– Что? – Я ощутила приступ тошноты и без сил опустилась в кресло. – Они тебе это сказали? Хана была уверена, что ты выберешь меня. Она все время была в этом уверена.
– Они предназначили тебя к поражению, – сказал Брэндон.
– Я не понимаю.
– Это называется сценарий, Эшли, – с тяжелым вздохом сказал он.
– Но почему люди так хотели увидеть мое поражение?
– Постарайся следить за мыслью, малышка. Потому, что ты долбаная злодейка.
Вся комната как будто зашаталась. Что-то похожее на спагетти, которые я ела в самолете, только противно-кислое, поднялось по моему пищеводу, и мне пришлось сглотнуть это обратно.
Я нажала кнопку включения на своем телефоне, и он зажужжал, оживая. Краткую, блаженную секунду на экране были только мои приложения на фоне заставки с котенком. Это было как тот момент в фильме ужасов, когда дверь открывается, и ты такая: «О, фух, ладно, все в порядке», а потом – БАХ! – и огромный топор разрубает тебя пополам. Мой телефон начал судорожно пищать от сообщений, сигналов и пропущенных звонков – они всплывали, мерцали, бибикали. Сообщения в «Твиттере», полные ненависти, ссылки на «Ютьюб», послания от моих родных и друзей:
«Нам угрожают смертью».
«Мы этому тебя учили?»
«Тебе весело, какого черта?!»
Я щелкнула по ссылке на «Ютьюб». В ролике была я в первую ночь шоу; я обрывала лепестки со своей розы и растирала каждый из них между пальцами в кашицу. Я визуализировала вместе с Ханой, только на экране Ханы не было, потому что она не была частью шоу. Была только я, с закрытыми глазами раздирающая розу на части, мой раскрытый рот был огромен и красен от вина, и из него слышался крик: «Я выиграю! Я выиграю! Я выиграю!»
Моя страница в «Твиттере» превратилась в настоящую помойку. Я пролистывала ее, глядя и не глядя, улавливая основную суть:
«Тупая сука».
«Уродливая шлюха».
«Убей себя».
«Зашей себе рот».
«Я знаю, где ты живешь».
Кто-то создал страницу под названием @ПастьЭшлие – с буквой «е» и 250 000 подписчиков. На ней постили различные предметы, которые якобы могли поместиться в мой рот. Например, целая пицца, или крольчонок, или пачка противозачаточных пилюль, или дюжина членов. Еще были гифки с моим открытым ртом и другими изображениями с открытыми ртами: я рядом с певцом йодлем[24], я рядом с ревущим медведем, я рядом с женщиной, которой делают гастроскопию, я рядом с секс-рабыней, у которой во рту кляп-распорка, я рядом с Джокером в сцене, где Джокер срезает собственное лицо и надевает его как жуткую маску с широкой красногубой ухмылкой…
Твит с гифкой, на которой я кричу «Я выиграю!», набрал больше тридцати тысяч лайков. В комментах писали:
«Готовится к огромному хрену Брэндона».
«Ну и сука».
«Сколько БАКЛАЖАНОВ БАКЛАЖАНОВ БАКЛАЖАНОВ БАКЛАЖАНОВ БАКЛАЖАНОВ поместится в рот Эшли Е?»
«Интересно, как она так растянула пасть?»
«Ее можно заткнуть хорошим минетом».
«Ужасный пример для наших дочерей!!!»
«Надеюсь, от этого ей станет стыдно», – поздравляю, последнее вполне удалось.
В подписчиках у этой страницы была другая фальшивая твиттерская страница под названием @ВолосянойТролльБрэндона, отображавший маленького тролля, якобы живущего в пышных волосах Брэндона. Эта шутка включала в себя одновременно сказочных троллей и интернет-троллей, которые ненавидели меня, а заодно и Брэндона. Там была сделанная в «Фотошопе» картинка, на которой пышная шевелюра тролля почти терялась в очень пышных волосах Брэндона; над его прической виднелся только крошечный синий хохолок. Еще один смешной факт: этот тролль был еще одной вещью, способной уместиться у меня во рту, если верить другой отфотошопленной картинке, на которой я улыбаюсь, а между зубами у меня торчат кончики синей шевелюры.
Брэндон стоял передо мной, только что выйдя из душа; вокруг его талии было обмотано полотенце.
– Нам нужно приготовиться ехать на утреннее шоу, оно уже скоро.
– Все было совсем не так, – выговорила я. Мои щеки были холодными и мокрыми. – Ты видел все это? Они пишут, что я должна убить себя.
– Послушай, они вовсе не имели это в виду. – Лицо его теперь было более мягким, более похожим на лицо того Брэндона, которого я знала. От него пахло арахисовым маслом и виски, и не потому, что он ел тайскую рисовую лапшу и пил виски из крошечной квадратной рюмки, сидя в костюме у барной стойки, как мне представлялось, а потому, что смешивал виски с арахисовым маслом прямо в банке и ел с ножа, играя в видеоигры, – но какое это имело значение?
– Иди сюда, – сказал он, и я встала и обняла его. Я чувствовала, как его член прижимается ко мне. Я гадала, сколько девушек ощущали, как его член прижимается к ним, и сколько девушек чувствовали его член в себе – наверное, Селони и бог весть кто еще…
– В каждой любовной истории есть препятствия, верно? Это все – часть пути.
Но почему-то мне казалось, что рот открываю я, но из него звучат слова Ханы.
Рот Эшли остается открытым, как будто она собирается продолжить рассказ, но не может издать ни звука.
