Я проходила через распашные двери кухни, неся на подносе водянистый омлет с беконом, пироги со шпинатом и свиные отбивные, море соуса маринара и расплавленной моцареллы, под которыми скрывались ломтики баклажана или кусочки курятины; разносила кофейники с мутноватым кофе и красные пластиковые стаканчики, в которых звякали кубики льда.
Я улыбалась весь день, пока мои щеки не начинали болеть, а потом улыбалась дальше. Я улыбалась так, как будто улыбка была моей работой – и это действительно было так, из-за чаевых. Я извинялась за то, в чем не была виновата: за сернистый запах водопроводной воды и за внешний вид блюд, которые выглядели еще менее привлекательными, чем на небрежных фотографиях в меню. Рядом с кассой урчал холодильник-витрина, демонстрируя медленно вращающиеся ярусы пенопластовых пирожных и настоящих пирогов. «Все это ведет никуда, – часто думала я, – и даже не быстро».
Нашими основными посетителями были старшие школьники и пожилые люди. Первые были ненамного младше меня. Некоторых я знала со школьных времен. Они делили счета между собой во всевозможных сочетаниях. В качестве чаевых оставляли монеты, рассыпая их по столу между смятых салфеток и мокрых упаковок от соломинок. Я собирала эти монеты, как птица, клюющая зерна.
Помимо этого, была череда мужчин с грязными волосами и желтыми зубами, которые – когда не ходили в «Королеву» – сидели по всему городу на облупленных крылечках и сломанных раскладных стульях, пили пиво и курили сигареты. Чаще всего мой отец был должен кому-то из них денег, и иногда, когда я шла на работу, кто-нибудь из этих мужчин кричал мне: «Эй, иди сюда, красотка!», но я даже не оборачивалась. «Я знаю, кто ты! – угрожающе неслось мне вслед. – Ты дочка Миллера!»
Я и без того знала, кто я такая.
За обедом мы с этими мужчинами соблюдали молчаливый уговор. Я позволяла им подмигивать мне, лапать и поглаживать меня и притворялась, будто мне это нравится. Потом я получала то, чего хотела: хорошие чаевые.
К концу своей смены я чувствовала себя грязной с головы до ног, жир и пот липли к одежде.
То утро, когда я пришла в «Королеву» с салфеткой в кармане, было необычным. Я увидела вереницу почти одинаковых девушек, идущих по нашей убогой главной улице длиной в два квартала; они были одеты в джинсовые шорты с бахромчатым краем, такие короткие, что карманы высовывались из низа штанин. Эти девушки с виду были примерно моими ровесницами, с длинными ногами и загорелой кожей – однако отсутствие белых линий на загаре выдавало их. Вокруг них вилась съемочная бригада – операторы расхаживали туда-сюда, резко отпрыгивали, чтобы убраться с пути. Я что-то слышала о новом реалити-шоу «Избранница», в котором девушки будут бороться за руку и сердце какого-то холостяка из нашего городка, но даже не представляла, что студия захочет вести съемки прямо здесь.
На нашей Мэйн-стрит было несколько захудалых магазинов, одна парикмахерская, одна пиццерия, два бара и грязная закусочная, где я работала. По контрасту с происходящим городок казался еще более противным и нелепым, словно фальшивый город из вестернов – как будто за грязными фасадами прятались только деревянные столбы, поддерживающие их.
По указанию какой-то женщины все эти девушки остановились перед лавкой старьевщика «Джанк Джо» и стали трогать вещицы, выставленные снаружи, играя на камеру. Одна склонилась над старой электрической пишущей машинкой, перегнувшись в талии так, что ее зад уставился прямо в камеру. Плотные выпуклые ягодицы выглядывали из-под ее шорт.
Другая – невероятно тонкая, с острыми лопатками, похожими на проклюнувшиеся крылья – закрыла глаза и устроила целое шоу, наугад выбирая предмет в корзине с товарами за доллар. Она покрутила ладонью над корзиной, так, что лопатка заходила у нее под кожей. Потом сунула руку внутрь и извлекла голую пластиковую куклу с розовой кожей, свалявшимися волосами и одним моргающим глазом. Второй глаз заклинило. Девушка, по-прежнему не открывая глаз, помахала куклой над головой – словно выигрышем в лотерею. Кукла подмигивала мне с другой стороны улицы, как будто разделяя со мной какой-то секрет. Когда девушка наконец открыла глаза, то, казалось, пришла в ужас, обнаружив, что именно она выбрала. Словно нашла настоящего ребенка, живущего в таких условиях, в таком городе, с такой ужасной прической.
Меня заметила только кукла. Я стояла рядом с истертой пластиковой вывеской, где на желтовато-коричневом фоне было большими оранжевыми буквами выведено название закусочной, а над буквой «К» парила корона. Уголок вывески был пробит, так что были видны лампочки внутри и брошенное птичье гнездо на дне. Я была одета в форму официантки: бежевые бриджи, белую рубашку поло и оранжевый фартук. Мои волосы вились произвольно, ничуть не напоминая продуманную прическу. Мы были такими разными – я и эти девушки.
«Королева» вся гудела слухами о съемочной бригаде, шоу, знаменитом ведущем – Джейке, который до этого был основным гвоздем цикла игровых шоу. Он был в нашем городке, но отказался остановиться в «Мотеле-6», а вместо этого ночевал в своем трейлере. До меня дошло, что номер на салфетке мог в действительности предполагать какую-нибудь работу в этом шоу.
