В это время звонит Мурад, сторож из Лувесьена, и говорит, что там происходит то же самое. У него тоже спрашивают, есть ли в доме сейф, и он – в отличие от некоторых – отвечает, что не в курсе. Полицейские быстро поняли, что в доме никто не живет. Они даже не пойдут в глубину парка и не найдут мой домишко у бассейна. Так что припаркованные около него Lamborghini и Hummer остаются незамеченными. Rolls-Royce Phantom убран от любопытных глаз на стоянку на набережной Вольтера. Его тоже не увидят.
Зато из офиса Фридландера они вынесли многое.
Карла они застали на набережной Вольтера. Когда приезжаю туда, мой дядя уже на месте. Здесь царит организованный хаос: большие столы Мартина Зекели[117], попавшие сюда из галереи Крео, завалены кипами бумаг, стопками книг, эскизами, альбомами для рисования, карандашами, журналами… Ну, удачи. Легче найти иголку в стоге сена.
Когда вы в этой квартире, вас не покидает ощущение, что хозяин собирается уезжать или только приехал. Обводя глазами свой рабочий кавардак, Карл предлагает полицейским самим искать то, что им нужно. Он не до конца понимает, что происходит. Не нарушают ли они, часом, закон? Не организована ли эта операция для того, чтобы запугать его? Наверняка он задавался этими вопросами. Но это не помешало ему предложить головам кофе. По соседству все уже в курсе.
Я снова встречаюсь с Карлом в обед в доме № 8 по улице Святых Отцов. Он нервничает, слова слетают с его губ без остановки, как пулеметная очередь. Фридландер подтверждает, что это ненормально, что не имели права… Карл думает, что заказчиком является Каюзак[118]. Незадолго до этого Карл давал интервью в Студии 7L и нелестно отзывался о президенте Франсуа Олланде. Но когда статья вышла в свет, фраза почему-то выглядела так: «Олланд – большой мудак».
Кажется, они хотят стянуть моего Солнечного Короля с небес на землю[119].
Глаза Карла Лагерфельда
На службе у Карла мне быстро становятся хорошо знакомы те места в Париже, где он часто бывает: галерея Марсилака, галерея Анн-Софи Дюваль, галерея Валуа, галерея Жака де Во, галерея Крео. У антикваров, которые нас буквально окружают, он без конца отыскивает какие-то вещи и кое-что одалживает для съемок. Галеристы знают, что в 90 % случаев он в конечном счете решится на покупку. В оставшихся 10 % ему подарят то, что приглянулось. Очень часто он ездит к ювелиру Лидии Куртей и в бутик Colett. Он знаком со всем семейством флориста Лашома. В отделении Dior Homme он часто покупает вещи от Эди Слимана, потом от Криса Ван Аша[120], пришедшего на смену Слиману. Когда Эди назначают креативным директором Дома Yves Saint Laurent, Карл мчится туда и покупает кучу вещей. Эди даже придумал для него особую – вышивную – этикетку, потому что Карл на дух не выносит обычных этикеток YSL. Он давным-давно затаил злобу на Ива Сен-Лорана, который, пока был жив, долгое время сталкивал его лбами с Пьером Берже[121]. Когда галерея «Ла Юн» была еще просто книжным магазином и располагалась по другому адресу, Карл совершал набеги и туда. А когда сам открыл книжный 7L, то переманил оттуда Эрве и Катрин. Он заказывал море книг в «Галиньяни», часто одни и те же в 2–3 экземплярах – для домов в Монако, Биаррице, потом в Раматюэле и Париже. Отец Даниэль Сабатье, управляющей «Галиньяни», победил Мухаммеда Али на Олимпийских играх в Риме, которые прошли после Второй мировой. Как только у них появлялись книги о боксе, Даниэль дарила их мне. Я очень ценил это место, благодаря ему я приучал к чтению всех детей в своей семье братишек. Я понял, что люди воспитываются на книгах. Лучшим примером этого служил Карл.
В «Галиньяни» я все чаще спрашивал, что мне нужно прочесть. Они направляли меня, и я узнал Камю, Гоголя, Хемингуэя… Братишки меня не поймут, но я увлекся «Гарри Поттером». С большим удовольствием прочитал «Последние дни наших отцов» Жоэля Диккера, биографии Майка Тайсона, Мухаммеда Али и даже Месрина, на которого был похож мой отчим. Я жадно пил эти книги.
Я читал и узнавал что-то новое не чтобы покрасоваться или походить на своего в высшем круге. Я делал это конкретно для Карла и своих близких. Рядом с ним у меня началась новая жизнь, появилась возможность доказать, что ничего не предрешено. Я, может, и не мастер складно говорить, но тем, кто открывает передо мной двери, я отвечаю всей своей любовью. Наши отношения с Карлом были таковы, что нужды в разговорах и вправду часто не было. Мы редко обменивались мнениями, но между нами царило полное согласие.
