Когда в тот же день они выходили из автобуса и Тим, выйдя первым, подал Даше руку, она не ухватилась за него, только тихо проговорила: «Я сама могу спуститься».
– Даш, что происходит?
– Все нормально.
– Ага, да, «ты в порядке», я знаю.
– Не хами.
– А по-моему, это ты хамишь. Если я ничего тебе не сделал, зачем вести себя так, как будто я в чем-то виноват?
– Тима, у меня плохое настроение.
– Из-за чего?
– Много из-за чего. Но не из-за тебя. Серьезно.
– Зачем ты тогда мне это показываешь?
– Я тебе ничего не показываю. Просто я себя так чувствую. Если я при своем мол… при своем парне не могу расслабиться и поныть…
– Но ты не расслабляешься и не ноешь, – перебил Тим, – Ты просто ходишь и злишься.
Они дошли до ее подъезда.
– Ладно, вечером созвонимся, – сказал Тим.
Они небрежно поцеловались и разошлись. Впервые они прощались подобным образом. Раньше прощание растягивалось на долгие минуты, на десятки минут. А тут – просто дружеский «чмок». Как две подружки-блондинки. «Хуже оплеухи», – подумал Тим, идя в сторону автобусной остановки.
Вечером Даша позвонила первой.
– Ты как? – спросила она.
– Я нормально, – ответил Тим, – А вот ты как?
– Не сердись.
– Я не сержусь в общем-то. Просто не понимаю.
– Ну бывает у меня, понимаешь, накатывает что-то. Ты мне нужен, нужна твоя поддержка. Особенно в такие моменты. Ты будешь мне помогать?
– Да я и так вроде.
– Я знаю, прости. Увидимся завтра?
– Как будто у меня есть выбор, – сказал Тим.
– Выбор есть всегда, – ответила Даша.
– В таком случае, я не хочу, чтобы он у меня был.
Тим услышал короткий выдох – Даша ему улыбалась. И он улыбнулся ей в ответ.
10
В воскресенье он проснулся с сильной тошнотой. Сначала попытался понять, что же такого съел накануне вечером. Но потом вспомнил, что весь день вообще почти ничего не ел. Аппетит появился только к ужину, но в сжавшийся желудок поместилось совсем немного.
Тошнота была настолько сильной, что на первые несколько минут заслонила собой мысли и переживания, терзавшие его последние несколько дней. Тим оделся и, пошатываясь, пошел в ванную.
Когда он наклонился над раковиной, чтобы умыть лицо, ощущения стали настолько нестерпимыми, что, не выключив воду, он бросился в туалет и скорчился над унитазом. Постоял на карачках, пока рвотные спазмы не утихли, а потом вернулся в ванную.
Умываясь, он вдруг вспомнил Дашины слова: «Сегодня утром мне стало плохо. И, в общем, я не добежала до туалета. Мне пришлось все рассказать». И тогда он вспомнил все. Все последние несколько дней, вплоть до часов и минут.
Сначала вернулся страх и чувство собственной беспомощности. Но потом пришло ощущение, что страх этот инертный, вчерашний, уже как будто не вполне настоящий.
К завтраку тошнота прошла, и Тим поел, немного успокоив родителей, накануне окончательно решивших, что их сын чем-то болен. С некоторым удивлением для себя он отметил, что внешний вид отца уже не вызывает в нем вчерашнего умиления, а снова лишь недоумение, граничащее с раздраженностью.
Обычно воскресенья они проводили вместе с Дашей. Но сегодня он понимал, что все будет иначе. Ему не хотелось звонить ей. Точнее, он даже не решался всерьез подумать о том, хочет он этого или нет. И не был уверен, что Даша захочет его сегодня слышать или видеть. Оба ждали одного и того же, обсуждать пока было нечего. Впрочем, если кому-нибудь из них это действительно понадобится, они созвонятся.
Тим решил встретиться с Женей. С одной стороны, ему не хотелось ничего обсуждать, а с другой – понедельник уже завтра. Чтобы сформировать свое мнение о происходящем, ему надо услышать кого-то еще. А возможно, просто выговориться. Тим набрал Женин номер.
– Ох, ни фига себе, кто позвонил, – с веселым возмущением пробасил в трубку Женя. Окончив школу, они стали видеться гораздо реже, хоть и жили по-прежнему в соседних дворах.
– Жень, привет. Давай увидимся, – сказал Тим.
Они пошли на заброшенную детскую площадку, куда уходили раньше, чтобы Женя мог спокойно покурить вдали от родительских глаз, и где, как правило, происходили их самые важные разговоры. Теперь Женя не прятался от родителей. Но детская площадка с покосившейся каруселью и загаженной дворовыми кошками песочницей так и осталась главным местом их встреч.
– Ну, рассказывай, – сказав Женя, закурив «пелл-меллку». С шестого класса он курил одни и те же сигареты, по мнению Тима – самые вонючие в мире.
Тим сразу все рассказал. Женя слушал внимательно, вопросов не задавал. Только когда Тим более или менее посвятил его во все, он спросил:
– Ты ее любишь? – вопрос был неожиданно серьезным. Тим ждал чего-то вроде: «Да, чувак, ну ты и попал», а услышал то, что услышал.
Тим открыл рот, чтобы ответить, и остановился. Вообще-то он был уверен, что да. Во всяком случае, еще несколько дней назад точно был уверен. Но он вдруг понял, что они с Дашей ни разу не говорили о своей любви друг другу.
