Air France. Она нас обскакала во многом, но не относится к нам с презрением. В тот момент, когда мои дела плохи, она предлагает снова увидеться. Она в курсе моей жизни с Карлом, но наблюдает издалека. У нее бывают «прозрения», по ночам она общается с «наставниками». Я не очень хорошо разбираюсь в духовных исканиях и довольно быстро перестаю реагировать на ее видения. Я и так уже в руках двух практиков, одна из которых – кинезиолог[81] – рассказывает о моих прежних жизнях.
Красные наручные часы
11 лет назад, 10 сентября 2007 года, я сделал подарок Карлу на день его рождения. Вот уже 2 года мы проводим лето в Раматюэле, и я живу рядом с ним, как в волшебной сказке, выполняя свои профессиональные обязанности. Благодаря ему изменилась моя жизнь, и мне хотелось сделать ему достойный подарок. Он говорил мне об очень тонких часах Cartier, но я не смог бы их потянуть. Я предложил Брэду и Джейку скинуться. Мне казалось это нормальным: они же тоже тут и пользуются всеми щедротами Карла. Но оба пролепетали, что как-нибудь в другой раз. Я распсиховался и высказал все, что о них думаю. Ну и в итоге они согласились. Когда мы подарили Карлу эти часы, он был правда очень рад.
В мае 2018 года Карл заметил другие часы в журналах. Анонсировалось начало выпуска часов бренда Hublot из красной керамики. Итак, я звоню Карине, помощнице Бернара Арно[82] (Hublot принадлежит LVMH), и спрашиваю, нельзя ли сделать скидку. Она мгновенно предлагает, чтобы Бернар Арно лично подарил их Карлу. Он всегда был очень великодушен к Лагерфельду, но я останавливаю ее. Объясняю, что сам хочу подарить их. Часы еще не пошли в производство, но она обещает мне, что самый первый экземпляр будет для Карла. Даже со скидкой часы стоят очень дорого, но я рад потратить на них свои сбережения. Продавец изумлен тем, что я пришел один, он думал, что Карл сам явится за своей прелестью. Вечером, во время ужина на улице Святых Отцов, я кладу футляр на стол. Карл не любит открывать коробки, и я начинаю разворачивать подарок вместо него, но не до конца, оставляя ему возможность закончить. Когда он находит часы, с удивлением спрашивает: «Зачем ты это сделал?» – и, очень довольный, обнимает меня. Он больше никогда не расставался с этими часами и вечно не мог удержаться, чтобы не сказать, что это я ему подарил. В них его и кремировали.
Незадолго до этого случая он подарил мне свои часы Audemars Piguet, которые считал талисманом и носил не снимая. В январе 2018 года я отнес их в ремонт, потому что они начали слегка отставать. Когда в 2019 году Карл ушел, я во что бы то ни стало хотел забрать часы – драгоценное воспоминание о времени, проведенном вместе, – но фирма Audemars Piguet конфисковала их по каким-то неясным причинам и отказывается вернуть.
Каждый вечер я измеряю Карлу давление и докладываю обоим его врачам. Они были доброжелательны со мной и говорили, что Карлу сильно повезло, что у него есть такой человек, как я, способный заботиться о нем.
В ноябре 2018 года все еще думают, что можно найти решение, чтобы противостоять болезни.
5 января 2019 года, когда я уже вернулся из отпуска, на час дня у нас намечено посещение Американского госпиталя. Накануне Карл отправил мне странное смс: «Я рад, что ты здесь. Не могу дождаться, когда ты придешь». Он никогда не писал ничего подобного. Когда я вновь вижу его, он сильно сдал. У него болит спина, он тяжело дышит и ходит с трудом. В госпитале ему делают укол и компьютерную томографию. Врачи опять дают надежду, назначая 2 новых протокола лечения. Я цепляюсь за эту соломинку. С недавнего времени его сообщения стали короче, и он не всегда отвечает. Часто вместо слов он просто шлет фоточки Шупетт.
Компьютерная томография показывает, что у него в легких полно воды, нужно ставить дренаж. Мы оба думаем, что направленная радиолучевая терапия, которую уже применяли для его лечения, может решить проблему со спиной. Вечером, когда я вернулся с острова Святого Варфоломея, устраиваюсь на ночь в комнате, примыкающей к его апартаментам в Американском госпитале. Только бы не упустить момент. Все обязательно наладится.
Через двое суток возвращаемся домой. Ужиная на набережной Вольтера, он говорит мне, что вообще-то с удовольствием съел бы фуа-гра от мамаши Ж. Я звоню ей и, не вдаваясь в объяснения, прошу приготовить блюдо. У него теперь почти не бывает аппетита, так что его желание фуа-гра дорогого стоит.
