Эшли пожимает плечами, изучая засохший отпечаток подошвы ее сапожка на плиточном полу.
– На самом деле, это не твоя вина.
– Я могла бы больше времени уделить обдумыванию того, как это шоу обходится с людьми, – произносит Рэйна.
Уилл задумчиво потирает подбородок.
– Интересно, – говорит он. – Многие люди стали знаменитыми благодаря этим шоу, сделали карьеру на участии в них… Может быть, это в большей степени дорога в два конца, чем мы привыкли думать?
– Скорее, это тупик, – возражает Руби. – Дескать, или прими это, или ты в пролете.
– Это шоу ломает судьбы людей, Уилл, – говорит Рэйна.
– Эшли, – произносит тот, – если б ты могла вернуться в прошлое, решила бы ты пойти в это шоу или нет? Может быть, ты предпочла бы остаться никому не известной и работать и дальше в магазине одежды?
– Но разве мы вообще становимся известными? – парирует Эшли. – Те «мы», которых мы типа как видим в Сети или по телику, или еще где, – это даже не мы.
Гретель кивает.
– Именно поэтому мы здесь, верно? Мы были сведены к фотографии, к нарезке аудио или к морали.
– Или типа как к пяти сотням разных мемов, – добавляет Эшли.
Уилл поворачивается к Рэйне.
– А что скажешь ты? Если б ты могла вернуться в прошлое, позвонила бы по этому номеру или нет?
– Не могу сказать, что не позвонила бы, – отвечает Рэйна.
– Какой смысл вообще спрашивать об этом? – фыркает Руби. – Мы не можем вернуться в прошлое.
– Да, – соглашается Бернис. – Может быть, нам вообще не следует играть с этой мыслью, если мы пытаемся принять случившееся и двигаться дальше. Что, если для кого-то из нас движение вперед включает в себя поиски хорошего в плохом? Или благодарность за то, как мы изменились? Это не значит, будто мы желали, чтобы это плохое произошло.
Дни складывались в недели. Мой кабинет был запрятан в пустом коридоре далеко от всех остальных, словно я была принцессой, спрятанной в башне посреди глухого леса. Когда я покидала кабинет, чтобы сходить в туалет или на кухню для персонала, никто не разговаривал со мной, хотя иногда стажеры или транскрипторы из тесной комнаты бросали на меня странные взгляды.
Задачи, которые не имели никакого отношения к настоящему шоу, были серией тестов, постоянно усложнявшихся. Заставить Линдси выглядеть ничтожной, заставить Тэмми выглядеть дерзкой, намекнуть, что Джорджия спит со всеми подряд, намекнуть, что у Мариссы не все дома. Каждый раз, когда Дэйв давал мне новую задачу, у меня возникало чувство, будто он хочет, чтобы я провалилась. Но Человечек любил вызовы. Человечек справлялся со всем этим.
Для меня само шоу было чем-то второстепенным. Половину дня я проводила в общественном транспорте, а вторую половину сидела в кабинете напротив Человечка, читая книги и наслаждаясь тем, что нахожусь не в закусочной. Я часто посматривала на часы, просто для того, чтобы подумать о подносах, которые мне не нужно разносить, о том, как у меня не болят ноги… но при этом прекрасно осознавая, что через три месяца я снова могу вернуться к работе официанткой. Я наслаждалась этим перерывом и обществом Человечка. Он любил офисные розыгрыши – стягивал пластиковыми ремешками колечки моих ножниц, заползал под мое кресло, чтобы нажать рычаг регулирования высоты, выпрыгивал из воздуховода прежде, чем я успевала осознать, что он там.
У меня было мало ожиданий и никакой конечной цели. Сам данный мне шанс казался таинственным и хрупким, словно башня в игре «Дженга», которая рассыплется, если я ткну не в тот блок. Быть может, у Джейка Джексона был какой-нибудь комплекс спасателя, какой бывает у богатых людей. Быть может, у него было обыкновение приезжать в пыльные городки, давать работу самой красивой девушке и смотреть, как она справится. Или как он справится – это тоже приходило мне в голову. Что касается Человечка – возможно, ему нужен был друг. Возможно, ему действительно нравилась эта работа – он все время говорил о телевидении, утверждал, что грядет золотая эпоха телевизора.
– Реалити-ТВ – не совсем высокое искусство, – заметила я как-то раз за обедом.
Человечек сидел, забросив ступни на край стола, но для того, чтобы это сделать, ему пришлось сползти вниз по сиденью. Бумажная тарелка занимала почти всю площадь его колен.
– «Звездная ночь» мне нравится ничуть не меньше, чем любому другому, но на нее можно смотреть только ограниченное время, – возразил он. – А я меняю реальность. Я меняю мысли людей.
– Хорошо, Ван Гог, – сказала я.
– Чересчур? – спросил он. Я пожала плечами.
– Но, наверное, хорошо иметь какой-нибудь талант.
– У тебя есть таланты.
– Например?
– Дотягиваться до высоких полок, – пошутил Человечек.
– Флиртовать за чаевые, – сказала я.
– Талант значит не так много, как полагают люди.
Ободрав корочку с треугольного сэндвича, я спросила:
– Почему ты делаешь это для меня? Со своими навыками ты мог бы получить работу в один миг. Ты мог бы получить работу наподобие этой. По сути, даже эту самую работу.
