– «Туалет очень роскошный!» – передразнил он меня из-под кардигана, стукнул себя по колену и согнулся вдвое от смеха. Кардиган сполз на пол, открывая странное, открытое лицо Человечка – его глаза сверкали весельем, морщинки разбегались от его крошечного рта, словно рябь на воде от брошенного камня.
Голос Рэйны срывается, подбородок дрожит. Она не хочет плакать. Похлопывает стопкой бумаг по своему колену, обтянутому цветастой тканью, словно ей очень важно выровнять листы, но на самом деле просто тянет время.
Во время рассказа Рэйна перекладывала законченные страницы вниз стопки, хотя это вызывало у нее ощущение неудовлетворенности: как будто эта история никогда не будет закончена, никогда не станет короче, меньше или легче. Как будто она просто продолжит приближаться к этому ужасному финалу, к этой стене, разделившей ее жизнь надвое.
Дождь стучит в окно. Шуба Руби по-прежнему мокрая; она похожа на мех розового калана, хотя верхняя одежда других женщин развешана на просушку на спинках их стульев. Рэйна так и не сняла свой тренч, и он внезапно кажется ей очень тяжелым. Она сжимает в пальцах воротник, оглядывая комнату в поисках места, куда можно положить плащ.
– Я возьму, – говорит Уилл, вставая.
Рэйна выскальзывает из тренча – одно плечо за другим, – и Уилл принимает его у нее. Это выходит настолько изящно и гладко, что они смотрятся почти как супружеская пара, прибывшая на вечеринку. Уилл перекидывает плащ через руку, оглядывает комнату и, за отсутствием крючков, решает повесить его на угол двери чулана.
– Спасибо, – говорит Рэйна, снова занимая свое место.
– Изложение этой истории вызывает у вас эмоции, – замечает Уилл.
– Он был важен для меня, – отзывается она.
– Джейк, – произносит Уилл, кивая.
– Человечек, – поправляет Рэйна.
– А-а, – говорит он.
Без плаща Рэйна чувствует себя по-другому, легче, как будто сбросила кожу… нет, содрала коросту, под которой скрывалась живая плоть.
– Кем же на самом деле был этот Человечек? – спрашивает Руби. – Почему он был там?
– По правде сказать, я этого не знала, – отвечает Рэйна. – Но я не знала также и того, почему я была там. Если б я задалась вопросами о Человечке, мне пришлось бы задаться вопросами обо всем. А я не хотела об этом думать.
– И еще хочу спросить, – вступает в разговор Эшли. – Джейк Джексон был разведен? Типа, когда это было? Я никогда об этом не слышала или, может быть, забыла об этом. Я думала, что он женат где-то двадцать… – Она ахает: – О господи! – Потом прижимает ладонь к губам. С минуту словно не может выговорить ни слова. В конце концов выдавливает: – Я знаю, кто ты такая. Я видела тебя раньше.
– Боже, Эшли, – вздыхает Руби и щурится, глядя на Рэйну через очки, на которых остались разводы от дождя: – И кто ты такая?
На лице Уилла возникает странная улыбка.
– Да, – отвечает Рэйна. – Я – жена Джейка Джексона.
На следующий день, придя в офис, я обнаружила на своем столе переливчатый розово-золотистый набор офисных принадлежностей с запиской от Джейка Джексона. «Добавим роскоши», – было сказано в ней.
Я села, пощелкала в воздухе ножницами, потом осознала, что Человечек спит под столом, свернувшись, как кот. Я наклонилась к нему и окликнула:
– Что-нибудь случилось?
Он потер глаза и заявил:
– Все готово. Плюс кое-какие дополнительные штуки, чтобы показать, какая ты умница.
Он выполз из-под стола, запрыгнул на него, несколько секунд помедлил, зевая во всю глотку и разминая ноги, потом подпрыгнул, словно игрушка на пружинке, и скрылся в вентиляционном коробе на потолке.
– Эй! – позвала я, подняв голову. – Подождите! Вы вернетесь? Как вам позвонить?
– Я вернусь после обеда, – отозвался Человечек, уползая вдаль с гулким лязгом.
Дэйв впечатлился до такой степени, что даже впал в подозрения.
– Это даже больше, чем объединение и подача, – сказал он, сверля меня взглядом. Несколько раз прокрутил в пальцах ручку, потом резко остановил ее и спросил: – Общественный колледж?
Я лишь кивнула, хотя тон, которым он это сказал, меня задел.
Когда Человечек вернулся – на этот раз на нем были детского размера джинсы и футболка, – я попросила его показать, что он сделал, чтобы произвести такое впечатление на моего начальника. Человечек пришел в восторг, попросил меня выключить лампу и придвинуть второе кресло к мониторам.
Мерцающий свет монитора в темноте заставил черты Человечка казаться еще резче, сделал глаза больше и шире, а кожу – еще более золотистой. Программа редактирования была похожа на приборную панель самолета, но Человечек управлялся с ней так, словно это были сущие пустяки. Он использовал сочетания клавиш на клавиатуре, чтобы вывести на экран различные инструменты: аудиоокно с дюжиной ползунков управления, окно коррекции цвета с яркими кругами градиентов.