Приближается январский показ от-кутюр Дома Chanel. Мы ежедневно ездим в центр лучевой терапии, оттуда возвращаемся домой. Сложно видеть, как болезнь овладела всем его телом. Даже если лучевая терапия крайне направленная, от нее все равно страдает кишечник и вся пищеварительная система. Накануне дефиле Карл вплоть до последней минуты работает в Доме Chanel. Он по-прежнему убежден, что поедет в Гран-Пале[83], где дважды, в 10 утра и в полдень, будет демонстрироваться коллекция Chanel, и даже попросил разбудить его пораньше. Утром звонит мне и говорит, что сдается. Тело измучило его, и он не может выйти из дома. Я звоню в Chanel и предупреждаю, что Лагерфельда не будет. Несмотря ни на что, я до последнего мгновения жду его внизу, в доме на набережной Вольтера, в надежде, что он сможет поехать хотя бы на второй показ. Но Карл не спустился. Впервые за все его 30 лет в Chanel. Под стеклянным куполом Гран-Пале, не вдаваясь в детали, в микрофон объявляют, что по окончании дефиле Карл приветствовать публику не выйдет.
Зрители и журналисты в шоке.
На следующий день, вопреки всем ожиданиям, Карл приезжает в Дом Chanel и работает с Виржини. Мы даже проводим фотосессию. По всему Парижу, в прессе, по телефону, интернету – как только возможно – расползаются слухи. В Chanel не паникуют.
Через месяц Карл, следуя многолетнему ритуалу, должен выйти в сопровождении Сильвии Фенди[84] после итальянского дефиле в Милане. В виде исключения на этот раз команда Дома Fendi переместится в Париж, в Студию 7L, чтобы подготовиться к миланскому дефиле, которое должно состояться в феврале. Нужно же как-то приспосабливаться.
Вместе с Бруно Павловски мы приняли решение усилить охрану перед домом Карла, так как уже начинают появляться папарацци. Один из них, с которым у меня завязалось приятельство, предупреждает меня. «Меня там не будет, – сказал он, – но приготовься: они скоро придут». Я помогаю Карлу перемещаться, порой просто закидывая его себе на плечо. Ему очень трудно ходить – боль постоянно пронзает спину. Ни он, ни я не хотим, чтобы кто-то это увидел.
14 февраля 2019 года
Состояние Карла быстро ухудшается, он дышит с трудом и порой звонит ночью по нескольку раз. Я выхожу из своей квартиры на улице Лилля и иду на набережную Вольтера навестить его. Массирую ему спину, помогаю привести себя в порядок. Л. подталкивает меня к этому; мне страшно, но она права. У меня никогда не было близких отношений с родителями, и я не знаю, как делаются такого рода вещи. По причине его и моей стыдливости и того, что я, вообще-то, по природе молчун, мы, признаться, мало разговариваем. И точно не говорим о физиологических трудностях. Иногда болтаем о наших котейках. Карл подарил мне кошку породы саванна, которую я назвал Блю. Та, что была до нее, – Мину, беспородная кошка, – жила у меня с 2007 года и в конечном счете оказалась за столом Карла.
Целыми днями я не отхожу от него. Прогнозы очень плохи, но еще есть капля надежды. Лучевая терапия истощает его, он очень устал, теряет аппетит.
В четверг 14 февраля звоню врачам, так как вижу, что Карлу очень трудно дышать – труднее, чем обычно. Устраиваюсь в госпитале рядом с ним. Перед дверью его апартаментов размещаю постоянную охрану. Карл теперь совсем почти не отвечает на сообщения, но не хочет об этом говорить. Только Бруно Павловски, глава модного бизнеса Дома Chanel, знает, насколько серьезна ситуация. Карл хочет узнать, когда можно будет выйти из больницы. Он надеется, что в ближайшие выходные. Из-за прерывистого дыхания ему тяжело говорить. На 18 февраля арендован самолет до Рима – там Карл должен подготовить дефиле Fendi, которое состоится в Милане уже через несколько дней. Он изъясняется путано, но через ускользающее сознание просит меня отправить сообщение своей итальянской команде. Я протягиваю ему блокнот, бумагу для рисования, карандаш, записываю его указания на iPhone, передаю, перевожу… Сильвия Фенди – одна из последних, с кем он поговорил. Юмора он, кстати, не потерял. Замечаю, что у него похолодели руки. И он произносит фразу, в которой весь Карл и то, насколько его желание упорно работать превалирует над всем остальным: «Скажи им, что я это не специально».
Когда я говорю ему, что сегодня он выглядит лучше, чем вчера, он отвечает: «Хуже, чем завтра». И добавляет: «Мне осточертело безделье».
Один из врачей намекает мне, что не совсем понимает, что происходит. Он хочет положить Карла в реанимацию и исследовать его легкие, заполненные водой. Я чувствую, что анестезиолог напряжен. Карл просит у меня бумагу и что-то пишет.
Я не могу войти в палату реанимации, но хотя бы вижу Карла. Врач смотрит мне прямо в глаза: «Я думаю, он не продержится эту ночь. С ним что-то не так, я не имею права впускать тебя туда, но он постоянно просит, чтобы ты пришел». А потом добавляет: «Иди, иди к нему». Я опустошен. Подхожу к Карлу. Он говорит мне: «Все неправильно, мне слишком больно. Пожалуйста, сделай что-то, чтобы мне стало легче». И это говорит он – Карл, который никогда не жалуется. В палате холодно, он заледенел. Его увозят в другую, где он будет под постоянным наблюдением, потому что снова нужно дренировать его легкие. Франсуаза, которая ухаживает за Шупетт, оставшейся в госпитальных апартаментах Карла, тоже здесь. Мы изо всех сил стараемся скрыть от медицинского персонала, что притащили в больницу кошку.