– Может быть, – сказал Человечек.
– Разве тебе не нужно платить арендную плату? – спросила я. – Оплачивать медицинскую страховку. – Он пожал крошечными плечами. – Ты хочешь, чтобы я что-то для тебя сделала?
Человечек заерзал в кресле, стряхивая крошки с коленей.
– Не волнуйся об этом.
Он продолжал сохранять таинственность. Я почти ничего не знала о нем.
…Как-то раз Человечек выпрыгнул из воздуховода с выражением чистой радости на лице, как будто только что выиграл огромный приз. Он достал из своего кармана что-то маленькое и протянул это в сложенных ладонях – крошечное безволосое существо, похожее на распухший палец. Крысенок, как сказал мне Человечек. Он нашел его скорчившегося в полном одиночестве на станции подземки.
Должно быть, я невольно скривилась.
– Он всего лишь детеныш, – укорил Человечек, отводя руки в сторону от меня.
– Верно, – согласилась я. – Извини.
– Такой милый масенький детеныш, – проворковал он, поглаживая крысенка пальцем и глядя на него искрящимися глазами.
В тот день Человечек практически не прикоснулся к компьютеру – он был слишком занят тем, что рвал принтерную бумагу и устраивал из нее гнездо для крысенка, думал, как его кормить, пел ему песенки. Перед тем как уйти в тот вечер, я оглянулась в дверях и увидела, как Человечек склоняется над картонной коробкой, в которой сделал крысенку постель. Глаза у него были яркие и огромные.
– Засыпай, Крошка. Не бойся, я позабочусь о тебе.
Мое сердце дрогнуло.
…К моему удивлению, Джейк Джексон часто навещал мой кабинет, приходя и уходя по черной лестнице. День ото дня он подходил все ближе к моему столу, пока не уселся за него, закинув ногу на ногу. Когда я сидела в своем офисном кресле, мои глаза оказывались на уровне его колена; во время его визитов Человечек прятался в мусорном ведре с крышкой, которое я позаимствовала из хозяйственного чулана и застелила простыней, привезенной из дома.
Джейк рассказывал мне о своих занятиях фитнесом, смеялся над юными и порой глуповатыми девушками, которые дефилировали мимо него каждый день – даже смеялся над некоторыми глупостями, которые он сам внедрил на телевидение и даже в свою реальную жизнь, чтобы соответствовать работе на телевидении.
– Это все – хорошая шутка, – сказал он. – Честно говоря, мы действительно помогаем людям найти любовь.
Как-то раз Джейк предложил мне отдохнуть от бургеров и пообедать с ним за его счет.
– От бургеров? – переспросила я.
– Да, здесь всегда пахнет бургерами, – ответил он.
Был ли это запах Человечка?
За кростини[32] с мясом краба и салатом с эндивием[33], за филе лосося и кусочками копченой камбалы мы с Джейком Джексоном вели разговор. Он расспрашивал меня о моей жизни, о городе, в котором я выросла, об игорных делах моего отца, о моей матери, которая погибла в аварии, когда я была маленькой. Мы не обсуждали мою работу, но обсуждали его работу. Джейк объяснил, что работа ведущего – лишь ступень к более важным и интересным вещам. Конечно же, он был признателен за это место – по сути, он перенял его у пожилого ведущего, который, к несчастью, сделался слишком стар для такого бизнеса. Джейк Джексон сказал мне, что самое важное в его жизни – то, что он верит в любовь, любовь дает ему надежду, и он надеется жениться снова. Величайшей трагедией его жизни было то, что в первый раз это не сработало.
– Экий манипулятор, – хмыкает Руби.
– Ты так думаешь? – спрашивает Уилл.
– Да, – отвечают все.
– Он «верит в любовь»? – продолжает Руби, закатывая глаза. – Кто вообще такое говорит? Я совершенно уверена, что он просто верил в реабилитацию своего имиджа. Вроде как старался изо всех сил, если хотите знать мое мнение. – Она смотрит на Рэйну. – Извини, конечно, но разве это не так?
– Но он также в каком-то смысле милый, так? – говорит Эшли. – Он типа как кивает тебе, как будто ты имеешь значение? А когда он перестает кивать, ты задумываешься, что ты сделала не так, и очень хочешь стать важной снова?
– Звучит здраво, – соглашается Руби.
– Знаете, а ведь его заменили, – говорит Рэйна.
– ЧТО?! – восклицает Эшли. – Не. Может. Быть. Как ведущего «Избранницы»?
Рэйна кивает.
– Сменили на более молодого. Он не очень хорошо это воспринял. Полагаю, сейчас мы оба в кризисе. Моей жизнью была моя дочь, его жизнью было это шоу.
– Может быть, ты тоже можешь заменить его на более молодого, – предлагает Руби.
– Я никогда не понимала, почему СМИ уделяют Джейку Джексону так много внимания, – говорит Бернис.
– В начале всего этого Джейк был другим – энергичным и полным надежд, – объясняет Рэйна. – Или, может быть, это я… может быть, я была другой. – Она делает паузу. – Мне кажется, есть еще одна причина, почему он нравится людям. Произошел несчастный случай…