Мало-помалу я стану его глазами. Увидев какие-то вещи, предметы, мебель, я фотографирую их, чтобы показать ему. Он трудится по многу часов, и, пока он занят, я отправляюсь на охоту. Я – посредник между внешним миром и его мозгом, занятым работой в Доме Chanel или в другом месте. Когда я хочу узнать настоящую цену вещи, я посылаю неизвестного парня, которому не назовут ту же сумму, что Лагерфельду. Тысячу раз мне приходилось убеждаться в этом. Все галеристы с левого берега Сены потирали руки, видя, как он подъезжает. Часто мы прогуливались по кварталу пешком. Некоторые из тех, кто знал наше расписание, перехватывали нас и что-то пытались всучить. Если ты при деньгах, все так и норовят обвести тебя вокруг пальца. Иногда в какой-нибудь галерее Карл говорит мне, что будет торговаться сам, и уходит с менеджером. В действительности же ему не хочется, чтобы я видел, что он вообще не торгуется.
С самого открытия бутика Colett на улице Сент-Оноре я нахожу там то, что мне на самом деле нравится, – продавцов из разных слоев общества, гаджеты со всего света, постоянно наэлектризованную атмосферу, музыку… С 2000 года я почти ежедневно обедаю там. Сотрудники Colett ко мне относились очень благосклонно не только потому, что я был помощником лучшего клиента бутика, а потому, что я сделал это место своим вторым офисом. Именно там Карл впервые купил ювелирные украшения Chrome Hearts, а после подсел на это место. Там было много вещей, которые вдохновляли его. Он сходил с ума от современных технологий. По мне, так это просто замечательно – я ж и сам падок на всякое хайтек-новье. Себастьян, продававший в Colett ювелирные изделия, часы и всякие технические штуковины, отлично понял, с кем имеет дело. Карл стал его выигрышным лотерейным билетом. В конце концов Себастьян заполучил номер его мобильного телефона. Часто они созванивались напрямую, и это было очень удобно, особенно если Карл хотел купить какой-то подарок Батисту. На самом деле он всегда брал цацки в 2–3 экземплярах – чтоб и Брэду досталось, и еще кому-нибудь. Но Карл слишком поздно заметил, что платил за это втридорога и оставил в Colett астрономические суммы. Себ в какой-то момент оттуда уволился.
Для женщин, которых любил, – для Анны Винтур, Виржини Виар, Ингрид Сиши, Сэнди Брант и Каролины, принцессы Монако, – Карл покупал ювелирные украшения у Лидии Куртей, бутик которой находился там же, на Сент-Оноре, в нескольких метрах от Colett. Мы с моим дядюшкой посмеивались: сделав всего пару шагов по мостовой, Карл мог спустить целое состояние – на подарки близким.
Сид
В 2019 году, через несколько месяцев после ухода Карла, в спортзал недалеко от станции Порт-д’Отей, где я тренируюсь, приходит Сид. Он бывший менеджер Батиста. В зале в это время занимается один из моих лучших друзей – Рашид, которого мы зовем Крабом.
Вначале Сид мне не слишком приглянулся, но мы уважаем друг друга. Он уже 5 лет как не работает с Батистом.
«Мы с тобой никогда не говорили по душам, но я хотел сказать…» И он объясняет, что, будучи менеджером Батиста, постоянно наблюдал, как тот злился на меня из-за того, что Карл делал для меня или дарил мне. Мальчишка звонил Лагерфельду и без конца устраивал сцены (это задним числом подтвердило многие мои подозрения на его счет). Краб стоит рядом и слушает. Полчаса неожиданной назидательной исповеди. Словно привет из другой жизни.
Сегодня я думаю: не скажи Сид этого, я, пожалуй, позабыл бы многое из того, что касалось Батиста. И сохранил бы в памяти только приятные моменты. А они были – несмотря ни на что.
Эрик Пфрундер – задорный плут
Я познакомился с Эриком в самом-самом начале, когда еще даже не был водителем-экспедитором, и сразу же завоевал его симпатию. Именно Эрик в знак благодарности часто одаривал ребят из CST, которые работали со мной, всякими мелочами, духами там… Он обожает шутить и очаровывать. Алжирская сторона его природы постоянно берет верх над швейцарской. Если ты доверяешь ему, то можешь полностью расслабиться – до того непринужденна его манера общения. Он проводит вместе с Карлом его первый отпуск в Биаррице, привозит туда жену и троих детей – Кэндис, Тесс и Джаспера. Я вожусь с ними так, словно они мои. Как только начинаю работать на Карла, Эрик инструктирует меня. Он работает с Лагерфельдом с тех пор, как тот в 1983 году пришел в Chanel. Пфрундер назубок знает и Дом, и местные порядки, и самого месье, и именно он, кстати, в 1987 году подтолкнет Карла к занятиям фотографией и разработке рекламных кампаний. Карл доверял ему без оглядки. Эрик, несмотря на лежавшую на нем ответственность, был всегда по-мальчишески задорным и легким. Между нами завязывается настоящая дружба. Мы много разъезжаем, я рассказываю ему о моих девушках, о том, как скорблю по Хемису, по матери, о своих сомнениях, о развлечениях… У него как у имидж-директора Дома Chanel масса обязанностей, но он – как и я – проводит много времени с Карлом. И потому является свидетелем всех его изменений, в том числе образов и стиля. Но сам Эрик куда менее флюидный: носит джинсы, белую рубашку и всегда загорелый. Он эдакий плутоватый денди, который в итоге, как и все мы, оденется в пиджак