– Ты можешь манипулировать практически чем угодно ради правильной подачи, – заявил Человечек с ощутимым энтузиазмом.
Он прокрутил на экране неотредактированный скучный клип на три минуты, в котором Джейк Джексон объявлял, что Тэмми была избрана для долгожданного индивидуального свидания. Свидание должно было пройти в тематике «принцесса», о чем свидетельствовало платье, которое Джейк Джексон крутил перед собой на вешалке в гардеробной. Когда прозвучало имя Тэмми, она вскинула надо лбом сжатые руки и взвизгнула, в то время как несколько других женщин вежливо похлопали.
Человечек поставил видео на паузу.
– Скучно, – произнес он и открыл рот, изображая зевок. Потом продолжил, оживившись: – Настоящая магия – это временна́я шкала.
Он показал мне эту шкалу, представлявшую собой череду прямоугольников, размещенных бок о бок; каждый прямоугольник символизировал отдельный короткий клип.
– Можно считать это коллажем, – объяснил Человечек. – Тэмми – естественная кандидатка в злодейки.
– Почему?
– Потому что ее нейтральное выражение лица выглядит самодовольным. Потому что она любит выпить. Потому что ведущему она нравится, так что продюсеры могут внушить ей самоуверенность, а всем остальным – зависть.
Он нажал кнопку воспроизведения. Теперь объявление Джейка Джексона о свидании сопровождалось музыкальным крещендо, потом наступала длинная пауза, в течение которой женщины ждали затаив дыхание. «Тэмми», – сказал Джейк Джексон, и женщины пришли в негодование – открытые рты, распахнутые глаза, одна из них ахнула. Разрозненные аплодисменты казались ледяными, зловещими. Кто-то вышел из комнаты. В индивидуальных интервью женщины высказывались против Тэмми. «Она – полная сволочь», – сказала одна; ее слова прозвучали на фоне крупно снятого лица Тэмми с самодовольной улыбкой на губах.
Остановив клип, Человечек посмотрел на меня жадными глазами, широко улыбаясь и ожидая похвалы. Я не знала, изумляться мне или ужасаться.
Человечек махнул рукой куда-то за монитор.
– «Реалити-ТВ сто один», – произнес он и объяснил, что те двадцать с лишним человек, которых я видела сидящими в темной комнате, делали черновую редакторскую работу по разметке и маркировке отснятых записей. Сотни часов записей за каждый день, включая длинные индивидуальные интервью с каждой участницей, проводимые неутомимыми продюсерами.
Те знали, какая роль отведена каждой девушке, еще до того, как она ступит на вымощенную брусчаткой дорожку; знали, кто будет злодейкой, кто героиней, кто – несчастной сироткой. Продюсеры действовали как психотерапевты – отыскивали травмы, слепые пятна и уязвимые точки, – потом использовали свои тайные знания, чтобы создать соперничество и выжать слезы. Это все равно что интересоваться чьей-то аллергией только ради того, чтобы подсыпать аллерген в еду. Продюсеры внушали навязчивые мысли, запускали слухи, задавали наводящие вопросы. Они будили девушек посреди ночи ради интервью, заставляли их часами стоять в туфлях на высоких каблуках, ожидая появления Джейка Джексона, пили с ними алкоголь – хотя в рюмках у продюсеров обычно была вода.
Девушки были просто пешками, работающими на создание сценария, сказал мне Человечек. Ключевой момент редактирования – превратить то, что случилось на самом деле, в то событие, которое тебе требовалось. С хорошими продюсерами это было проще простого, но даже без этого всегда был способ сделать хорошую историю. Реакцию на что-либо можно было вырезать и превратить в реакцию на что-либо другое. Даже отсутствие реакции могло быть реакцией. Синдром стервозного лица был настоящей золотой жилой. Обычное бездумное моргание или взгляд в пространство при правильной подаче можно было превратить в дерзость – или что-нибудь похуже. Можно было дать намек на наготу, наложив поверх бикини черный прямоугольник или размытое пятно. Крайним средством было выдирание из контекста. Этически сомнительный трюк, когда аудиозапись нарезали и склеивали, накладывая на какое-нибудь нейтральное видео. Используя этот метод, можно было приписать девушке любые слова о чем угодно в любом тоне. Рассказывая об этом, Человечек показывал мне примеры, закрывая и открывая окна так быстро, что я едва могла уследить. Фраза «она полная сволочь» относилась совсем не к Тэмми – это была жалоба на продюсера за то, что та разбудила девушку слишком рано.
– Вы не чувствуете себя виноватым за то, что так поступаете с людьми?
– Чувствую ли я себя виноватым? Это твоя работа, – ответил он. – И кроме того, эти женщины не героини. Ты знаешь, сколько капитала красивые люди вкладывают в нарративную экономику? Это едва покрывает дисбаланс. В любом случае, – добавил Человечек, прищурившись, – что бы ни случилось на шоу, с этими девушками все будет в порядке. Они выйдут замуж, родят детей. У них будет все, чего они когда-либо хотели. Более того, они будут считать, будто заслужили это.
Рэйна поднимает взгляд от своих бумаг и смотрит прямо на Эшли.
– Извини, – говорит она. – То, что делают редакторы и продюсеры – это неправильно.