Он вспомнил, как однажды случайно подслушал Дашин телефонный разговор с подружкой. Подружка, видимо, спросила, как они собираются отмечать День святого Валентина, на что Даша со смехом ответила:
– Да никак. У нас каждый день – это День святого Валентина.
– Не знаю, – наконец сказал Тим. – Представляешь, я только сейчас понял, что мы ни разу друг другу этого не говорили. Ну, типа «я тебя люблю» и все такое. Как будто все было понятно. А оказывается, непонятно. Пока не скажешь, хотя бы самому себе, непонятно. Можно думать что угодно, что-то может казаться… Вот ты сейчас спросил, люблю ли я ее, и я уже собирался сказать «да» и вдруг понял, что вообще ни разу этого не говорил. У меня даже вопроса такого не возникало, люблю ли я ее. А раз не возникало, значит, все как бы понятно. Я теперь, кажется, понимаю, почему это называется «признаться в любви». Это действительно нельзя просто так сказать. В этом надо признаться. Оказывается, все не так просто.
– Если бы ты ее любил, ты бы переживал из-за этого ребенка?
Тиму не понравилось, как прозвучало слово «этого».
– Точнее, ты бы переживал, но, наверное, из-за другого, – продолжил Женя. – Из-за будущего, а не просто «мамочка, что мне делать».
– Наверное, да, – сказал Тим.
– Что да?
– Наверное, люблю.
– А чего тогда паришься?
Тим хотел огрызнуться, что, мол, Жене легко говорить. Но потом подумал, что он прав.
– А про аборт вы не думали?
Тим внимательно посмотрел на Женю. Ему понадобилось время, чтобы понять, что вопрос вполне закономерный и обижаться на него не стоит.
– Нет, – сказал он. – В смысле, этого не будет.
Когда они попрощались, Женя не пошел домой, а, купив бутылку пива, вернулся на площадку. Ему было не по себе. То, что рассказал Тим, неожиданно и болезненно задело его, как будто кто-то боднул сзади. Женя уже не сможет смотреть на Тима так, как смотрел раньше. Новое знание странным образом поменяло пространство между ними. В голосе Тима, в его взгляде появилось что-то иное, о чем Жене не было известно, что-то, что он упустил. Женя понимал, что ему больше нечего предложить Тиму. Раньше можно было сколько угодно обсуждать девушек, в том числе и Дашу, потому что в конечном счете это были просто ничего не значащие разговоры. То, что сказал сейчас Тим, значило только одно: теперь ему действительно есть кого любить. А значит, их детской дружбе, которая на самом деле неотличима от влюбленности, пришел конец. Удел первых друзей во многом схож с уделом родителей: наступает момент, когда ты должен отпустить того, с кем связан, казалось бы, неразрывно. В эту минуту он сам себе напоминал заброшенный дом, в котором разбили стекла и теперь по пустым комнатам гуляет ветер.
Прощаясь, Тим пообещал держать Женю в курсе. Они пообещали друг другу не пропадать. Дружба, если она не заканчивается ссорой, всегда заканчивается взаимными обещаниями.
Подходя к дому, Тим подумал о том, что, наверное, совершенно иначе относился бы к появлению ребенка, если бы точно знал, что именно чувствует Даша. Он боялся, что они могут не совпасть в своих ожиданиях. Он буквально физически ощущал возможность присутствия новой жизни. Если Даша не уверена, он хотел бы оградить ее от всех переживаний, утешить, сказать, что все будет хорошо. Закрывшись у себя в комнате, он набрал ее номер.
– Алё, – сказала Даша.
– Привет. Ты меня любишь?
Даша не ответила.
– Даш, ты меня любишь?
– Тим, я не хочу по телефону…
– А я тебя люблю, – перебил ее Тим и отключил вызов.
Через несколько секунд Даша перезвонила.
– Я тоже тебя люблю, – на этот раз первой отключилась она. Голос у нее был уставший и немного обескураженный. Она явно волновалась перед завтрашним днем.
Смс. Тим – Даше: «Не бойся завтра ничего».
Даша – Тиму: «Не буду».
Еще смс от Даши: «Я не боюсь».
11
Однажды Даша испугалась не на шутку. Она была уверена, что с ней «как минимум что-то не так», в чем однажды и призналась Тиму. Разумеется, ее волнение сразу же передалось ему. Только волновался он сильнее. В отличие от Даши, он мог только гадать, что она на самом деле испытывает. К нарастающей тревоге добавлялось ощущение абсолютной неизвестности и незащищенности. Тогда он подумал о том, что предпочел бы сам забеременеть от Даши, чтобы точно знать, что именно с ней происходит. Чтобы самому держать ситуацию под контролем, чтобы была хоть видимость этого контроля, чтобы не воображать, а хотя бы примерно представлять, хотя бы частично знать, к чему себя готовить. У Даши ответов почти не было, у Тима – совсем не было. У нее было тело, к которому она могла прислушиваться, делать какие-то выводы, чего-то осознанно бояться. Ему оставались лишь догадки.
В один из тех дней, для нее – тревожных, для него – откровенно жутких, они решили посмотреть фильм «Джуно» о беременной старшекласснице. Чтобы немного отвлечься, чтобы что-то примерить на самих себя. Для того чтобы отвлечься, это оказался не самый лучший выбор. Наверное, наихудший из возможных. Тиму вообще показалось, что этот фильм – про них. Лирическая комедия смотрелась как самый настоящий ужастик.