Когда в тот день я вернулась с работы под вечер, мой отец спал в старом буром шезлонге, подлокотники которого были исцарапаны нашим дряхлым котом. Серебристый бумбокс – притащенный отцом со свалки, хотя электронику там принимать не полагалось – был настроен на единственную станцию, которую мог принимать. Там играл ужасный кавер на и без того ужасную песню, которую я в тот день уже слышала минимум три раза. Я выключила бумбокс.
– Я видел, ты забрала салфетку, – сказал отец, неожиданно пробудившись. – Где мой агентский процент?
Не считая его глаз, сонно ворочавшихся в глазницах, он был совершенно неподвижен, словно бревно, выброшенное на берег. Лицо у него было отекшим – сплошная мозаика из красных прожилок и розовых пятен.
– Я не хочу участвовать в этом шоу, – ответила я.
– В каком шоу? – переспросил отец. – С чего ты решила, что я пытаюсь пристроить тебя в это шоу? Чтобы ты вышла замуж за какого-нибудь урода из этого задрипанного городишки? Тоже мне, цель! Ты можешь добиться этого и в своей поганой закусочной, если будешь немного милее. – Он сделал паузу ради драматического эффекта. – Он сказал, что им нужен редактор.
– Кто – он?
– Тот красавчик из телика.
– Джейк Джексон? – уточнила я. Отец что, действительно говорил с Джейком Джексоном? – Я этого не умею.
– Конечно умеешь, – возразил отец. – Разве вы не делали чего-то такого в колледже?
– Редакторская работа. Это книги, не кино. У меня даже диплома нет.
– Ну и ладно, кому какое дело? Ты думаешь, люди получают работу за талант? Я показал ему твою фотку. – Он похлопал себя по нагрудному карману, чтобы нащупать сигаретную пачку, как будто кто-то мог украсть ее, пока он спал. – Ты видела сегодня в городе этих девиц? Они, конечно, симпатяшки, но ты-то настоящая красотка и не выглядишь дурой. Будь у меня твое лицо, я уже был бы королем. – Комплименты моего отца всегда были дешевыми и глубоко зарытыми, словно мелкие монеты в песке. – В общем, я поспорил с ним на две тыщи, что ты именно так хороша, как я сказал.
– Поспорил? – переспросила я. – И в чем хороша? В редактировании?
– В редактировании, – подтвердил отец. – В чем угодно, чтобы зацепиться там.
Эшли сидит совершенно неподвижно, вытянув шею и выпучив глаза, словно вот-вот взорвется.
– Джейк Джексон? – выпаливает она, не в силах больше сдерживаться. Рэйна мрачно кивает. – Ты работала в «Избраннице»?
– Более или менее. Скорее, менее, я полагаю, – отвечает Рэйна. – Это было очень давно. Примерно двадцать лет назад.
– Почему ты не упоминала об этом? – спрашивает Уилл.
– Я хотела… я хотела быть собой, без всякого контекста.
– Без багажа, – произносит Гретель.
– Именно, – подтверждает Рэйна.
– И все же… – говорит Бернис.
– Знаешь, Бернис, – отзывается Рэйна, – ты как-то сказала то, о чем я непрестанно думаю. Ты сказала, что всю жизнь прожила в чьей-то тени – своей сестры, Эштона, тех мертвых женщин… Ты сказала, что всегда была точкой отсчета для кого-то другого.
– И ты запомнила это? – удивляется Бернис.
– Да, – говорит Рэйна. – Ты вложила в слова то, что я всегда чувствовала. Моя репутация никогда не относилась ко мне. Я всегда была второстепенным персонажем: красивой дочерью, безмозглой призовой женой, заботливой матерью. И что теперь? – спрашивает она, беря в руки свои заметки, чтобы продолжить рассказ. – Что теперь?
Работу – если это можно так назвать – я получила на трехмесячный испытательный срок, во время которого должна была проявить себя. У меня не было нужных навыков, и на самом деле я не хотела работать в реалити-шоу. Я даже не знала, собираются ли мне платить. Принять это предложение было глупо – все равно что прыгнуть с обрыва, чтобы поймать ветер. Но, как заметил мой отец, мне нечего было терять.
Двухчасовую поездку до города я провела, прислонившись к окну автобуса и глядя, как солнце поднимается на багряное небо. Предыдущим вечером я мылась раз за разом, но все равно боялась, что запах закусочной впитался в мою кожу и что его сразу же учуют. К тому времени как я выползла из подземки, мой желудок завязался узлом. Я остановилась в холодной тени своего места назначения: высокого, сверкающего здания в стиле ар-деко.
Я использовала лучший из своих навыков – улыбалась. Я улыбалась всем: охранникам в форме с наушниками, свернувшимися вокруг ушей, словно черви-симбионты, администраторше в вестибюле, чьи черные туфли на каблуках щелкали по мраморному полу, пока она провожала меня к лифту, помощнице по персоналу, которая приветствовала меня коротким кивком, стажерам – была ли я одной из них? – которые сердито смотрели на меня, когда я шла мимо, мужчине с головой, лысой, как кегельный шар – Дэйву, моему предполагаемому начальнику, – который проворчал что-то насчет наглых знаменитостей, берущих на работу девушек только на основании разговора в баре, а ему потом разгребать последствия…