увидела это потом по телевизору.
Мое сердце сильно колотилось, и не только из-за подъема на холм. Моя кожа горела, и не только из-за жара прожекторов. Голова у меня кружилась, и не только из-за алкоголя, достигшего мозга. Я хочу сказать, это была любовь с первого взгляда.
Я не смогла бы выразить это словами, только смайликами: красная роза, смайлик с глазами-сердечками, красное сердечко, голубое сердечко, розовое сердечко, сердечко с бантиком, пульсирующее сердечко, искрящееся сердечко, салют. И еще: солнце, луна, звезды.
Он протянул руку назад, к вазе с розами, и вытащил – слава богу! – красную.