– Иногда создается впечатление, будто весь мир против тебя, – говорит Бернис.
Эшли всхлипывает, загоняя назад слезы.
– Но почему бы им вроде как и не быть против меня? Ведь я вела себя, типа, не лучшим образом.
– Я хочу сказать – это так, – соглашается Руби. – Но кто ведет себя лучшим образом? Ты думаешь, Хана вела себя лучшим образом? Ты думаешь, Джейк Джексон ведет себя лучшим образом? Может быть, за всей индустрией развлечения стоит какой-нибудь гениальный злодей, и именно он получает письма от фанатов…
– А может быть, он просто еще одна шестеренка в механизме, – вставляет Уилл.
– У шестеренок нет власти, – говорит Рэйна.
– И это все ради власти, не так ли? – замечает Бернис.
– Но у меня есть власть, – возражает Эшли. – Потому что я выиграла.
– Ты «выиграла» Брэндона так же, как «выиграла» в «немузыкальные стулья», – отвечает Руби. – Я имею в виду, если, выигрывая игру, ты теряешь достоинство, действительно ли ты выиграла?
– Звучит, как слова вечной неудачницы, – фыркает Эшли.
– Может быть, не нужно думать об этом в формате выигрыша и проигрыша, – говорит Рэйна. – Может быть, следует подумать об этом так: Брэндон выбрал тебя. Но если б все было наоборот? Если бы выбор был за тобой? Что бы ты выбрала?
Я не выбирала тот вермут-бар, куда мы ходили в прошлые выходные. Мне кажется, что мартини на вкус похож на сосновую смолу, но за выпивку платил он, потому что у меня нет денег. Я почти не выходила из квартиры с того утреннего шоу в мой первый день в городе, когда за окнами студии стояли девушки с плакатами, на которых было написано:
МЫ ЛЮБИМ БРЭНДОНА, ГОНИТЕ ЭТУ СУКУ
НЕ ТА ЭШЛИ!
Бар был похож на магазин «Эппл», весь белый и гладкий. Столы были треугольной формы, на каждом стояла крошечная белая ваза с маленькими цветочками. Все помещение было набито женщинами, которые хотели сделать селфи с Брэндоном. Одна из них желала, чтобы он оставил автограф на ее животе. Брэндон рассмеялся своим фирменным дельфиньим смехом, задрал ее футболку и расписался фломастером рядом с ее пупком. Я смотрела в стол, но никто в любом случае меня не замечал.
Спустя некоторое время толпа поредела. Та девушка присела рядом с ним – этакая шикарная девица с суперблестящими длинными волосами, идеальными бровями и холодными, уверенными глазами. Если ей и исполнился уже двадцать один год, выглядела она младше, а ее супербольшие груди делали ее еще моложе. Честно говоря, она ничем не отличалась от любой другой девушки. Она даже была слегка похожа на меня, если не считать рта, который у нее был совершенно обычным.
Она была одета в черную мини-юбку с серебряными пуговицами спереди и короткий топик с треугольным вырезом, такой широкий, что он заставлял ее выглядеть супертонкой. Она прижала руки к бокам так, что ее груди выпятились еще сильнее в вырез ее топика, и наклонилась, чтобы прошептать Брэндону на ухо: «Я люблю тебя». Я видела эти слова по движениям ее губ. Я сидела там же, прямо рядом с ними.
Супермягкие рыжеватые волоски на ее тощих руках в белом свете как будто искрились. Она открыла рот и высунула язык. На нем лежала сложенная бумажка, влажная от слюны. Брэндон, мой жених, улыбнулся ей – эта улыбка говорила о том, что он готов поиграть. Я знала эту улыбку. Этой улыбкой он одаривал меня всего несколько недель назад. Ухватив бумажку с ее языка, он сунул ее к себе в карман.
Девушка покрутила головой, словно сова, глядя прямо поверх моей головы, и заявила:
– Этой суки, должно быть, здесь нет.
И я ответила:
– Эта сука прямо здесь.
Это было хорошее телешоу, или это было бы хорошее телешоу, – но это была реальная жизнь.
Ее взгляд медленно сфокусировался на мне. Брэндон только бросил:
– Да ладно, – как будто он был выше всего этого.
Несколько секунд у этой девицы был такой вид, будто она сосет свой язык, наслаждаясь его вкусом. Потом она откинула голову назад, и из ее рта вылетел плевок, приземлившись мне на щеку, прямо под глазом.
Мой рот немедленно широко раскрылся от шока. Я чувствовала, как слюна стекает по моей щеке. Мне внезапно показалось, что моя голова надута воздухом, словно воздушный шар, так, что я ничего не могла услышать. Перед глазами у меня все пульсировало, кровь стучала в висках.
Девушка смотрела на меня и ухмылялась:
– И что ты сделаешь? Пырнешь меня стеклом?
Я хотела бросить что-нибудь в нее, но не могла пошевелиться. Все, что я могла – это сидеть там с плевком на лице и с разинутым ртом. Я чувствовала, что он разинут, чувствовала, что челюсть у меня просто тупо отвисла, а благодаря «Ютьюбу», гифкам и «Твиттеру», и интернету в целом я точно знала, как выгляжу сейчас: шея слегка вытянута вперед, огромный рот похож на черную дыру, в глазах потрясенное, безумное, убийственное выражение. И в тот момент, когда я строила эту гримасу, я знала, что строю эту гримасу, и не хотела строить эту гримасу, но не могла ее не строить, потому что мое лицо само по себе складывалось в эту гримасу – и это было мое лицо.